- Где?

- В твоем заветном местечке, где ты сейчас чесалась.

Нада быстро опустила руки, и щеки ее стали пунцовыми.

- Не бойся, - сказала Рамиза, - я на тебя не наябедничаю.

Нада благодарно улыбнулась.

- Ну как, это приятно? - снова спросила Рамиза.

- Не знаю. Думаю, приятно. Да, по-моему, так. Я знаю, что это нельзя. Надо быть ос-торожнее.

- А ты могла бы и продолжать приятное, сколько угодно, - сказала Рамиза. - Навер-но, у тебя она еще есть.

- Что у меня еще есть? - Глаза Нады расширились от страха. - Если ты имеешь в ви-ду плеву чести, конечно же она у меня есть!

- Нет, - сказала Рамиза. - Это маленькая шишечка, спрятанная за плевой чести. У тебя она еще есть?

- Да, есть, - неуверенно сказала Нада. - Я чувствовала шишечку.

- Тогда ты можешь получать от нее удовольствие, пока они позволяют тебе, чтобы она была.

- Что ты имеешь в виду? Разве она не всегда у меня будет?

- Ой, прости, - сказала Рамиза. - Я не должна была тебе говорить.

- Пожалуйста, скажи мне... пожалуйста... ну, пожалуйста...

Рамиза перестала качать маслобойку и прикусила губу, но, взглянув на умоляющие глаза Нады, поняла, что придется сказать.

- Это секрет. Если твои родители узнают, что я сказала, то тебе достанется хорошая трепка.

- Обещаю. Пусть пророк сожжет меня в День огня.

- Это кнопка удовольствия. Полагается, чтобы у девушек ее не было.

- Но почему?

- Потому что пока у тебя есть кнопка удовольствия, она заставляет тебя поглядывать на мальчиков. Однажды ты даже можешь позволить мальчику дотронуться до нее, и если тебе это понравится, ты можешь перестать владеть собой. Ты можешь даже позволить ему порвать твою плеву чести.

- О нет! Этого я никогда не сделаю!

- Кнопка - это зло, - сказала Рамиза. - Она заставляет девушек поступать против их воли.

- О... - прошептала Нада. - А у тебя есть кнопка?

- Нет, меня ее лишили. Я ничего плохого не делала, но ее удалили, чтобы не было соблазна. Твою тоже удалят. Стоит ее удалить, и ты не станешь интересоваться мальчика-ми и, выходя замуж, наверняка будешь девственной и никогда не обесчестишь свою се-мью.

Любопытство Нады уступило место поднимающемуся страху. Ей всегда нравилось потереться о мальчика. Ей нравилось это, когда она работала на току или носила в поле воду для мужчин. По десять раз в день Агарь предостерегала ее в сезон молотьбы, чтобы она не касалась мальчиков. Она не понимала, что это имеет какое-то отношение к кнопке удовольствия.

- Что же с тобой случилось? - наконец заставила она себя спросить.

Рамиза погладила свой большой живот и велела ребеночку вести себя тихо. Она чув-ствовала себя совсем неуютно, работать ей было трудно, но ей не хотелось, чтобы хаджи Ибрагим орал на нее.

- Они приходят ночью, - сказала Рамиза. - И никогда не знаешь, когда они придут. Дая, повивальная бабка клана. Это она лишает кнопки.

- Но моя мама - дая, - сказала Нада.

Рамиза коротко иронично хохотнула.

- Значит, будет другая дая. Она придет с твоими тетками. Они всегда приходят за этим, когда спишь. Они что-то подмешивают тебе в еду, чтобы ты спала и не была начеку. Их будет шесть или восемь. Они схватят тебя за руки и за ноги, так что ты не сможешь двигаться. Одна из них закроет тебе глаза черной тряпкой, а другая затолкает тебе в рот что-нибудь, чтобы не кричала. Они тебя отнесут в тайную палатку, которую они пригото-вили. Тетки будут держать тебя крепко на земле, чтобы ты не двигалась, и раздвинут тебе ноги, насколько смогут. В последний момент я ухитрилась освободить руки и закричала, зовя мать, и стащила повязку с глаз. А когда я взглянула вверх, я увидела, что как раз моя мать и держит меня за голову. У даи был очень острый нож, и пока они держали мои ноги разведенными, она искала пальцами кнопку, пока она не вскочила, и тогда отрезала ее!

Нада вскрикнула. Я хотел подбежать к ней, но понял, что этим лишь причиню не-приятности, и свернулся калачиком, чтобы меня не обнаружили.

