− Боюсь, мы поступили очень глупо, — сказал мистер Белл. — Сейчас вы страдаете оттого, что слишком долго жили в этом милтонском климате.

− Я устал, — ответил мистер Хейл. — Но не из-за милтонского климата. Мне уже пятьдесят пять, и этот маленький факт является причиной потери сил.

− Чепуха! Мне почти шестьдесят, а я не чувствую потери сил ни физических, ни душевных. Не говорите так. Пятьдесят пять! Вы еще достаточно молоды.

Мистер Хейл покачал головой:

− Эти последние несколько лет! — сказал он. Но, минуту помолчав, он приподнялся в роскошном кресле мистера Белла и произнес с трепетной серьезностью: — Белл! Вы не должны думать, что если бы я смог предвидеть все, что последует из-за моих переменившихся убеждений и моего отказа от должности… нет! Даже если бы я знал, как она будет страдать… я бы не отказался от этого… поступка, я все равно открыто признал бы, что я больше не поддерживаю ту же веру, что и церковь, в которой я был священником. Если бы я даже смог предвидеть эту жесточайшую муку, знать что обрекаю на страдания ту, которую я любил, я бы сделал то же самое, открыто оставил церковь. Я мог бы поступить иначе, действовать более мудро, заботясь о своей семье. Но я не думаю, что Бог наделил меня сверх меры силой или мудростью, — добавил он, опять опускаясь в кресло.

Мистер Белл нарочито высморкался, прежде чем ответить. Затем он сказал:

− Он дал вам силу поступить так, как подсказала ваша совесть. И я не считаю, что нам нужна более высшая и священная сила, чем эта, и мудрость в придачу. Я знаю, что во мне мало мудрости, и все же люди считают меня в своих глупых книжках мудрым человеком, независимой личностью и тому подобное. Сущий дурак, который повинуется своему собственному простому закону, даже если это всего лишь вытирание ботинок о коврик перед дверью, мудрее и сильнее, чем я. Но какие простаки все-таки люди!

Повисло молчание. Мистер Хейл заговорил первым, продолжая свою мысль:

− Да, и о Маргарет.

− Так! И о Маргарет. Так что же?

− Если я умру…

− Чепуха!

− Что с ней будет… я часто думаю? Я полагаю, Ленноксы пригласят ее жить с ними. Я стараюсь думать, что да. Ее тетя Шоу любит ее по-своему. Но она забывает любить тех, кого нет рядом.

− Очень распространенный недостаток. Что за люди Ленноксы?

− Он — красивый, речистый и приятный человек. Эдит — очаровательная, немного избалованная красавица. Маргарет любит ее всем сердцем, а Эдит — ее, насколько она способна любить.

− Так вот, Хейл. Вы знаете, что ваша девочка покорила мое сердце. Я вам уже говорил. Конечно, ваша дочь, моя крестница заинтересовала меня задолго до нашей последней встречи. Но когда я навестил вас в Милтоне, я стал ее рабом. Я следовал, добровольная старая жертва, за колесницей победителя. Действительно, она выглядит так величественно и невозмутимо, как тот, кто боролся, или, может быть, борется, но все же безоговорочно побеждает. Да, несмотря на все что ей пришлось пережить, таким был ее взгляд. И поэтому все, что у меня есть, к ее услугам, если ей понадобится, и будет ее, захочет она или нет, когда я умру. Более того, я сам буду ее preux chevalier, несмотря на мои шестьдесят лет и подагру. Говоря серьезно, мой старый друг, твоя дочь станет главной заботой в моей жизни, и я помогу ей всем, чем могу, сделаю все, что подскажет мне моя мудрость. Но вы намного переживете меня. Вы — худой, а худые всегда искушают и всегда надувают смерть! Это такие, как я — полные и румяные — уходят первыми.

Если бы мистер Белл мог предсказывать будущее, он бы увидел, что факел уже потушен, и ангел с серьезным и невозмутимым лицом стоит очень близко и манит его друга. Этой ночью мистер Хейл положил голову на подушку и больше не поднялся. Слуга, который утром вошел к нему в комнату, не получил от него ответа. Он подошел к кровати и увидел спокойное, прекрасное лицо, ставшее белым и холодным под нестираемой маской смерти. Поза умершего была совершенно естественной; не было ни боли… ни борьбы. Сердце, должно быть, перестало биться, пока он спал.

