Затем я нырнул в постель и постарался уснуть. Это удалось не сразу, но в конце концов я забылся тревожным сном, полным неясных сновидений, сменяющих друг друга с калейдоскопической быстротой.

Перед тем как лечь в кровать я немного потрудился – устроил возле входной двери примитивное сигнальное устройство. Оно состояло из стула и ящика от тумбочки, на который я поставил пустую стеклянную бутылку из-под минералки. Секрет этого "механизма" был прост, как выеденное яйцо: стоит кому-нибудь слегка приоткрыть дверь, и вся моя нехитрая конструкция с грохотом свалится на пол.

Перед тем, как отключится, я подумал: "Ничего себе денек выдался. Похоже, моя малая родина наконец дождалась своего героя…"

Глава 6

Когда я проснулся, у меня было такое состояние, будто на мне черти ночью горох молотили. Болели не только синяки и ссадины, но и все мышцы.

Кряхтя, как старый дед, я встал и поволокся в душевую. Контрастный душ немного облегчил мои страдания, но я все же решил не ходить в гостиничный буфет. У меня имелись кипятильник, сахар и заварка – джентльменский набор командировочного и холостяка, так что позавтракать я мог и в номере, тем более, что деликатесы от Галюни нужно было срочно ликвидировать, пока они не заплесневели.

Едва я, морщась от боли в нижней челюсти, начал жевать сырокопченую колбасу, нарисовалась и сама Галюня. Она была старшим администратором (практически заместителем директора), а потому работала только в первую смену.

– Ты чего такой кислый? – бодро спросила она, кокетливо крутанувшись на месте – это чтобы я оценил ее новое платье, эффектно подчеркивающее очень даже симпатичную фигуру. – Плохо спалось на новом месте?

– Куда уж хуже… – буркнул я; но тут же, спохватившись, добавил: – Ты угадала. Отвык я от чужих постелей. Старею…

И я попытался широко улыбнуться. Улыбка получилась как у американского президента, когда он вешает лапшу на уши мировому сообществу, рассказывая о своей многотрудной борьбе за мир во всем мире, – лицо деревянное, отмороженное, глаза стеклянные, а зубы словно у щелкунчика.

– Нет, ты явно не в себе, – уже серьезно сказала Галюня. – Стив, что случилось?

Да, чутье у женщин на нестандартные ситуации будь здоров… Вон как пытливо прищурилась моя школьная подруга – как советский разведчик Штирлиц на бокал с немецким пивом.

– Перестань фантазировать, – слабо отмахнулся я куском булки. – Просто вчера я немного не рассчитал своих сил и принял на грудь лошадиную дозу.

– А-а, понятно… – Галюня снова расслабилась.

– Садись, будем пить чай, – указал я на кресло. – Или ты торопишься?

– До обеда я свободна. Шеф на месте, дежурный администратор знает, где я нахожусь…

– Галюня, стоп! – Я умоляюще поднял руки. – Сегодня посиделки с горячительными напитками отменяются. По крайней мере, до вечера. Иначе я не выйду из этого номера до самого отъезда.

– Все вы мужики такие, – смеясь, сказала Галюня. – Как до дела, так сразу в кусты. Хорошо, ограничимся чаем. А может, заказать что-нибудь сладенькое?

– Ликер, например, – буркнул я. – Галюня, я пас. Тут хотя бы бутерброд проглотить. Даже с чаем не лезет.

А заправиться надо, день впереди.

– Ну ладно, ладно, горемычный… – Галюня включила кипятильник. – Нарушаем, гражданин хороший, – сказала она, щелкнув пальцем по стакану. – Нагревательные приборы подобного типа в гостинице запрещены.

– Можешь меня оштрафовать, – ответил я, улыбнувшись.

Галюня подействовала на меня положительно: перестала болеть голова, и немного улучшилось настроение.

Я мучился лишь единственной мыслью – рассказать ей о попытке отправить меня вперед ногами или нет? И в конце концов решил, что пока не стоит.

Ведь в противном случае мне придется рассказать ей многое, и мое "инкогнито" рассыплется в прах, потому что я не очень верил в способность женщин держать язык за зубами. Галюня, конечно, надежный товарищ, это я знал еще в школе, но лучше не вводить ее в искушение.

