– Что угодно, только бы это доставило тебе удовольствие, моя дорогая… – и не договорит фразы до конца, чтобы сохранить таинственность, которая бывает такой соблазнительной.

– Что угодно, только бы вернулись розы на щечки моей миленькой женушки, – повторил Джордж, оглядев свой стол, улыбнулся и провел рукой по волосам. «Сорок два, – подумал он, – мне только сорок два, впереди целая вечность для супружеской жизни».

– Щечки моей миленькой женушки… – повторил он еще раз.

Джорджу не повезло, потому что он произнес эти слова именно в тот момент, когда дверь к нему открыл Бекман. Джордж не слышал стука – если только Бекман постучался. Он слишком увлекся своими грезами.

– Приятно слышать, что ты еще об этом думаешь, – произнес Бекман. Шутка его брякнулась, как камень. Веселья в его глазах не промелькнуло. – До тех пор, пока вы все не прискакали из саванны, я не представлял себе, что похож на бледную немочь. Одному из верных последователей твоего папаши не до развлечений. Не для меня тропический шлем, диагоналевые бриджи и скатерть на лужайке под баобабом.

– У меня больная жена, Огден. Я был бы благодарен, если бы ты помнил об этом.

Джордж понимал, что фраза прозвучала заученной, что она выдает его с головой как человека, думающего не о том, о чем положено думать.

– Ну что ты, Джордж, я помню. Я же был на вокзале, когда все вы примчались в Найроби с вытаращенными глазами, – ответил Бекман. Он хотел добавить: «И зажав дрожащий хвост между ногами», но решил не говорить этого. У Джорджа сейчас голова идет кругом от навалившихся на него проблем, решил Бекман, и если он и научился чему-нибудь за многие годы, когда выполнял для Турка всю грязную работу, то тому, что даже слабовольный человек становился воинственным, если его загнать в угол. Если наброситься на него с прямыми обвинениями, он может, не задумываясь, соврать, ответить угрозами, сблефовать и просто забыть о нем, но вот намек пробирает до костей незаметно.

– Ведь это я встретил вас с экипажами и закрытым ландо для нашей больной. – Бекман улыбался. – Хотя должен с сожалением признаться, что не я тот юноша, который с шумом примчался сюда из буша и потребовал подготовить судно к приезду леди, пригласил медицинскую сестру, потребовал укомплектовать аптечку. Весьма любезно с его стороны, я хотел сказать, со стороны лейтенанта Брауна, все это сделать для тебя, Джордж. Человек действия при всех обстоятельствах.

Джордж отвернулся от Бекмана и смотрел в окно. В порту кипела работа. Черные тела извивались на солнце, как мечущая икру сельдь, в воздухе мелькали белые зубы, темная кожа, розовые ногти, розовые ладони, подвижные в суставах руки и плечи – от этого вида Джорджа тошнило. Свет резал глаза, а от этого мелькания начинала кружиться голова. Всего только несколько восхитительных секунд он чувствовал себя снова в полной комфорта Филадельфии, и вот теперь он опять на своем корабле, потерявшийся в водах дорог, которых никто еще не исследовал. Джордж опустил занавески на окнах. «Африканская пыль висит в воздухе и проникает повсюду. И чем только занимаются стюарды», – подумал он, но знал наперед, что ругать их не станет.

– Ты хотел поговорить со мной, Огден? – Джордж окончательно вернулся в комнату, только теперь это была совершенно другая комната и она требовала совершенно иного тона и других слов. Это могла быть читальня в публичной библиотеке или вестибюль гостиницы в каком-нибудь северном городе.

– В общем, да, Джордж. – Бекман поудобнее расположился в кресле и взял сигару. Он знал, как тянуть время. – Возможно, это покажется не очень подходящим временем для обсуждения деловых вопросов, я имею в виду, что у тебя выздоравливает жена, но уверяю тебя, за Юджинией прекрасный уход, и я серьезно сомневаюсь, сможешь ли ты подобраться к ее каюте, потому что оба Дюплесси и молодой лейтенант Браун днюют и ночуют там. Хотелось бы надеяться, что и у меня будет такое примерное обслуживание и примерная обслуга, если я, не дай Бог, заболею.

