– Мы так их и оставим?

– Что ты, милая. Мы ведь не какие-нибудь варвары, а цивилизованные люди. Нужно закопать их поглубже и хорошо замаскировать место захоронения. Может, хозяева этих братков подумают, что они утонули в трясине.

Илона еще что-то говорила, но я уже ее не слушал. Нужно было торопиться, чтобы до рассвета покончить с грязной работой.

Тот, который напал на меня, лежал в большой луже крови. Когда я перевернул его на спину, то понял, что лопата почти перерезала ему шею и голова держалась непонятно на чем.

"Эк, тебя угораздило, парнишка… – присмотревшись, подумал я безразлично; здоровяку было не более двадцати семи лет. – Не надо было тебе наниматься в цепные псы мафии, гляди, дожил бы до ста лет".

Пошарив по его карманам, я нашел пачку жевательной резинки, расческу, носовой платок – и все, никаких документов. Он даже не курил. Берег, значит, здоровье…

В другое время и при иных обстоятельствах я бы рассмеялся – судьбу не обманешь и не задобришь. Однако сейчас мне было не до смеха.

Но у него был ствол – паршивенький "макаров". Что пистолет так себе, я понял, едва взяв его в руки.

Человек, который много лет близко общался с оружием, такие вещи определяет на раз.

Второй был безоружен (если не считать охотничьего ножа в ножнах), но когда я начал искать место длля могилы, то нашел прислоненный к дереву карабин Симонова в отличном состоянии с магазином на десять патронов.

Хорошее оружие. У меня даже на душе потеплело. Этот карабин мог достать противника на расстоянии в полтора километра.

Я замаялся, пока вырыл яму нужной глубины. У меня перед глазами даже огненные круги пошли. Мне захотелось лечь в прохладной глубине и немедленно уснуть, плюнув на все, настолько я устал.

Илона все это время отчужденно стояла в сторонке. Что она думала, неизвестно. Наверное, переживала.

Было бы из-за чего… Радоваться нужно, что смерть махнула своей косой да не попала; вжикнула в аккурат над самой головой.

Когда я присыпал трупы землей, уже рассвело, и на землю лег густой туман. Проделав все необходимые маскировочные мероприятия – чтобы даже опытный следопыт не смог быстро найти место захоронения – я подошел к песику и спросил:

– И все-таки, как быть с тобой, друг человека?

– Ты и пса убьешь? – подала голос Илона.

Я поднял голову и глянул в ее сторону. Она смотрела на меня с каким-то странным выражением, скорее всего, осуждающе.

– Нет, не убью. Отпущу на все четыре стороны, пусть он приведет к нам приятелей этих двоих… – Я кивком головы указал на место захоронения. – Чтобы ты могла расспросить об их истинных намерениях.

– Ты иногда бываешь просто невыносим!

– Бываю. Особенно тогда, когда собеседник говорит глупости.

Илона не нашлась, что ответить, и направилась к ручью, чтобы умыться. Оставив решение судьбы песика до поры до времени, я пошел ей вслед, потому как на меня было страшно смотреть. Лицо я протер пучком травы, но рубаха была основательно залита кровью, которая попала даже на брюки.

Я не стал раздеваться, а бултыхнулся в ручей прямо в одежде. Прохладная вода освежила тело и мысли, и мрачное настроение начало постепенно растворяться, пока не сошло на нет.

Так уж устроен человек; долго предаваться горю он не в состоянии. И это хорошо. Иначе по земле ходили бы одни безумцы, потому что всякие неприятности и беды – вечные спутники человечества.

Возвратившись к шалашу, бодрые и посвежевшие, мы первым делом разобрали свое временное жилище и разбросали еловые ветки, служившие крышей, подальше. А затем вернулись к песику, который на удивление терпеливо ждал решения своей участи.

И тут нам повезло. Уж не знаю, по какому поводу подняв глаза вверх, я неожиданно увидел рюкзак, который висел на соседнем дереве.

Ни ночью, ни на рассвете я его не заметил. Видимо, рюкзак принадлежал хозяину карабина. Этот мужик был постарше здоровяка и, скорее всего, служил у мафии следопытом вместе со своим беспородным цуциком-ищейкой.

