К концу дневных часов люди могут начать сходить с ума. Маджнун, тот дух, что де-лает безумным, во время рамадана находится в полной славе. Ослабленные голодом, жаж-дой и солнцем, люди приходят в ярость и по малейшему поводу бросаются в драку. Мой отец во время рамадана очень занят поддержанием порядка. Мошенничать с едой запре-щено. Если такого поймают, то его вместе с семьей изгоняют до следующего рамадана.
Вечерняя трапеза может длиться часами. Объедаются, пока не раздует живот и не начнется рвота. Перед самым восходом солнца совершают вторую трапезу, но люди до та-кой степени набиты вечерней едой, что утренняя становится испытанием. Все рады, когда рамадан кончается.
Для мусульман самое главное - это Сунна. Хотя Сунна формально не записана, ее нельзя отделить от Корана. Это толкование ценностей Корана на основании опыта и тра-диций. Тех, кто верит в Сунну, называют мусульманами-суннитами. В Табе все сунниты. Сунниты составляют большинство исламского мира.
Главная мусульманская секта, отличная от суннитов, носит название шиитов. Вскоре после того, как в седьмом столетии возник ислам, центр его могущества переместился из Аравийской пустыни в города. Первым центром ислама стал Дамаск, затем Багдад, Каир, а много позже - Стамбул. Халифы, главы исламского мира, происходили больше не из Мекки или Медины, а из той исламской страны, которая в данное время была самой мо-гущественной.
Шииты считали, что халиф, глава ислама, обязательно должен быть из потомков Мохаммеда и Халифа Али. Они истязали себя бичом, чтобы доказать свою набожность, иска-ли мученичества и совершали другие безумства. Нередко шииты ненавидели суннитов больше, чем неверных. Они всегда начинали мятежи. Хвала Аллаху, в Палестине было мало шиитов, но их было множество в Иране, и мы их ненавидели, не доверяли им и боя-лись их.
Однажды я набрался храбрости спросить господина Салми, настоящие ли мусульма-не шииты, алавиты, друзы и курды, и он выдавил из себя: "Ну, едва ли".
Пятый и последний столп ислама гласит, что каждый мусульманин должен раз в жизни совершить паломничество, или хадж, в Мекку. В Мекке, в святилище, называемом Кааба, находится Черный Камень. Это самое священное место в мире. Известно, что отец наш Авраам, которого все мы знаем, был мусульманином, а не евреем, и поручил своему сыну Ишмаелю основать арабскую расу. Меня назвали в честь Ишмаеля, так же как моего отца, хаджи Ибрагима, - в честь Авраама.
Кааба раньше была языческой святыней, но Мохаммед все это изменил, получив по-слание от Аллаха, и рассердился на евреев. Сначала все мусульмане поворачивались ли-цом к Иерусалиму во время молитвы. Сделав Каабу центром ислама, Мохаммед приказал всем молиться лицом к Мекке, потому что евреи не приняли его.
Последнее, что я хочу сказать об исламе, относится к джиннам и очень важно для нас. Это злые духи, способные принимать обличье животного или человека и обладающие сверхъестественной силой. Коран говорит, что "Мы создали человека из гончарной глины, из размолотой земли; до этого Мы создали джиннов из сжигающего огня". Сунна учит нас опасаться джиннов, потому что этот дух, попав в человека, может причинить ему все бо-лезни. Если человек этим страдает, то ничто, кроме воли Аллаха, не сможет ему помочь.
Все мусульмане понимают, что никак не могут влиять на собственные жизни и судь-бы. Болезнь, смерть, засуха, чума, землетрясения, все несчастья должны фаталистски при-ниматься как воля Аллаха. Только будучи правоверным, принимая слова Мохаммеда, принимая волю Аллаха, можем мы попасть в рай. Так что жизнь на этой земле - не для наслаждения, а только для того, просто она заставляет доказать, что мы достойны воссоединения с Мохаммедом на небесах.
Я благочестивый мусульманин, но иногда мне трудно кое-что понять. Если Аллах милостив и сочувствует нам, то почему он столь привержен ужасным наказаниям, и поче-му мусульман нужно бросать в священную войну, чтобы уничтожить другие народы, ко-торые остаются неверными? Почему ислам не может поделить мир с другими народами?
