- Для почитающих Цицерона так всегда и было, - заметил я. - Хочу вам вот что сказать. Если не следуешь религиозной доктрине, категорически запрещающей самоубийство, вопрос, совершать его или не совершать, самый первый, на который нужно ответить, прежде чем обустраиваться в жизни. Разумеется, я имею в виду - для людей, которые стараются действовать логично и разумно. Большинство вообще не осознает, какой тут может быть вопрос, и ни малейшей нет причины объяснять им, насколько он реален и важен. Я бы с вами про это речь не завел, но вы же меня и подтолкнули.

- Что до меня, я религии чужд, - объявил мистер Хекер, - и тем не менее считаю, что достаточно причин отказаться от самоубийства. Раз уж смерть абсолютная неизбежность, разумнее постараться выжить при любых обстоятельствах.

- Не понимаю, как одно вытекает из другого. Раз смерть неизбежна, это просто факт, к которому надо отнестись хладнокровно. Что, по-вашему, лучше: чувствовать себя несчастным или сохранять хладнокровие? Все было бы иначе, если бы от ближайшего будущего вы вправе были ожидать чего-нибудь получше, чем настоящее. Допустим, я вот не покончу с собой по той причине, что "Янки" проиграли очередной матч.

Мистеру Хекеру было, однако, не до шуток: он весь побледнел и стоял передо мной с суровым выражением на лице.

- Итак, вы мне советуете покончить с собой, - сказал он резко.

- И не думаю. Я же не утверждал, что каждый обязан разумно решить вопрос о самоубийстве. Но если уж вы о нем задумались, необходимо, разумеется, найти какой-то ответ, а уж затем действовать так или иначе. Жизнь меня научила, что разумно поступает человек, который словами "должен" и "обязан" пользуется лишь после того, как произнесено слово "если".

- Стало быть, для того, чтобы существовать разумно, нужно себя убить? - Он даже чуть взвизгнул, так старался, чтобы в голосе его чувствовалась насмешка.

- Нужно только найти свой ответ на этот вопрос, - повторил я. - "Что благородней духом - покоряться…"[15]

- Но ведь Гамлет был безумен, во всяком случае, притворялся безумцем, - тоном триумфатора объявил мне мистер Хекер.

- Вы просто уходите от вопроса.

- А вы? - Он хихикнул. - Вы сами-то о нем думали, о вопросе этом? Вы вот рук на себя не наложили, если не ошибаюсь. Отчего так?

Я улыбнулся:

- Обещаю вам, что нынче после ужина обязательно подумаю, а завтра вы узнаете, к какому я пришел выводу. А вы тоже подумайте, вот и сопоставим наши решения, глядишь, пари заключим на ящик сигар или стреляться из пистолетов придется. Только постарайтесь, - добавил я уже серьезно, - постарайтесь припомнить все ваши до единого резоны против самоубийства. Если решите, что убивать себя не надо, это решение всегда ведь можно впоследствии изменить, а вот если наоборот, трудно будет что-нибудь поправить.

Но мистеру Хекеру было все так же не до шуток.

- Тут весь вопрос в ценностях, которые признаешь важнейшими, - сказал он наставительно, - а жизнь сама по себе обладает ценностью, как бы она ни сложилась. Человеческая жизнь обладает абсолютной ценностью - отрицать этого нельзя.

- А я отрицаю, - заявил я. Мистер Хекер, печально улыбнувшись, побрел к двери. Выражение его глаз оставалось по-прежнему искренним, никак ему не удавалось скрыть читавшийся в них страх, хотя фальшивая маска на ходу уже прирастала к нему, когда, взявшись за ручку двери, он обернулся и объявил:

- Жизнь, молодой человек, замечательна, замечателен сам факт, что живешь. Жизнь самоценна.

Я мял в пальцах сигару.

