«Ошибалась». Это слово будто наматывалось в огромный черный клубок и вытесняло из мозга все остальные слова и мысли. «Столько ошибок, – думала она. – Целая череда ошибок. Год за бесполезным годом. Но как научиться видеть, что тебе нужно? Может быть, с этим рождаются, может быть, это само развивается как навык? Когда наступает тот момент, где ты останавливаешься на чем-то своем и говоришь: «Я сделаю это. Отныне моя жизнь будет такой».

Юджиния, прищурившись, поглядела на слепящий свет, но увидела только тонущую в песке долину, и темную птицу, кружащуюся над мертвой землей, и в голову пришла одна-единственная мысль: «Как что-то может существовать без воды?»

– Не хотите ли зайти куда-нибудь, Юджиния? То есть миссис Экстельм… Поищем тень? – негромко спросил лейтенант Браун.

Юджиния уловила его замешательство и улыбнулась, но не повернулась, продолжая смотреть на горизонт.

– Встаньте рядом, – сказала она.

– Так вот, – монотонным голосом повторил мистер Сурави, – семь паломничеств в Кайруан равняются одному в Мекку.

– Но это же только арифметика! – выпалила миссис Дюплесси. – Так богу не поклоняются, разве так можно!

– Это их бог, мадам, – многозначительно заметил Сурави, пытаясь при этом сохранить свою профессиональную выдержку. – По-моему, они вправе поклоняться ему, как им угодно.

– Никогда не слышала ничего подобного, – миссис Дюплесси хотела было фыркнуть, когда ее тихо прервал муж.

– По-моему, мы собираемся посетить и Мекку, мистер Сурави. Дает ли это нам какие-нибудь особые преимущества в мусульманской табели о рангах?

– Ха-ха-ха! – расхохотался Джордж. – Только если мы станем мусульманами, старина! Но мне как-то не очень хочется сделаться последователем пророка! Даже если они и в самом деле получают дополнительную квоту на жен.

Они стояли перед входом в мечеть, потому что неверным вход в мечеть запрещен. Все ступени вокруг входа были усыпаны столькими нищими, что можно было подумать, будто это мухи налипли на кусок мяса. Миссис Дюплесси не переставая махала на них руками, но это не помогало – нищие непрерывно жужжали в ногах. Особенно это докучало детям, они льнули к отцу, то и дело закрывали глаза, словно надеясь, что в один прекрасный момент они вдруг не увидят перед собой этой страшной картины и это место бесследно исчезнет.

Глядя на нищих, Поль потащил большой палец в рот, но, увидев лицо Прю, передумал. При виде изувеченных мальчиков его же возраста, со страшными телодвижениями продирающихся через толпу, ему захотелось поскорее вернуться на корабль. «Почему Бог так поступает? – стал он думать, чтобы спросить у отца – Если он любит нас, зачем он делает нам больно?» Там был маленький безногий мальчик, который передвигался на чем-то, похожем на санки, у него были сильные и длинные, как у обезьяны, руки, но тоненькое и жалкое тельце. «Зачем Бог создал такого ребенка?» – хотелось задать вопрос Полю. Он взглянул на Лиззи и увидел, что и она смотрит на этого мальчика, и лицо у нее такое же озадаченное.

– …Двинулись дальше? – раздался голос мистера Сурави. – Или кому-нибудь нужно немного передохнуть?

– Я бы хотела… – начала миссис Дюплесси.

– Ни в коем случае! – отмахнулся Джордж. – Давайте дальше! Что там еще можно посмотреть? Что вы скажете, дети? Прямо как в цирке, а? – Громкий голос Джорджа разносился по маленькой площади. – Экзотические животные и костюмы… карлики… теперь для полноты картины нам нужны танцовщицы и клоуны… ха-ха-ха…

Джорджу очень понравилась собственная шутка.

– Что вы скажете, Сурави? Думаете, можно найти клоунов?

– Возможно, когда вернемся на корабль, мистер Экстельм, – раздраженно ответил Сурави и подумал, наверное, в сотый раз за день, стоят ли эти страдания всех денег Джорджа Экстельма? Тунис – его дом, а не театр уродцев, в котором богатые американцы могут получать подтверждение своего превосходства. Коран изучали и толковали за сотни лет до того, как из вонючих тюрем выпустили головорезов и отправили их за океан населять Новый Свет.

