Хан всегда был готов принять любых членов племени Ваххаби. Все арабы в высшей степени гостеприимны, и даже в самом бедном доме есть куча матрасов, чтобы бросить на пол для приезжих родственников. Кроме того, в хане торговали навозом в те времена, ко-гда появлялись погонщики верблюдов - по праздникам и в сезон жатвы.
Думаю, хаджи Ибрагим держал хан и из тщеславия. Для него это было место, где можно собрать в Табе глав кланов из других деревень, чтобы обсудить с ними общие дела, а также рассказывать свои небылицы.
Если колодец и печи принадлежали женщинам, то кафе - мужчинам. Радио там во-пило от зари до зари: восточная музыка, проповеди, новости из Иерусалима и Дамаска. В ночное время можно было даже слушать Багдад и Каир.
С одной стороны кафе была деревенская лавка. Женщинам позволялось делать там покупки. До прихода евреев в Палестину в лавке все было заграничное: табак из Сирии, сардины из Португалии, спички, бритвенные лезвия и швейные иголки из Швеции, луже-ная посуда из Англии. Были там и некоторые лекарства - аспирин, сода, но, будучи му-сульманами, мы не очень-то в них верили. Болезни вызываются злыми духами, и старухи в деревне делали специальные отвары и лечебные травы. Главным товаром в лавке был керосин, но лишь немногие семьи могли его себе позволить. В киббуце Шемеш евреи за-вели специальный цех и консервировали много своих фруктов и овощей. В лавку мой отец их не допускал. Говорили, что наверно они стали бы продавать нам отравленные консер-вы, чтобы мы все умерли, а они завладели бы нашей землей.
В деревне каждый был что-нибудь должен лавке - деньги, часть урожая. Отец был весьма либерален, разрешая жителям все больше залезать в долги, по теории "тот, кто те-бе должен, не сможет назвать тебя собакой, потому что он сам собака и должен повино-ваться". Не раз отец пользовался задолженостью, чтобы склонить человека согласиться с ним по какому-нибудь вопросу.
Остальную часть площади занимал общественный ток. Это было любимое место младших, одно из тех немногих мест, где мальчики и девочки могли без страха общаться между собой. Когда сгружали снопы и оба пола работали бок о бок на молотьбе, они не-редко были вынуждены касаться друг друга, правда, быстро и слегка. Это стало местом флирта. Все на току имело двойное значение: случайные касания, встреча взглядов, разго-воры. Поскольку девочкам не позволялось обнажать ничего, кроме рук и части лица, за них говорили их глаза. Ни одна женщина в мире не может так много сказать глазами, как арабка.
Таба была достаточно велика, чтобы каждые две недели устраивать собственный рыночный день. Из тележек, запряженных осликами, выходили на площадь торговцы с товарами в больших глиняных горшках.
Кувшины и горшки были настоящими произведениями искусства. Многие из них были в форме женщины, то полногрудой, то беременной, то стройной и худощавой.
Были там зеркала, гребешки, амулеты от джиннов - злых духов. Были лекарства и зелья, обещающие излечение от всех болезней и дающие мужскую силу. Были кучи ноше-ной одежды, обуви, сбруи, соблазнительные рулоны тканей.
Коробейники чинили кастрюли, ножи, ножницы, сельскохозяйственные орудия. Оружейники чинили наши запасы оружия. В каждой деревне имелось тайное оружие, хра-нимое в мечети или "могиле пророка". Ведь араб не станет красть из такого святого места, а англичане не станут искать там оружие.
Раз в год приезжали армяне с рисовальной машиной. В каждом доме, неважно, сколь бедном, было несколько фотографий. Обычно это был портрет главы дома в полный рост и в праздничной одежде, сделанный, скажем, в день свадьбы. Предметом большой гордо-сти моего отца была коллекция фотографий, изображавших его в наряде воина или наезд-ника или пожимающим руки важным чиновникам. Был и портрет со всеми сыновьями.
А еще один коробейник приходил только раз в год. У него были кипы старых жур-налов из разных стран. В большинстве из них были изображения голых женщин. Отец прятал свои в большом шкафу в спальне, но все мы, мальчики, рисковали взглянуть.
