Приказ Главного маршала касается главным образом штурмовиков. Теперь их цель – приближающиеся «юнкерсы». Штурмовики тоже должны вступить с ними в воздушный бой.

Не меняя боевого строя, штурмовики, тяжелые бронированные утюги, устремились навстречу вражеским бомбардировщикам. Их удар был страшен. Немцы не ожидали, что «черная смерть» так вызывающе ввяжется в воздушную схватку. Приблизившись к армаде фашистских бомбардировщиков почти вплотную, штурмовики разом ударили из пушек и реактивными снарядами. Одним заходом они расстреляли сразу десять немецких машин.

Это было незабываемое зрелище. Начиненные бомбами «юнкерсы» взрывались от прямых попаданий, на землю летели лишь осколки. Вражеская эскадра запаниковала. А штурмовики, пройдя сквозь строй немецких бомбардировщиков, разметали их и стали разворачиваться на новую атаку. Нервы немцев не выдержали. Сначала один «юнкере», затем другой, а потом и все разом вражеские неповоротливые машины стали освобождаться от тяжелого бомбового груза. До Днепра они не дошли, и бомбы полетели на боевые порядки своих же войск. «Юнкерсы» один за другим разворачивались и ложились на обратный курс.

– Уходят!- услышал я голос Меншутина.- Будем преследовать?

Ответить я не успел, потому что в наушниках снова раздалась команда маршала Новикова:

– Капитану Луганскому… Капитану Луганскому. «Хейнкели» заходят на переправу. Не допустить бомбежки. Ни в коем случае не допустить!

Неужели все-таки прорвались? С какой стороны они появились?

Тревога маршала передалась и нам. Ни о каком преследовании бомбардировщиков не могло быть и речи, хотя цель они представляли соблазнительную. Мы даже штурмовиков оставили без прикрытия. Все повернули к переправам. И вовремя: «хейнкели» уже заходили для пикирования.

Как ведущий своей группы, я выбрал флагманскую вражескую машину.

Атаковать всегда полагается сверху. Это, так сказать, азбучная истина. Снизу такой тяжелый самолет, как «хейнкель», надежно защищен броней, и огонь истребителя для него безвреден.

Для принятия решения оставались мгновения. «Хейнкель» уже готовился заскользить вниз, на переправу. Он очень удачно вышел на цель, и мне показалось, что попадание в ниточку переправы неминуемо. Вот почему я даже не набрал необходимой для атаки высоты – было некогда.

Подбираясь к «хейнкелю» снизу, я увидел хвостовое оперение врага с четко намалеванным крестом. Радужное мерцание воздуха разливалось перед фюзеляжем моей машины: бешено работал пропеллер. Короткое, настороженное движение ручки управления – и неистово вращающийся пропеллер рубанул по рулю высоты фашистской машины. Мой самолет сразу же затрясло, бросило в сторону. Не отлетел ли пропеллер? Но, привычно взяв ручку на себя, я с левым разворотом четко вышел из атаки. Значит, все цело. «Хейнкель» же, потеряв управление, камнем падал на землю.

Наши ребята по всему небу гонялись за вражескими машинами, а внизу, на Днепре, продолжалась муравьиная работа саперов и пехоты.

Ни один «хейнкель» так и не успел спикировать на переправу. Мы подоспели вовремя. Советские истребители отогнали врага в сторону и навязали ему бой над степью. Теперь «хейнкелям» не до пикирования. Огрызаясь, как загнанные звери, они спешили выйти из боя и повернули к своим базам.

Плацдарм на правом берегу был сохранен, уцелели и переправы. С левого берега, прямо с марша, по наведенным мостам шла пехота, легкая техника. Подкрепления поступали непрерывно. Бой за Днепр был выигран. Войска, основательно закрепившись на правом берегу, готовились развивать наступление.

Но таран не прошел для меня даром. У моего истребителя оказался исковерканным пропеллер. Самолет держался в воздухе, но его трясло как в лихорадке и время от времени бросало в сторону. Управлять им становилось все труднее. Я снизился и на бреющем полете потихонечку потянул на свой аэродром.

Вечером этого дня к нам на аэродром приехал Главный маршал авиации А. А. Новиков. Он дал высокую оценку деятельности всех эскадрилий. Одновременно маршал поздравил нас с высокими правительственными наградами. Подполковник Чернецов получил звание Героя Советского Союза, я – орден Александра Невского.