Глава девятнадцатая
Агарь часто жаловалась, что страшится того дня, когда ее сыновья женятся и приве-дут жен в наш дом: ей не хотелось с кем-нибудь делить кухню. Все изменил хаджи Ибра-гим, взяв второй женой Рамизу.
Сначала мы были к ней холодны, особенно когда отец выгнал маму к лоткам на рынке. Единственный в доме, кто казался по-настоящему счастливым, был хаджи Ибра-гим, но он не замечал наших переживаний. Мамино унижение угнетало ее и заставило нас относиться к отцу настороженно.
Отношение к Рамизе медленно менялось. Рядом с мамой она была так красива, что нам было даже легче не любить ее. Сначала мы считали ее высокомерной, потому что она была такой спокойной. Мало-помалу мы поняли, что она робкая и не слишком находчи-вая. Время от времени хаджи Ибрагим выражал вслух сомнение, не одурачил ли его ста-рый шейх Валид Аззиз, продав ему Рамизу. Похоже, Рамиза никогда не сидела рядом со своим отцом и не разговаривала с ним. Так что у старого шейха не было никакого способа узнать, умна Рамиза или глупа. У него было столько дочерей, что едва ли он знал их всех по именам, и единственными критериями суждения были их внешний вид, покорность, сохранение девственности и цена им как невестам.
Всю жизнь Рамиза жила кочевником. Когда вокруг шейха так много женщин, гото-вых исполнить его распоряжение, ленивая девушка легко могла ускользнуть от выполне-ния своих обязанностей. И оказалось, что Рамиза многого не умеет. Ее попытки заменить мою мать на кухне превращались для нее в несчастье. Наша пища и приправы были гораз-до разнообразнее, чем у бедуинов, и Рамиза портила большинство блюд, которые готови-ла. Первой, кто сжалился над ней, была Нада. Наде было только десять лет, но мама хо-рошо обучила ее, и она часто спасала Рамизу от насмешек хаджи Ибрагима.
Через несколько месяцев Рамиза забеременела, и первая вспышка отцовской страсти быстро утихла. Он часто кричал на нее, временами выражал свое неудовольствие шлепка-ми. Нам с Надой доводилось видеть ее в углу кухни тихо плачущей и бормочущей слова смущения.
Только когда весной комната Рамизы была готова и поставлена вторая кровать, он разрешил моей матери переступить порог и вернуться в свою спальню.
Ни Рамиза, ни мама не давали ему достаточно сексуального удовлетворения, и это его злило. Тем не менее он вернул Омара к ларькам, чтобы Агарь снова была на кухне; он велел ей научить Рамизу готовить и проследить, чтобы она выполняла свои обязанности должным образом.
Вернувшись на кухню, Агарь едва говорила с Рамизой и постоянно делала замечания "этой грязной маленькой бедуинской бородавке". Беременность Рамизы становилась за-метной, по утрам она плохо себя чувствовала и постоянно хныкала. Постепенно и медлен-но Агарь стала относиться к ней человечнее. Я думаю, по-настоящему их дружба началась с того момента, когда обе поняли, что спать с хаджи Ибрагимом - невеликое удовольствие и честь, и в их разговорах стали проскальзывать ядовитые замечания о его грубости в по-стели. После этого обе женщины стали делиться своими тайнами, как мать с дочерью. Мне кажется, Рамиза больше любила Агарь, чем хаджи Ибрагима. Она держалась за юбки моей матери, чтобы не делать ошибок, и время от времени мама брала на себя вину за то, что не так сделала Рамиза.
Однажды Агарь выполняла обязанности акушерки. Я простудился, не пошел в школу и спрятался в своем любимом месте на кухне, где никто меня не видел, но было достаточ-но светло, чтобы читать. Рамиза была на седьмом месяце, кряхтела и пыхтела где-то ря-дом. В конце концов она опустилась на скамеечку для доения и принялась безразлично качать маслобойку, делая сыр из козьего молока.
Нада бессознательно чесалась у себя между ногами, за что получила бы хороший шлепок и выговор, будь здесь Агарь.
- Ты там что-нибудь чувствуешь? - спросила Рамиза.