Мистер Белл был потрясен и пришел в себя только тогда, когда рассердился на слугу, сделавшего неуместное предположение.

− Провести следствие? Уф. Не думаешь ли ты, что я отравил его! Доктор Форбс говорит, что это естественная смерть при сердечных заболеваниях. Бедный Хейл! Ты раньше времени износил свое нежное сердце. Бедный друг! Как он рассказывал о своем…Уоллис, собери для меня саквояж через пять минут. Я принял решение. Собери, я сказал. Я должен отправиться в Милтон следующим поездом.

Саквояж был собран, кэб заказан, и мистер Белл прибыл на железнодорожную станцию через двадцать минут. Лондонский поезд подошел с шумом и грохотом, отъехал назад на несколько ярдов, и нетерпеливый проводник поторопил мистера Белла занять место. Он откинулся на сидении и попытался, закрыв глаза, понять, как живой человек, с которым он говорил еще вчера, может быть мертвым сегодня. И вскоре слезы появились на его седеющих ресницах, почувствовав их, он открыл глаза с твердой решимостью казаться невозмутимым. Он не собирался плакать перед толпой незнакомцев. Только не он!

В вагоне не было толпы незнакомцев, только один человек сидел вдалеке. Мистер Белл внимательно рассматривал его, чтобы узнать, кто мог стать случайным свидетелем его слабости. И за огромным листом раскрытой «Таймз» он узнал мистера Торнтона.

− Торнтон! Это вы? — спросил он, поспешно пересев к нему поближе. Он с чувством пожимал руку мистеру Торнтону, пока внезапно не ослабил пожатие, потому что рука ему понадобилась, чтобы утереть слезы. Последний раз мистер Белл видел мистера Торнтона в компании своего друга Хейла.

− Я собираюсь в Милтон, связанный грустным поручением. Я собираюсь сообщить дочери Хейла новость о его внезапной смерти!

− Смерти! Мистер Хейл умер?!

− Да. Я постоянно повторяю это себе: «Хейл умер!», но от этого эта новость не становится более реальной. Хейл умер, тем не менее. По всей видимости, прошлой ночью он лег спать вполне здоровым, а сегодня утром, когда мой слуга пришел разбудить его, он был уже мертв.

− Где? Я не понимаю!

− В Оксфорде. Он приехал погостить у меня. Он не был в Оксфорде семнадцать лет… и вот, наконец, приехал.

Почти четверть часа никто из них не произносил ни слова. Потом мистер Торнтон сказал:

− А она?! — и внезапно замолчал.

− Маргарет, вы имеете в виду? Да. Я собираюсь рассказать ей. Бедняжка! Он постоянно думал о ней в свой последний вечер. Боже мой! Только прошлым вечером! И как безмерно далек он сейчас! Но ради него я позабочусь о Маргарет, как о собственной дочери. Я обещал ему прошлым вечером, что буду заботиться о ней ради нее самой. Значит, я позабочусь о ней ради них обоих.

Мистер Торнтон один или два раза тщетно попытался заговорить, прежде чем смог произнести:

− Что будет с ней?

− Я думаю, что два человека могут взять ее к себе. Я — первый. Я бы взял к себе живого дракона, если бы заполучив такую компаньонку и устроив личную жизнь, я бы смог счастливо прожить остаток лет рядом с Маргарет, как с дочерью. Но есть еще и Ленноксы.

− Кто они? — спросил мистер Торнтон с трепетным интересом.

− О, достойные люди из Лондона, которые, похоже, посчитают, что имеют на нее большее право. Капитан Леннокс женат на ее кузине — девушке, с которой она вместе росла. Смею сказать, они — очень хорошие люди. Есть еще ее тетя, миссис Шоу. Здесь, возможно, дорога открыта, если бы я предложил этой достойной даме выйти замуж. Но это было бы а pis aller.[44] И есть еще этот брат!

− Какой брат? Брат ее тети?

− Нет, нет. Талантливый Леннокс — капитан глуповат, вы должно быть, понимаете — молодой адвокат, который не прочь жениться на Маргарет. Я знаю, он влюблен в нее уже лет пять или больше: один из его приятелей мне так сказал. И его удерживает от этого шага только то, что она недостаточно богата. Но теперь это будет улажено.