Бекман покрутил в руках сигару, прикурив ее, глубоко затянулся. Казалось, удовольствие, которое он получал от первой затяжки, занимало его больше всего на свете.

Джордж не попался на эту удочку.

– Говори, что ты должен сказать, Огден. Я хочу быть на палубе, когда отдадут швартовы. Косби уже получил разрешение на выход из порта. Я не могу торчать здесь весь день.

– Действительно, не можешь, Джордж, – ответил Бекман. – Хозяин яхты – человек очень занятой.

Джордж не потрудился ответить. Он проглотил оскорбление. «Это не первое и не последнее, – подумал он, – и нет смысла отвечать на каждое». Внезапно Джордж почувствовал себя смертельно усталым, разбитым и обессиленным.

– Ты пришел ко мне, насколько я понимаю, с важным делом, а не для того, чтобы обсуждать здоровье моей жены, Огден. Так, может быть, обсудим это дело?

Джордж услышал свои слова после того, как сказал их. Они отдались для него эхом, как будто их произнес совершенно нереальный человек.

– Мы получили еще одно сообщение от Лэнира Айварда, Джордж. – Бекман еще раз глубоко затянулся сигарой. – Телеграмма была послана из Сингапура. По-видимому, он не доверяет султанскому режиму. Намекает, что там полно шпионов…

– Пошло все это к чертовой матери, Огден. – Джорджу захотелось заорать. – У меня больная жена! Не лезь ты ко мне со всякой ерундой!

В этот момент Джордж ненавидел Бекмана всеми фибрами своей души и чувствовал, что ему ничего не стоит взять кочергу, лежащую подле камина, и расквасить этому гаду физиономию.

«До чего же это было бы приятно, – подумал Джордж, – я отомстил бы за всех, кого он измазал грязью своим елейным языком: за бедную миссис Дюплесси, не отходящую от постели больной, за доктора Дюплесси, который совершенно извелся и во всем обвиняет себя, за Юджинию, бедную овечку, которая просила простить ее за то, что она испортила их пребывание в Африке. Даже за лейтенанта Брауна. Хотя, – сразу же вспомнил Джордж, – Браун мне тоже не по душе.

Я не могу принять то, как он вызвал этот поезд из Найроби, или как он командовал слугами в кетито, или вот еще, как он приказал им укладываться. Слишком много суеты и слишком мало заботы о соблюдении приличий. Функция цивилизованного человека, – напомнил себе Джордж, – казаться выдержанным в этом бестолковом мире. «Бремя белого человека» и все такое – Браун совершенно не понимает этого. Просто в мое отсутствие он решает, что единственным местом, где может выздороветь Юджиния, является яхта, вот и все. Ну, а если бы наша экспедиция вернулась из сафари чуть позже, мы могли бы никого не застать».

Эти воспоминания что-то пробудили в его мозгу.

– Надеюсь, ты не намекаешь на что-нибудь неподобающее в отношении моей жены, Огден? – спросил он. Он уже позабыл и про Лэнира Айварда, и про его телеграмму.

– В отношении Юджинии? – Бекману не верилось, что его замысел сработает так хорошо. «Ну, что же, – сказал он себе, – это облегчает дело. Джордж сам своими руками роет себе могилу».

– Ну, а что может быть? – поинтересовался Бекман.

– Ты же сам сказал, Джини и ее… Браун, ну, знаешь… и миссис Дюплесси и доктор… – Джордж начал пускать пузыри. Он хотел обвинить Бекмана в том, что тот не верит в болезнь жены или клевещет, говоря о притворстве трех людей, которые ухаживают за ней. Но дело было вовсе не в этом, и Джордж знал это.

– Ведь все они добрые души, каждый из них… – твердил Джордж. – Если бы они не соединили свои усилия в кетито, я не знаю, что…

– Ты абсолютно прав, – не дал ему закончить Бекман. – Приятно видеть, когда с такой верностью отдаются своему делу. Или служат своему работодателю. Восхитительно! В самом деле. Ты совершенно верно говоришь. Доктор – образцовое создание. И жена его тоже. У меня и в мыслях не было бросить тень на нашего молодого наемника. Беззаветное служение, сказал бы я. Такое вознаграждается на небесах.

Джордж почувствовал, что сам себе подставил ножку.

– Так что ты хотел сказать мне?