Я обещал Сеху винтовки, чтобы помочь ему в войне с султаном, а что получается! Этими же винтовками пользуются, чтобы расправиться с захваченными людьми Сеха! Прекрасно, просто великолепно, не правда ли?

И я среди зрителей! С улыбкой от уха до уха и рядом с этим помпезным ослом, султаном! Я этого не сделаю. Я в этом не участвую. Я не поднимусь на холм завтра. Ни за что на свете, даже посулите мне весь чай в Китае. Если я это сделаю, и это дойдет до Сеха, известно, что тогда будет. Для них я стану предателем, и тогда за мою жизнь не дадут и горстки леденцов.

Я не пойду, говорю вам. Абсолютно и категорически отказываюсь».

Лэнир чувствовал, что сходит с ума. Ему хотелось рвать волосы на голове. Он посмотрел на свои ноги, нервно семенящие по полу, и попробовал идти тише. Наступил сначала на пальцы одной ноги, потом стал опускать ступню, пока не коснулся пола пяткой, то же проделал с другой ногой.

– Бекман, – шептал он. – Бекман разберется, что делать. Подожду Бекмана. Не пророню ни слова. Когда султан заговорит, я буду только улыбаться.

Внезапно Лэнир услышал собственный голос и даже подпрыгнул, словно обжегся сказанными им словами. «У дворцовых стен есть уши, – прозвучало в его мозгу предупреждение. – А что, если меня подслушали?»

– Синен! – испуганно вскрикнул Лэнир. – Синен, где ты, куда ты запропастилась? – Не дожидаясь ответа, Лэнир Кинлок Айвард, раджа-мада, выкрикнул приказание: – Отправляйся вниз по реке, Синен. Как только увидишь американский пароход, сейчас же сообщи мне. На пароходе человек по имени мистер Огден Бекман. Он едет специально встретиться со мной. Он едет издалека, и я должен первым встретиться с ним.

Все утро «Альседо» осаждали туземные лодки. Медленные повороты Сунгхай-Саравака опасны в любое время, но сегодня они кишели лодками. Казалось, на реке не оставалось чистой воды. В борта корабля врезались сампаны; стараясь пробиться поближе, сталкивались прау, битком набитые детьми, курами и собаками. На борт то и дело пытались взобраться мальчишки с ножами в зубах; родители поднимали над головами вопящих младенцев, коз, морских черепах, жадно ловящих ртом воздух. Считалось, что можно купить все, что угодно, и о цене всегда можно договориться. И, как правило, в разумных пределах!

– Мурах! Мурах, тидак махал! – Дешево! Дешево, не дорого! – стоявшей у поручней рядом с Джорджем Юджинии не нужен был переводчик. О значении этих слов говорило уже то, как их произносили. Муж с женой постояли молча. «Вот оно, Борнео, – думала Юджиния. – Вот оно, место, которое всем так хотелось увидеть. Вот ради чего мы оставили Филадельфию».

Каждая семья стремилась подплыть как можно ближе. Одна лодка перехитрила другую, и в какую-то долю секунды все живое на ее борту было предложено на продажу. Потрясая в воздухе зажатыми в руках животными и детьми, люди в лодке смотрели с надеждой, недвусмысленно написанной на их лицах. «Даже дети, – подумала Юджиния, – даже дети обезумевают от нищеты». Потом первую лодку оттеснили, и на ее место протиснулась другая.

– Берапа?.. Тунггу секьяп! (Сколько вы дадите?.. Погодите… Не уходите!)

– Энсик!.. Пуан!.. Мурах! Мурах! (Мистер… Миссис… Дешево! Дешево!)

Юджиния оторвала глаза от реки и снова посмотрела на мужа.

– Я все же не понимаю, – крикнула она, стараясь перекричать стоявший вокруг рев. – Почему ты не говорил мне об этом акцизном сборе раньше?

Джордж ответил, не поворачивая к жене головы. Он решил, что во время двухчасового прохождения «Альседо» вверх по реке вся семья должна стоять у поручней, потому что такая картина усилит впечатление от королевского визита. Ему не хотелось портить ее теперь, когда вот-вот покажется султанский дворец и после того, как он потратил на все это столько сил. Поэтому он царственным жестом приветствовал толпу на берегах и сквозь приклеенную улыбку цедил:

– Не считал это нужным, дорогая. Налоги есть налоги. Они не должны занимать красивую головку.

