Щели и трещины гранитных холмов пронзительно визжали и шипели с каждым яростным порывом ветра. Трава стелилась по земле, как будто примятая огромной ногой. Вода в стоячих, синевато-серых прудах, которых было много в этих унылых болотах, пенилась и пузырилась, становясь черной, как ночное небо. Островки трясины возвышались над поверхностью грязной воды, а над ними качались пучки травы.

Вдали за холмами на краю лужайки, пенистый океан катил и обрушивал свои волны на черные скалы, поднимая море брызг, шипящих на ветру.

Эта ночь казалась даже опасной, потому что с неба не упало ни одной капли дождя, не сверкала молния, не раздалось ни одного раската грома. Только ветер и яростно ревущее море.

Я сидела у камина в главном зале, съежившись от страха. Мне казалось, что души умерших вышли из своих могил и бродили сейчас по дому, что согласно суевериям, происходит в каждый вечер дня Всех Святых. Ветер стал еще сильнее, он так яростно бился в окна, что, наконец, оторвал ставни на одном из них. Повиснув на одной петле, ставни с грохотом бились о стену, как будто какой-то зловещий дух колотил молотком в дверь, требуя впустить его. Прошло некоторое время, прежде чем я поняла, что кто-то действительно стучал молотком в дубовые двери.

Таково было мое состояние в ту ночь. На какое-то мгновение я еще больше испугалась, подумав, что за дверью стоит какое-то привидение. От этой мысли по телу пробежала дрожь. Мне не хотелось открывать дверь. Но так получилось, что никто в доме не слышал стука, и я неохотно, отложив в сторону книгу, которую пыталась читать, заставила себя подняться и открыла двери.

Ветер был такой сильный, что вырвал из моих рук створки дверей и распахнул их с сильным ударом о стену. На пороге стояла темная фигура, напомнившая мне зловещего черного ворона: полы пальто гостя развевались и хлопали на ветру, как крылья. Лишь только высокий силуэт вышел из тени на свет, факелы, освещающие с обеих сторон вход в дом, вдруг сильно заколыхались, причудливо освещая лицо стоявшего на пороге. Я судорожно хватила воздуха и закричала, одной рукой прикрыв рот от шока и недоверия, потому что нас никто не предупредил и у меня было такое ощущение, как будто передо мной появилось привидение. После трех долгих лет такое вполне могло произойти.

Николас Чендлер вернулся домой.

Стормсвент Хайтс, Англия, 1845 г.

– Ну, ты собираешься впустить меня, Лаура? – заговорил он, его черные глаза сверкали в свете факелов, а на губах играла странная улыбка.

– Да-да, конечно, – заикаясь, произнесла я, хотя, на самом деле, мне в данную минуту ужасно хотелось захлопнуть дверь перед носом Ники и сделать вид, что никогда не открывала ее.

У меня появилось странное предчувствие, что внезапный приход этого человека означает большие перемены в жизни окружающих.

Николас вошел в дом, задержавшись у входа в главный холл. Его глаза напряженно всматривались в огромную комнату, как будто он хотел убедиться, что здесь никого не было. Потом нежданный гость повернулся ко мне. Его взгляд, неспешно скользнув по моей фигуре, остановился на лице. Я покраснела. Во рту пересохло, а пульс учащенно забился. Вдруг ветер прекратился. Наступило странное затишье, как будто сама ночь приостановилась и угасла, оставив меня и Ники с глазу на глаз. Во внезапно наступившей тишине я смотрела на гостя, все еще не веря, что это тот самый Николас Чендлер, который так стремительно покинул нас.

Он очень изменился. Теперь его смуглое цыганское лицо стало еще суровее, от времени и беспутной жизни появились морщины. В свои двадцать четыре года Николас выглядел гораздо старше Джеррита. Он стал каким-то настороженным… Складывалось такое впечатление, что этот человек научился спать с одним открытым глазом. Ники еще больше похудел, стал более мускулист и напоминал дикого зверя, готового к схватке. Вероятно, с тех пор, как он уехал в тот роковой день, не имея при себе ничего, даже пальто на плечах, жизнь его была нелегкой. Но, тем не менее, несмотря на свой голодный и настороженный вид, Ники производил впечатление человека, преуспевшего во многих делах. Интересно, как он жил все эти годы и где побывал?

