Карл Постер, высокий сухопарый простак. У меня было чувство, что в конце встречи уверенность его пошатнулась. Когда, покидая офис, я бросил взгляд через порог на его лице читалось сомнение. Я даже начал опасаться, что он увяжется за мной. Ну что нам за это может быть? Трудно сказать, но если городские власти наймут действительно ушлого адвоката, то наберется десяток или даже больше обвинений. Использование здания в качестве места для мошеннических операций – это тоже, наверное, правонарушение, затем наш подставной чек – это подделка. Не могу представить себе десять лет тюрьмы. Я никогда не переживу этого, ваша честь. Ну ладно, говорит судья, сколько сможете. Очень смешно – десять лет, а может, пятнадцать. Я часто думал об этом. Центральное отопление, водопровод, питание лучше, но больше насилия. Больше шансов стать жертвой других заключенных. И все же я выжил на войне. Черт возьми, я не просто выжил, я сделал на ней карьеру. Именно поэтому для меня битва так и не заканчивается. Это моя война, а Лиз и Боб – моя армия. Не ахти какая армия, но командующему приходится приноравливаться к своим ресурсам. Территории, люди, орудия, навыки и внезапность. Ну вот, я сам начал разговаривать с собой как с дурачком. Да, это была война, но мне хотелось подписать сепаратный мир. Я провел все сражения, какие мог. Десять лет тюрьмы – такую рану мне ни за что не вынести. Каждый раз мне кажется, что я совершаю все больше и больше ошибок. Я исправляю их, но все же это ошибки.

Раньше я не допускал ошибок. Хорошо, что Лиз задержала их в вестибюле, но я должен был обеспечить, чтобы эта чертова машина пришла к указанному времени. Заикание Боба. Почему я не продумал его раньше? Я должен был предвидеть, что Боб захочет поиграть. Никогда в жизни не слышал более неестественного заикания. Вот дурак. Ладно, это дело надо прекратить.

Еще одна операция. Нужно чуточку выпить. Я достал из внутреннего кармана фляжку. Я должен чуточку выпить, хотя старая карга в соседнем кресле так осуждающе смотрит на меня. Что она себе воображает? Это вам не королевский дворец, мадам. Это вонючий самолет, и я собираюсь выпить. Ваше здоровье. Посмотреть только на выражение ее лица – она услышала последнюю фразу. К черту ее. Да всех их к черту. Я лауреат-победитель, и в том черном портфеле моя слава в двести шестьдесят тысяч долларов. Я одержал победу, так почему не проходит волнение? Я победил и продолжаю побеждать. Человек неистощим, чушь все это. Лиз любит меня, обожает. Я лидер, а она из тех девушек, которые остаются с лидерами. Бобу никогда не стать лидером. И она знает это, она сама мне говорила тысячу раз. Он барахло, вот что он такое, он ничтожество, архитипичный психологический сирота, храбр ровно настолько, насколько может быть храбрым безмолвное существо. Я видал таких Бобов в огне, у них просто не хватает воображения, чтобы испугаться. Зато у меня слишком живое воображение, в том-то и проблема, если у меня вообще есть какие-то проблемы, чего я ни на минуту не желаю признавать. Наверное, во времена молодости мое воображение не было таким острым, и поэтому я был отважен. Когда стареешь, приходит мудрость и уходит отвага, поэтому чем выше твое положение в командном составе, тем дальше тебя держат от линии огня, пока те, кто действительно руководит сражением, не удаляются с фронта вообще. Десять лет. Боже, десять лет. Будет ли Лиз ждать? Какая женщина будет ждать? И зачем?

Проверить кнопку вызова стюардессы, отрегулировать подачу воздуха, закрепить ремень. Снять стопор. Самолет гудит, под нами только бесконечные белые облака. Сегодня в воздухе «летающий цирк» Рихтхофена. Только представить себе, что против них посылают неподготовленных сосунков в таких вот корытах.

Восход кроваво-красными разводами прошелся по серому немецкому небу. Та-та-та-та. Штурвал вперед. Вот появился молодой Боб, черное перо, тронутое красным пожаром. Я разворачиваюсь, свист ветра. Та-та-та-та… та-та-та-та. Двойной автомат Виккерса безжалостно прошивает белую ткань облаков. Тонкие извилистые следы закручиваются и исчезают в нескольких дюймах под моим фюзеляжем. Роджер Уилко – левее, левее, вот так. Крошечный сарайчик, как говорила разведка, а в нем тяжелой воды достаточно, чтобы вывести наци на первое место в гонке за атомную бомбу. Так держать, так держать.