Ночь прошла беспокойно. На аэродроме хорошо было слышно, как, не умолкая, била вражеская артиллерия. Приходилось только догадываться, что за ночь провели сегодня бойцы, закрепившиеся на пятачке земли на правом берегу Днепра.

Напряженно прошла ночь и у нас в полку.

Перед самым рассветом я поднялся со своего топчана. В землянке было темно. Закуривая, я при свете спички оглядел ребят. Все они лежали не раздеваясь. Увидев, что я встал, поднялся и Дунаев, попросил бросить ему спички.

Как всегда чуткий, Меншутин тотчас же проснулся и поднял голову.

– Что, уже?

– Спи, спи,- успокоил его Дунаев.

– Вот хорошо-то!- блаженно проговорил молодой летчик, укладываясь поудобней. Дунаев, поднявшись, набросил ему на босые ноги свалившуюся куртку.

– А ты чего не спишь?- спросил Дунаев, заметив в темноте блеснувшие глаза Корниенко.

– Уснешь с вами,- ворчливо проговорил тот, переваливаясь на другой бок.- Чего вас подняло ни свет ни заря?

– Все царство небесное проспишь!- с ласковым упреком заметил Дунаев, хотя по голосу товарища можно было без ошибки определить, что не спалось сегодня и тому.

– Пошли,- шепнул мне Дунаев, направляясь к светлевшему проему двери.

После землянки на воздухе нам показалось свежо. Выпала обильная роса. Дунаев, нагнувшись, рукой провел по траве – рука стала мокрой.

– Ясный будет денек,- хрипло проговорил он, сильно затягиваясь папиросой.

– Надо бы хоть вздремнуть часок,- сказал я, чувствуя, как тяжела голова и режет усталые глаза.

Николай Дунаев, ожесточенно затягиваясь потрескивавшей папиросой, смотрел в темноту и молчал.

– Надо бы,- вздохнул он, отбрасывая далеко в сторону светлячок окурка.- Да когда теперь?

На аэродроме в полной темноте уже угадывалось большое оживление. Изредка с той стороны, где базировались штурмовики, долетали приглушенные звуки. Там давно все на ногах. Штурмовикам сегодня предстоит много работы. А если штурмовикам, то и нам не знать покоя.

Незаметно стали вырисовываться деревья, скаты землянок, а вдалеке, еще не совсем ясно,- расчехленные самолеты. Светало быстро.

– Подъем!- сдержанно произнес Дунаев, вернувшись в землянку. Сказано было не громко, но привычный сигнал дошел до сознания каждого спящего. На фронте даже самый беспробудный засоня спит настолько чутко, что достаточно одной команды – и человек на ногах. Хотя, как замечалось, к посторонним звукам спящий солдат невосприимчив. Какой-то центр его сознания постоянно настроен лишь на командирскую команду. Иному можно выстрелить над ухом, и он не проснется, а достаточно ровным голосом произнести одно слово, и сна как не бывало.

Первым поднялся Корниенко. Он так и не уснул.

В сумерках занимающегося дня летчики с привычной сноровкой готовились к предстоящим полетам.

Еще не совсем развиднело, а на взлет уже пошли штурмовики. Загруженные до предела, машины тяжело разгонялись и там, в конце поля, с трудом отрывались от земли. Мы ждали своей очереди. Из кабины самолета я наблюдал за взлетом штурмовиков. На плоскостях, на фюзеляжах этих неутомимых воздушных работяг уже играли первые отблески утренней зари. На одной из машин я разглядел знакомый номер. Это пошел мой друг и земляк Талгат Бегельдинов. Сегодня Талгат повел звено.

Советским войскам предстояло сделать бросок, чтобы расширить плацдармы, дать простор для прибывающих подкреплений. Штурмовики направлялись на привычное дело: утюжить немецкие позиции.

У каждого командира штурмовиков есть свой почерк, свой стиль. Много раз наблюдая их в работе, я научился узнавать старых знакомых. Вот, например, сразу видно эскадрилью Степана Пошивальникова. Машины для штурмовки у него разворачиваются своеобразным веером. А вот Шубин, тот любит построение клиньями. Все продумано и отработано у каждого десятки раз. В своей манере работает и группа Драченко.