Однако, что делать с кроватью, в которой застряли две пули? Это была проблема, которая возникла спонтанно. Не до конца оформившаяся мысль впилась в мозг как пиявка, а писательское воображение тут же не замедлило нарисовать интригу с интересным продолжением.

В принципе можно оставить кровать в номере – ведь это не я стрелял, а в меня. Но творческая интуиция мне подсказывала, что неплохо бы кое-кому спутать карты.

– Галюня, можно мне поменять кровать? – спросил я, когда мы закончили чаевничать.

– Конечно. А зачем?

– Какая-то она неудобная… Как двугорбый верблюд. Да еще и скрипит вдобавок.

– То-то ты такой помятый. А я уже грешным делом подумала, не зашла ли к тебе в гости "ночная бабочка". У нас их тут хватает.

– Так ведь это дело администрации бороться с гнусными проявлениями в "Юбилейной" нездоровой буржуазной морали.

– Стив, не прикидывайся наивным.

– Все-все, этот вопрос мы закрыли.

– Что касается кровати, – Галюня встала, – то я сейчас распоряжусь. Действительно, она уже старая. Я дам тебе новую, к нам недавно завезли двадцать штук.

– Как скоро это будет?

– Хочешь лично присутствовать при замене?

– Угадала. В таком деле личный контроль обязателен. Выбор жены и кровати нельзя доверять никому.

– Что верно, то верно. Через двадцать минут новая кровать будет в номере.

– Спасибо, солнышко…

Я с удовольствием чмокнул ее в щеку.

– А вы, оказывается, шалунишка, молодой человек, – шутливо погрозила мне пальцем Галюня. – Нужно заняться вашим воспитанием.

– Это намерение можно охарактеризовать одной фразой – артель "Напрасный труд".

– Ничего, я упрямая. Все, убегаю. Ты что-то там говорил насчет ресторана…

Я взмолился:

– Галюня! Дай мне маленько акклиматизироваться. Есть предложение официальное мероприятие с выходом в свет наметить на послезавтра. Это не идет вразрез с твоими планами?

– Ни в коей мере. Я как старый солдат, всегда готова к бою.

Галюня ушла. А я быстро спустился в холл, где купил в крохотном киоске со всякой всячиной клеящий карандаш.

Возвратившись в номер, я оторвал от обоев небольшой лоскут, вырезал из него заплату нужного размера и аккуратно заклеил пулевое отверстие в потолке. Теперь его можно было заметить, лишь забравшись на стол.

Вскоре два сумрачных мужичка притащили кровать, а в придачу к ней и свежее постельное белье, и я убедился, что она и впрямь куда лучше прежней. Заметив тоскливые взгляды работяг, я проникся сочувствием к этим горемыкам и выдал им небольшую сумму, чтобы они могли похмелиться пивком.

Радостно оживившихся грузчиков словно корова языком слизала. Я заправил кровать и пошел в туалетную комнату бриться. Глядя на себя в зеркало, я думал: "Сработает моя приманка или нет? Прав я в своих умозаключениях или не прав?" Сегодня мне край нужно было идти в нотариальную контору. Пора. Иначе я просто не успею насладиться своей новой ролью злостного частника и даже богача. Замочат меня, гады, как бобика.

Конечно, наследство Зямы здорово попахивало, притом даже не тройным одеколоном, а навозной кучей, если не сказать больше. Это мне уже было ясно.

Но я не мог отступить, позорно бежать с поля боя. Уж такая у меня дурацкая натура. А если учесть, что за победу в схватке мне грозил даже не орден – крашеная жестянка, если посмотреть на это дело прагматически, без идеологической подоплеки, а пуд золота, образно выражаясь, то и вовсе было за что побороться.

Сдав уборщице старое постельное белье и проследив за тем, как она бросила его в общую кучу, я облегченно вздохнул (все, концы в воду!), забрал на всякий случай с собой копии документов на наследство, и покинул гостиницу.

Как я и предполагал, топтун исчез, никто за мной не шел и не следил.

Тем не менее, чувствовал я себя неуютно и передвигался по городу, словно нудист по общественному пляжу. Мне казалось, что все на меня смотрят, притом большинство с неприязнью и угрозой. Очень неприятное чувство.