Еще одна бешеная канонада вокруг нас, а вот зловещий треск шрапнели, бьющей по моторному отсеку. Теряем высоту, все украдкой бросают на меня осторожные взгляды, я сжимаю зубы. Спокойно, пошли бомбы: они летят вниз. Вниз, вниз, пока не превращаются в песчинки, затерянные на зеленом поле аэродрома. Бабах, неописуемый взрыв. Больше я не мог удержать контроль. Разведка оказалась права. Достаточно тяжелой воды, чтобы уничтожить всю южную Англию. Падаем. Нам хана. Вот и все, ребята. Слишком низко для парашютов. Придерживайте шляпы, парни, мы летим вниз. Ну и приземление, кто поверит, что три двигателя разбиты и весь фюзеляж разнесен в щепки. Я просто улыбаюсь им. Какой у нас выход? Рассредоточьтесь, ребята, это не полет, это марш-бросок, будем спать на земле, передвигаться ночью, отлеживаться днем и обходить стороной поселки, где лают собаки. Этот крошечный компас и шелковый шарф с картой Райленда я брал с собой на пятьдесят пять заданий. Ну, ладно, пока, хлопцы. Увидимся на базе.

– Пристегните, пожалуйста, ремни. Наш самолет совершает посадку в Лондонском аэропорту, – послышался голос стюардессы.

В Англии нужно будет потеплее одеваться. Можно выпить и чашечку кофе. Чертовски неприятная вещь – летать самолетом.

Глава 4

Боб

Я вышел из банка прямо с портфелем, туго набитым деньгами, чувствуя себя центром внимания в этой бело-синей форменной одежде и все такое, но никто на меня и взглянуть не подумал. Мы с Лиз расстались, и я отправился в мужской туалет. Коричневый сверток с вещами был там, где я оставил его, – в урне для использованных полотенец. Я закрылся в кабине, вытащил складную сумку на молнии, которая была вшита в подкладку портфеля, и уложил туда форму и игрушечный пистолет, закрыл сумку и бросил ее в мусор. Затем снял с портфеля металлический знак службы безопасности, и у меня в руках оказался обыкновенный кожаный портфель для документов. Отстегнув цепочку, я бросил ее в сливной бачок. Эти бачки проверяют раз в двадцать лет. Теперь – в умывальную, там я бросил монетку в электробритву и начал сбривать усы. Вжих-вжих. Я носил их два года, и мне было жаль расставаться с ними. Ну вылитый Педро Армандарис. Сначала я сбрил усы под Дуга Фэрбенкса и наконец оставил тоненького Эррола Флинна, прежде чем побриться начисто. Как пришло, так и ушло. Немного талька на верхнюю губу – и вот я новый человек. Я все время дрожал, как бы в туалет не вошел кто-то из банковских служащих и не застал меня за уничтожением растительности на лице, но напрасно я волновался. У них свой туалет прямо там, в банке.

Лиз уже ждала меня. Она вывернула наизнанку свое двухстороннее пальто, надела парик – волосы рассыпались у нее по спине. Ей можно было дать не более девятнадцати с этой ее девчоночьей прической. Просто сногсшибательно, потрясно! Я знал, она злится, что я так пялюсь на нее, но если бы я не пялился, было бы еще подозрительнее. Она выглядела шик! Черт, как хороша! В пальто наизнанку она стала похожа на оцелота.

Вертолет – просто футуристический кошмар. Как будто ты падаешь с небоскреба и наблюдаешь свой прыжок в замедленной съемке. Представьте себе, как эта громадина подбирается к краю небоскреба Пан-Ам – и вдруг пятьюдесятью семью этажами ниже вы видите Парк-авеню с потоком желтых автомобилей прямо под нами. До Крайслеровского шпиля ну просто рукой подать. Я искал глазами здание «Континуум», где два маленьких игрушечных человечка сторожили фальшивый сейф, хрясь. Я открыл конверт, где лежал мой авиабилет и список расходов (Сайлас не потерпел бы, если бы я в пути потратил деньги, предназначенные для дела). Вот оно, аккуратно напечатанное на машинке расписание рейсов и название бара в Лондоне, где я должен оставить сообщение в случае чего. Просто как военная операция. Сайлас занял место впереди и ни разу не посмотрел в окно. Лиз разглядывала свой маникюр и мужчин, пялившихся на нее, что было довольно хлопотным занятием.