- Я тебя заставила сильно поволноваться. Я этого не хотела. Они заставили меня по-клясться, что я никому не скажу, а то они мне отрежут язык... правда, это было, когда я жила в пустыне. Я подумала, что будет правильно сказать тебе.

Рамиза слезла со стула, вперевалку подошла к Наде и погладила ее по голове.

- Бедная Нада, - сказала она.

Большими карими глазами Нада умоляюще смотрела на Рамизу.

- Было очень больно?

Рамиза покачала головой и вздохнула.

- Кровь текла больше, чем при самой большой менструации. Долгое время мне было больно каждый раз, когда я пыталась пописать. Из-за этого я чувствовала себя очень пло-хо. Наконец мне позволили сходить к английскому врачу в Беэр-Шеве. Отец хотел оста-вить меня в живых, чтобы не лишаться выкупа за невесту.

- А... а ты перестала после этого думать о мальчиках?

- Да, и с тех пор я им подчинялась и делала все, что они мне велели.

- Ты получаешь наслаждение с моим отцом?

Рамиза вернулась на свой стул и принялась качать маслобойку.

- Сперва вся эта тайна забавляет, но забава эта вовсе не для тебя. Можно притво-ряться, что ты наслаждаешься, тогда мужчина чувствует себя очень важным. После не-скольких раз нет никакого наслаждения. На самом деле мне не важно, кто спит с Ибраги-мом - Агарь или я. Я бы хотела, чтоб она побольше спала с ним.

Мы с Надой были самыми младшими, и мне все еще позволялось спать в одной кле-тушке с ней, потому что у троих моих братьев было уже слишком тесно. Не знаю, спала ли она после этого. От малейшего шума она ночью вскакивала, дрожа всем телом. Днем она задремывала над работой, под глазами от усталости появились большие круги. А ночью, если она и засыпала, то все время вздрагивала и часто вскрикивала.

Она ела теперь только из общего блюда, и то только после Агари или Рамизы. Она до такой степени ослабела и была напугана, что я в конце концов сказал ей, что слышал разговор. Я просил ее поговорить об этом с Агарью. Дело могло дойти до того, что Нада серьезно заболеет от страха и истощения. Однажды я пригрозил, что сам скажу Агари. Чтобы избавить меня от колотушек, она в конце концов пошла к Агари. Я ждал в сарае.

Через некоторое время она вышла ко мне с мокрым от слез и пота лицом и все еще дрожа.

- Что сказала мама? - с тревогой спросил я.

- Мне не должны отрезать мою, - сказала она с плачем. - Здесь они это делают только тем девочкам, которые обесчестили семью. Я обещала, что никогда не взгляну на мальчика и не позволю мальчику прикоснуться ко мне до брачной ночи.

По-моему, я тоже стал плакать. Мы держались друг за друга и рыдали, пока она не сообразила, что мы держим друг друга, и тогда она оттолкнула меня, и на лице ее появи-лось выражение ужаса.

- Не бойся, Нада, - воскликнул я. - Я ведь твой брат. Я не сделаю тебе плохо.

Глава двадцатая

Если нужно было время, чтобы Рамизу приняли члены семьи, то еще больше его по-требовалось, чтобы завоевать расположение женщин деревни. Пока не кончился ее испы-тательный срок, ее обвиняли в том, что она несет в себе злого духа. В деревне вину за лю-бое несчастье сваливали на нее: это она принесла в Табу злого духа. Ей многое пришлось претерпеть. Так как Рамиза была единственной второй женой, женщины в целом симпати-зировали Агари. Рамизе выпала несчастная доля быть и совсем молодой, и в то же время исключительно красивой.

У общинных печей усталые, измотанные и разочарованные жены обменивались се-мейными тайнами. Женщины убегали к печам от схваток со своими мужьями. Это место женского уединения давало некоторое расслабление, и нескончаемый монотонный труд нередко сменялся свирепыми ссорами, воздух наполняли непристойные ругательства, плевки, щипки и пинки были обычным делом.

Рамиза служила готовой мишенью для шельмования. К ее страданиям добавлялась их ревность. По мере того, как для Рамизы приближалось пора рожать, с ней нехотя шли на примирение. Рождение ребенка было одним из тех редких случаев, когда женщинам позволялось собираться и праздновать, а не обслуживать мужчин. Когда подошло время Рамизы, мама снова надолго оставила Табу для поездки к родителям.