Сурави постарался унять гнев. Он заставил себя подумать о хороших сигарах и крошащемся сыре на хрустальной тарелочке, он сказал себе, что Экстельмы не останутся тут навсегда, но его ум не хотел смириться и остаться одураченным. «Что, если я скажу им, что я обращенный? – вдруг подумал он. – Что я последователь Мухаммеда? Устыдятся ли они? Услышу ли я, как они пробормочут: «О, мистер Сурави, просим извинить нас, если мы обидели вас, но как это интересно, пожалуйста, расскажите нам побольше…»? Или они станут насмехаться над ним, вернутся в свой плавучий дворец и отчалят, говоря: «Совсем рехнулся… сделался туземцем… но что вы ждете от них, если они там родились?..»

Таких слов ожидал Сурави, слов, которые развеют по ветру дело всей его жизни, все дружеские связи и удачи, словно это пушок чертополоха на ладошке шаловливого ребенка. Сурави решил ничего не говорить. «Это мои гости, – сказал он себе, – это мои братья. Инша Аллах[26]».

– Просто станьте рядом со мной, – повторила Юджиния, прислонившись к невысокому камню и наблюдая за тем, как над пустыней, далеко-далеко, выгнулась клубящаяся песчаная арка. Она походила на миниатюрную бурю или ураган, разыгравшийся в одном кубическом футе пространства. «Всадники, – догадалась она, – песчаный столб, должно быть, поднят пилигримами, вроде нас. Людьми, пустившимися в путешествие в поисках чего-то, что они все равно не найдут». «Еще с тех пор, когда нас не было в этом ярком, пылающем мире». Это звучало как рефрен стихотворения, но она не могла вспомнить, какого. «Еще с тех пор, когда нас еще не было… мы – чего? зачем?» Строчка на этом заканчивалась, и Юджиния не могла вспомнить, что было потом, если вообще что-то было.

– Ну как, Сурави, старина? – повторил Джордж, хлопая гида по плечу. – Снова в бой! – потом он громко объявил: – Так как, мальчики и девочки? Еще один снимок нашей компании перед тем, как тронемся дальше?.. Доктор, не будете ли вы любезны…

Пока доктор Дюплесси выполнял задание, Сурави пытался отогнать нищих.

– Имши! – устало повторял он. – Имши!

Но нищие отступали только на несколько шагов. Стараться их разогнать было бесполезным занятием, и Сурави вдруг почувствовал страшную жалость к своей стране, своей незадачливой родине; он понимал, что она не произвела на гостей благоприятного впечатления, он почувствовал себя преданным и совсем потерянным.

– Что это вы там вещаете, Сурави? – прогремел над площадью голос Джорджа.

– Это означает «уходите», – с неохотой ответил Сурави.

– Имши! Мне нравится! – крикнул Джордж. – Имши, имши! Хорошо звучит! Вы как думаете, миссис Дюплесси?.. Прю? – Он неожиданно подкрался к ним сзади и закричал им в уши: – Имши! – как будто сказал: «Пошли отсюда!» или «Ага, попались!»

И миссис Дюплесси, и Прю от неожиданности отпрянули от него и как один повернулись, что привело Джорджа в такой восторг, что он безудержно расхохотался.

– Слышишь, Уитни? – крикнул он. – Дамочки до смерти перепугались!

«Еще до того, как я пришла в этот яркий, пылающий мир», – снова подумала Юджиния. Этот рефрен никак не выходил из головы, слова кружились и кружились, пока она стояла у стены, наблюдая, как на улице поднималась и оседала, а потом снова поднималась пыль. Двигавшиеся в отдалении пилигримы подошли поближе, во всяком случае, тучи пыли, которые они поднимали, стали ближе, и Юджинии вдруг стало ужасно одиноко, словно она и все люди, бредущие своей дорогой по земле, – брошенные дети. Ей хотелось потянуться к Брауну за утешением, но она понимала, как глупо даже подумать об этом.

«Я богатая женщина, – пыталась она урезонить себя, – у меня дети и определенное положение в обществе. Я вернусь в Филадельфию, и напоминать об этом времени будут только имена и фотографии. Испытываемые мною чувства не будут играть никакой роли, потому что я перестану полагаться на них. Я вернусь домой, и все образуется». Но в голове снова всплыла строчка из стихотворения: «Еще до того, как я пришла…»