- Ничего нет самоценного, - ответил я насколько мог холоднее, словно мне это уже много лет известно, а на самом деле фундаментальная эта мысль пришла мне в голову буквально сию минуту, когда я подносил сигару ко рту. Мистер Хекер закрыл за собой дверь, и я задумался, зачем же он ко мне приходил, что ему в действительности было от меня нужно. Если предполагалась некая исповедь, мой отклик на нее лишь побудил его прибегнуть ко всем своим маскам. А, наплевать: если теперь, в знак протеста против моих мнений, он на самом деле станет исповедовать свои собственные как истину, меня это не касается.

XIX. УСВОИМ ПРЕДПОСЫЛКУ

Количественные изменения посредством скачка превращаются в качественные. Из всего марксизма, некогда меня притягивавшего, лишь этот тезис ныне сохранил в моем представлении истинность. Скажем, вода остывает, остывает, и вот, пожалуйста, она уже стала льдом. День тускнеет, тускнеет - и вдруг уже ночь. Человек ветшает, ветшает - хлоп! и он покойник. Различия по степени ведут к различиям по качеству.

Когда мистер Хекер двинулся дальше (куда? Да в свой номер, чтобы еще один день провести в созерцании), я натянул брюки, рубашку, соломенную шляпу, пиджак и пошел в контору, окунувшись на улице в раскаленный сухой воздух. Небо сверкало ослепительной голубизной, и вода была такая же, разве что чуточку темнее. Город оцепенел, ни лодочки не видно на реке, флаг над Длинной верфью обвис, прилепившись к своей мачте, и только несколько автомобилей обогнали меня на Главной улице. Жара была ужасающая, все дымилось, но ни капельки пота не выступало у меня на коже.

Я шел, обдумывая великую мысль, мелькнувшую, когда пальцы разминали сигару: ничто, абсолютно ничто не самоценно. Теперь, когда идея эта так ясно оформилась в моем сознании, смешно было подумать, как это я не докопался до нее уже много лет назад. Я всю жизнь полагал, что самоценными не являются разные вещи по отдельности, ну, деньги, например, или честность, или там власть, любовь, образованность, мудрость, даже жизнь - все это не само по себе ценно, а ценно лишь в связи с какими-то целями, это я знал, но не мог обобщить, подняться над специфичным. Но выясняется, что вот это не самоценно и то, а еще и вот то тоже, и вдруг приходит понимание общей истины: ничто, да, ничто не самоценно, ибо всему ценность только придается, приписывается извне - нами, людьми.

Не скрою, это открытие заставило меня испытать дрожь волнения, при всей моей сдержанности. Что без конца повторять: никакой я не философ. То есть все, что в строгом смысле является философией, мне совсем не по вкусу. Никаких сомнений (я потом в этом удостоверился), что и до меня кто-то уже пришел к таким же заключениям, но я-то ничего такого прежде не думал и поэтому впал в восторг, словно ребенок, которого выпустили на улицу, забыв напомнить, когда он должен вернуться, вот он теперь и преисполнен презрения пополам со снисходительностью к сидящим в доме. Итак, ничто не самоценно. Даже истина и даже вот эта истина. Я не философ, я только факты сопоставлять умею, но уж в обычной рациональности мне никто не откажет, и, если меня загонят в угол, я вам пофилософствую, рациональных выводов нагроможу не хуже, чем два Канта или семь филадельфийских поверенных. Как только я к новым своим выводам пришел, предпосылки я выдумал тут же самые превосходные.

Ну, к примеру, вот проснулся я нынче утром, зная, что сегодня покончу с собой (вывод, подтверждающий справедливость того марксистского тезиса), и день прошел едва наполовину, а у меня уже есть предпосылки, со всех сторон они на меня сыплются, и все до единой философски оправдывают то, что было сугубо личным моим решением. Да, неплохо, неплохо мысль работает. Ладно, пока что ограничимся установлением первой предпосылки: ничто не самоценно.

Друг-читатель, если ты тоже не философ, настройся благоразумно и расположись поудобнее, чтобы эту предпосылку усвоить, - уж наверняка кое у кого она в глотке застрянет. А если ты усвоишь ее и сумеешь переварить, чего более от тебя требовать в этой главе - да и от меня тоже.