От площади дорожка вела к шоссе и автобусной остановке. У дяди Фарука там был ларек, где работал один из его сыновей. Он платил водителям автобусов, чтобы они оста-навливались у Табы, благодаря чему он мог продавать пассажирам безалкогольные напит-ки, фрукты и овощи. Ребятишки торговали черепками, которые не купил музей Шемеша, мусульманам предлагали четки, христианам - крестики. Они говорили пассажирам, что наконечники стрел остались от того сражения, когда Иисус Навин просил солнце остано-виться.
Когда нечего было продать и нечего делать, ребята прибегали на остановку попро-шайничать. Они окружали путников и хватали их за одежду, чтобы привлечь внимание, пока те не начинали отбиваться от них, как от мух. Слепые, уроды и калеки пользовались своим ужасным видом, чтобы вытягивать деньги. Хаджи Ибрагим не разрешал попрошай-ничать никому из своих сыновей и дочерей, но остановить других было невозможно.
В домах большинства жителей деревни в гостиной, объединенной со столовой, были коврики из козьих шкур на полу и длинная скамья из глиняных кирпичей, на которую усаживались члены семьи и гости.
В кухне находился открытый очаг для приготовления пищи. В зажиточных домах можно было видеть керосиновые печки, их делали палестинские евреи. Главной утварью были каменные ступка и пест. И еще - несколько блюд, оловянные инструменты и котлы. И обязательно - такие прелестные вещи, как кофейный финджан и чашки.
Вдоль стены стояли глиняные кувшины с солью, кофе, бобами и другими главными продуктами. Возле двери - большие кувшины или жестянки из-под керосина, в них при-носили воду из колодца. В кухне стояли глиняные лари с зерном, орехами, сушеными фруктами и другими не портящимися продуктами.
Наш дом был зажиточным, и в кухне имелся даже котел для варки виноградного си-ропа и вытапливания бараньего сала, которое применялось для приготовления большин-ства блюд.
В остальных помещениях находились спальни. Это были всего лишь большие квад-ратные комнаты с тонкими тростниковыми циновками и козьими шкурами для спанья.
По мере того, как рождались дети, а старшие сыновья приводили домой своих не-вест, добавлялись новые спальни. Таким образом, каждый как бы находился внутри сво-его гарнизона в той части деревни, которая принадлежала его клану. У одного из деревен-ских, имевшего девять женатых сыновей, в расширенном доме жило пятьдесят два чело-века.
В доме моего отца было много такого, чего не имели другие. В его гостиной были деревянные, а не глиняные, скамьи с подушками, покрытыми искусными узорами, выши-тыми в Вифлееме. У нас еще были два очень красивых обтянутых кресла западного типа, одно для Ибрагима, другое - для почетного гостя. Нам сидеть на них не позволяли.
В окнах у нас были стекла, а у других - деревянные ставни. У отца была единствен-ная приподнятая кровать, а когда он женился на Рамизе, появилась еще одна.
За домами и деревенской площадью начиналась неразбериха мелких сельскохозяйственных построек, которые при наследовании много раз делились и переделились. Вид урожая соответствовал времени года. Зимний сбор пшеницы, ячменя, чечевицы предна-значался главным образом для собственного потребления. Шамбалу выращивали на фу-раж. Летом собирали урожай на продажу. Мы выращивали чудесные арбузы с ручным по-ливом, цыплячий горошек, сезам и множество овощей.
Многие наши поля и сады были общественными. Для Палестины земля Табы была исключительно богата. Нашей гордостью были фруктовые деревья, миндаль, грецкий орех, а главным образом - наши старые оливковые рощи. Последним собирали урожай винограда, и он тоже был общим, как и пастбища для коз и баранов.
До наступления времени грузовиков несколько раз в год появлялись погонщики верблюдов, увозившие урожай и привозившие известь для очередного оштукатуривания жилищ. Главным образом погонщики и выменивали у нас лишний навоз. Будучи первей-шими во всем мире контрабандистами, бедуины обычно платили за навоз гашишем.