Сын дядюшки Драко был смел и умен. Он мог заняться чем угодно в любом уголке земного шара. Я почти не сомневалась, что Ники смешался с толпой отвергнутых миром бродяг, воров, убийц и прочих ублюдков, которые рыскали в трущобах любого города. Ему было без разницы. Ведь, как он считал, его ждала только виселица. А куда податься человеку с плохой репутацией, к чему приложить свои силы и умение? Терять Николасу было нечего. Не удивлюсь, если он зарабатывал себе на жизнь жульничая или игрой в кости, а, может статься, и игрой в карты, проделывая с ними различные трюки, которыми в детстве развлекал меня. На что у него еще могло хватить ума?

На многие свои вопросы я так и не получила ответа, потому что, когда кто-нибудь спрашивал Ники, что тот делал все это время, он отмалчивался, как будто не хотел вспоминать какие-то страшные вещи. Молодой человек лишь сказал, что много путешествовал, в основном в Австралию, где с успехом сумел применить свои знания в области горного дела и кораблей. Как бы в доказательство правдивости рассказа, у него при себе имелся кожаный мешочек с горстью прекрасных бриллиантов, а в гавани Плимута стоял клипер «Свободное сердце», зарегистрированный на имя некого Николаса Чендлера. Вот и все, что неожиданный визитер сообщил нам. Что еще мы хотели знать? Но это была не вся история похождений блудного сына. Сомнений не было, – многого он нам не рассказал. Но и того, что Ники рассказал, было достаточно для того, чтобы по деревне поползли разговоры о том, что средний сын Драко провел три года в тюрьме, осужденный за какое-то ужасающее преступление.

Сейчас же он насмешливым голосом вернул меня к действительности:

– Итак, ты рада видеть меня, Лаура? Или… я должен был сказать… миссис Чендлер? Ты ведь теперь жена Джеррита, да?

– Да, – ответила я, слегка покраснев.

Только сейчас до меня дошло, как я глазела на него.

– Жаль, – легкомысленно заметил Николас, – потому что, честно говоря, ты стала еще прекраснее.

Черные глаза молодого человека противоречили его бесцеремонному тону, оценивающе рассматривая меня, как рабыню, и заставляя дрожать от страха и еще чего-то.

– Какой же я был дурак! – вдруг заявил Ники низким, хриплым голосом, дрожащим от чувств. – Я сам должен был жениться на тебе, когда ты была моей. Это была моя самая большая ошибка. Я сожалел об этом все три года, что не был дома, – сказал он, напряженно всматриваясь в мое лицо, ожидая реакции, хотя я изо всех сил старалась выглядеть невозмутимой.

Сейчас перед ним стояла не та дурочка, которая готова снова попасться на его ложь.

– Ты думала, что я не вернусь, Лаура? – резко спросил Ники, видя, что я упрямо избегаю встречаться с ним взглядом. – Неужели ты думаешь, что твой бывший любовник не узнает, как здорово вы разыграли его – ты и Торн? Представь, что я чувствовал… услышав от ирландских выскочек – эмигрантов, что гнусный Торн коротал свои деньки в имении О'Халлоран! Ты отобрала у меня три года жизни. Ей богу, ты должна мне за это!

С этими словами, прежде чем я поняла, что он собирается сделать, Ники схватил меня за подбородок и, приблизив к себе, крепко поцеловал в губы. Это было так неожиданно… Я даже не попыталась сопротивляться, а просто стояла, прижав к его груди свои руки. А Ники делал что хотел, старательно протискивая свой язык ко мне в рот. Даже тогда я не сопротивлялась ему. Мне кажется, подсознательно, я хотела убедиться, что у меня к этому человеку не осталось никаких чувств. Убедившись, что ему не отвечают на его поцелуи, Ники отпустил меня.