Взгляд Джорджа упал на морских черепах. «Черепаховый суп, – сказал он себе. Можно внести приятное разнообразие в меню. Нужно велеть шефу купить черепашье мясо». Джордж продолжал махать рукой, потом в порыве европейской щедрости швырнул вниз несколько монет. Поднялся невообразимый гам, будто на берег налетел ураган. Со всех сторон в воду попрыгали ныряльщики, несколько лодок перевернулось, в воду попадали куры, но ни одна монетка не осталась на дне, все до одной подняли. Джордж улыбнулся и, подняв руки вверх, показал пустые ладони. Толпа с сожалением простонала, а «Альседо» продолжал идти своим путем.

– А султан не узнает, что ты вчера вечером выгрузил оборудование на берег?

Юджиния наклонилась поближе к мужу. В этом шуме ничего не было слышно, а вопрос ей казался очень важным. Она постаралась смотреть только на зеленые верхушки деревьев, чтобы не замечать перевернутых лодок.

– Не узнает, если только мы сами ему не скажем.

Джордж поразился тому, с какой легкостью ему стала удаваться ложь. Единственная трудность заключалась в том, чтобы не забывать деталей. Все остальное – украшения, только приправа. Соус, картошка и зеленый горошек в стручках. «Еще одна пометка для шефа, – напомнил себе Джордж. – Свежий горошек с запахом мяты».

– И я надеюсь, никто из нас не сообщит ему об этом, – безмятежно добавил Джордж. – Это же на благо компании. Зачем начинать платить долги, когда не заработано ни цента?

Свою проповедь он сопроводил блаженной улыбкой.

– Но ты думаешь, султан ничего не узнает о лейтенанте Брауне? – добивалась своего Юджиния. Она продолжала быть «приятной», как того хотел Джордж, не отрывала взгляда от берега, но все это ее не трогало. Внезапно Юджиния пожалела, что с ними нет Бекмана. Он бы посоветовал не делать этого. Он сказал бы Джорджу, что весь его план – сплошные дыры. С учетом акцизного налога или без него, все равно.

– Странный белый человек в джунглях, – продолжала Юджиния. – Неужели султан не задастся вопросом, почему ты высадил его на берег? И не задаст ли он тебе этого вопроса первым же делом?

«Нам дадут от ворот поворот, – подумала Юджиния. – Нам велят возвращаться, как мы и пришли, тем же путем, по этой ужасной реке, и на этот раз нам никто не поможет. Тогда вся эта голодная толпа не будет такой робкой».

– Султан ничего не узнает, пока не будет слишком поздно.

На сияющем лице Джорджа появилось жестокое выражение, но он тут же вспомнил о том, каким он должен казаться. По его щекам снова разлилось благодушие и самодовольство. Юджиния подумала, что они похожи на виноград в сахаре: сладкий, водянистый и абсолютно непитательный.

– Так что не забивай свою красивенькую головку, моя дорогая, – добавил Джордж. – Я за всем слежу.

А теперь иди-ка ты к детям, они, по-моему, на корме с твоим кузеном Уитни и нашей дорогой Прюденс. Буквально с минуты на минуту мы увидим пристань Пангалонг-Джетти, и желательно, чтобы все мы были вместе перед торжественным прибытием. Так мы произведем наилучшее впечатление. Как говорится, попудрим носик, дорогая. Не забудь об этом. И детям скажи. Мы представляем Экстельмов…

Но прежде, чем жена успела уйти, Джордж взял ее руку и пожал.

– Джини, – театральным голосом проговорил он, – я сделал кое-что… Кое-что такое, что, по-моему…

Джордж замолчал и позволил себе обвести взглядом купы мангровых деревьев, бананов и бамбука, дымки костров над джунглями и коричневые тела, усыпавшие каждый поворот реки. Он перевел дыхание, задрал подбородок кверху и продолжил:

– Кое-что такое, чем ты, Джини, будешь гордиться…

Его слова прозвучали одновременно и немножко неуверенно, и красиво – именно такого эффекта хотел добиться Джордж. Юджинии же захотелось вырвать у него свою руку. Рука ее как будто попала в силки, в петлю для птиц или барсука. Она никак не могла уловить, о чем это толкует муж, не могла представить себе, что может им гордиться, любить его. Она не могла представить себе предстоящий день, раскланивающихся и расшаркивающихся сановников или отца с его деланной заботой о дочери и внуках. Для нее это был спектакль, в котором она могла быть только зрителем, а не участником – пантомима или оперетта. Юджинию интересовало только одно: куда отправился Джеймс и зачем.