В рюкзаке мы нашли небольшой котелок, алюминиевую флягу с водой, две эмалированные "солдатские" кружки, соль в пластмассовом флаконе из-под лекарства, сахар-рафинад, чай, буханку зачерствевшего хлеба, кусок сала, завернутый в холстину, пачку печенья, немного карамели и четыре банки говяжьей тушенки.

Были там и патроны к карабину – в мешочке, а также две ложки и катушка ниток с иголкой. Люблю запасливых людей!

Илона при виде такого "богатства" едва не рехнулась от счастья. Она подпрыгнула на месте несколько раз и тихо завизжала.

– Стив, давай поедим, – предложила она, облизывая губы розовым язычком.

– Не сейчас. Нам нужно уйти с этого места как можно быстрее.

– Я хочу есть! У меня совсем нет сил.

– Держи… – Я всучил ей печенье. – Жуй на ходу. А это тебе, кореш…

С этими словами я бросил песику остатки своего экзотического ужина.

Пес проглотил мясо ужа с потрясающей быстротой. Когда он покончил с трапезой, в его глазах, как на дисплее, высветилась одна единственная фраза: "Теперь ты мой хозяин, приказывай, я все исполню".

– Заберем этого цуцика с собой, – сказал я, отвязывая пса. – Будем держать его на поводке. Это, конечно, глупо – оставлять в живых такого свидетеля. Но у меня на него рука не поднимается. Может, ты его кончишь? Вот ножик. – Я протянул ей охотничий нож следопыта. – Он хорошо наточен, я проверял.

– Ты в своем уме!? – шарахнулась в сторону Илона. – Как ты мог такое мне предложить!?

– Женщины… Когда заходит речь о правах, подавай вам уравниловку, а как дело касается конкретики – так сразу в кусты.

Но Илона не стала со мной дискутировать. Тем более, что с полным ртом это не так просто. Она жевала печенье со скоростью автомата.

Ухмыльнувшись, я приказал песику "Вперед!", и наша компашка начала быстро подниматься по склону к лесному массиву, который казался островом посреди безбрежного туманного моря.

Глава 19

Откровенно говоря, мне было нехорошо. Я бодрился только для того, чтобы Илона не стала паниковать.

Наверное, мне не стоило убивать этих парней.

Но первый погиб, в общем-то, случайно, наткнувшись на саперную лопатку, а второго я грохнул уже по инерции – так меня учили.

Сначала убей, потом думай. Этот девиз нашей группы спецназа в Афгане спас жизни многим моим товарищам.

В рукопашной некогда анализировать свои действия. В ней властвует инстинкт самосохранения, когда все движения совершаются помимо твоей воли по некой программе, вбитой инструкторами в башку на всю оставшуюся жизнь.

Кстати, эта "программа" – самый страшный бич ребят, прошедших "горячие" точки. А в особенности тех, у кого воинская профессия, в переводе с казенного на нормальный язык, значилась как "кровожадный, жестокий убийца из элитного подразделения маньяков".

После демобилизации наступает откат, и тогда многое из того, что ты совершил на войне, кажется совершенно в ином свете.

Ведь убивать людей – это противоестественно. По крайней мере, для человека нашего времени, человека цивилизованного. Кто-то выдерживает этот психологический удар, а кто-то ломается.

Сколько ребят покончили жизнь самоубийством, сколько присели на тюремные нары – не перечесть. Будь прокляты войны и те, кто их развязывают!

Я шел и думал, как мне "повезло" так здорово влипнуть. Теперь для меня светили два варианта – или сесть в тюрьму лет на двадцать, или сдаться на милость мафии, чтобы не доводить дело до суда. Одно дело, когда известного писателя Стива Лукина сразит бандитская пуля, а другое – когда его причислят к уголовникам.

Был еще и третий вариант… Я невольно взглянул через плечо на Илону, которая приканчивала печенье.

Теперь она уже не жевала его, а рассасывала во рту, чтобы подольше растянуть удовольствие.

Знала бы она, о чем я сейчас подумал…

Я поторопился отвернуться и ускорил шаг. Цуцик бежал впереди – насколько позволяла длина поводка – и не делал ни малейшей попытки свернуть в сторону или заупрямиться.