Изменить стиль страницы

Мышка, испуганная его горячностью, вдруг неудержимо звонко расхохоталась.

— Ну и терпи, — говорила она сквозь смех, — я тоже буду терпеть… и все мы, потому что другую Динку мы не хотим!

— Конечно, не хотим! — усмехнулся Леня. — Ну представь себе хоть на минуту такой паршивый сон, в котором Динка вдруг появляется тихой, послушной, вежливенькой девочкой. Да я бы с ума сошел, честное слово, съехал бы со всех катушек!

Мышка снова расхохоталась.

— Ты и так съедешь! Можешь не беспокоиться…

Оба вдруг развеселились, и Леня, прищелкнув пальцами, весело сказал:

— А какую новость я вам привез! Такую новость, что вы с Динкой запрыгаете от восторга!

— Такую хорошую? Да? Ну так говори скорей! — заволновалась Мышка.

— Э, нет! Без Динки нельзя! Это надо при ней рассказать. Я всю дорогу представлял себе, как она вскочит и повиснет у меня на шее! Только что же она, Динка? Куда они пошли? — снова нахмурился Леня, стоя у перил и глядя на тропинку, уводившую в естественную аллею и дальше, к пруду.

* * *

А около пруда стояли два человека, и старший из них с потемневшим лицом взволнованно допрашивал:

— Кто тебя?

— А откуда ты знаешь… — начала было Динка, но Хохолок перебил ее:

— Я знаю тебя, и этого мне до-достаточно!

— Я думаю, — усмехнулась Динка. — Но все-таки ты же слышал, что я упала, зацепилась за ветку…

— Я все слышал и спрашиваю: кто тебя? Говори, потому что я все равно узнаю, и не жить мне на свете, если я этому негодяю не размозжу в черепки всю его башку! — вспыхнув, закричал Хохолок.

— Ой, тише, тише! — замахала руками Динка. — Ты совсем с ума сошел! Тут некого бить. Ты понимаешь, некого бить! Я сама виновата…

— Как это сама виновата? Сама себе разбила голову? Да что я, по-твоему, круглый дурак?

— Ой! — закрывая глаза и хватаясь за сердце, продолжала Динка. — Да выслушай ты сначала всю историю! Ведь я тебя так ждала… Ну пойдем, сядем на скамейку. Только не смей меня прерывать. Что ты, как баба, всякой царапины пугаешься?

— Да к-какая баба, у тебя же полголовы отхвачено… — снова начал было Хохолок, но Динка сердито толкнула его к скамейке и, усевшись рядом, начала по порядку свой рассказ об убийстве Якова, о поющей в лесу скрипке, о поисках Иоськи и о своем ночном путешествии в лес.

Рассказывая, она так волновалась и так снова горячо принимала к сердцу свою клятву, данную несчастной Катре, что губы ее начинали дрожать и с ресниц по осунувшейся щеке быстро-быстро спрыгивали капельки слез.

— Но дай мне слово, — говорила она, подходя в рассказе к началу путешествия в лес, — дай мне слово, что ты не пикнешь и не станешь никому угрожать.

— Хорошо, даю слово, что не стану угрожать, — послушно повторил за ней Хохолок, осторожно вытирая своим носовым платком мокрые щеки подруги.

На пруду было тихо-тихо, даже птицы и лягушки не решались нарушить эту тишину, в которой слышался только прерывистый голос Динки.

— И вот, ты понимаешь… Они же все несчастные… И этот Жук тоже… и Рваное Ухо… Их и так много били… они же воры… Но я должна спасти Иоську, а он любит Цыгана, вот этого Жука… и не захотел ко мне… И мне нужно посоветоваться с тобой, что делать, а ты кричишь какие-то глупости. Ну кого гут убивать, подумай сам! — горячо закончила Динка.

— Мне думать нечего. Я этого простить не могу, будь он хоть трижды сирота, этот Жук… И это не твое дело, как я с ним поступлю, а Иоську привезу к тебе. Вот и все!

— Нет, это не все! — твердо сказала Динка, вставая со скамейки и отбрасывая от себя руку Хохолка с зажатым в ней носовым платком. — Это не все! А вот когда ты сейчас же, немедленно уедешь и забудешь навсегда, что жила на свете вот такая Динка… — Она дважды стукнула кулачком себя в грудь и гневно повторила: — Вот такая Динка… тогда будет все!

Хохолок тоже встал.

— Так никогда не будет, — спокойно сказал он. — И ты это хор-ошо знаешь… — Он сильно заикался, словно с трудом одолевал каждое слово — с таким трудом, что даже на гладком загорелом лбу его появились бисеринки пота. — Я сделаю все, что ты хочешь, но дай мне слово, что одна ты никогда больше не пойдешь туда.

— Конечно, я не пойду одна! Я пойду с тобой или с Леней.

— Ты расскажешь об этом Лене?

— Конечно. Я только не скажу, кто меня ударил. Я зря сказала тебе, но я думала, что ты все понимаешь, как я… и что думаешь так же, но я ошиблась… — горько улыбнувшись, сказала Динка.

— Я сделаю все, как ты захочешь… Но лучше мне не видеть этого… Жука, с усилием сказал Хохолок.

Они возвращались молча. У дороги Хохолок попрощался.

— У нас сегодня собрание в «Арсенале». Отец просил вернуться пораньше, но через два дня я приеду. Не решай ничего без меня. Ладно? — попросил он, заглядывая Динке в глаза.

Она молча кивнула головой и пошла к дому.

Хохолок посмотрел ей вслед, словно хотел что-то еще сказать, но не окликнул ее и, выйдя на дорогу, зашагал к станции.

Глава двадцатая

ЛЕНИНА НОВОСТЬ

Динка вбежала на крыльцо и, встретив неодобрительный взгляд сестры, с тревогой взглянула на Леню.

— У меня было важное дело… — виновато сказала она, прижимаясь щекой к его плечу. — А Хохолок уже уехал… — тихо добавила она.

— Как — уехал? — всполошился вдруг Леня. — Я же хотел узнать от него, что делается в «Арсенале»… И вообще, ни о чем меня не спросил и уехал!

Динка пожала плечами.

— У них какое-то собрание сегодня. Отец просил его не опаздывать, недоумевая сама, пояснила она.

Леня в сердцах стукнул кулаком по перилам.

— Черт знает что! Какое собрание? Что, почему? Я же две недели не был дома… И ничего не сказать, не поинтересоваться даже, как прошла моя встреча с гомелевскими товарищами… Взять да уехать!

— Действительно странно… Он даже не зашел попрощаться. — Мышка подозрительно взглянула на сестру. — Ты его чем-нибудь расстроила, Дина?

— Расстроила? — серьезно переспросила Динка и тут же утвердительно кивнула головой: — Да… я его расстроила.

Леня вспыхнул и, по-мальчишески дернув плечом, сердито сказал:

— Подумаешь, расстроила девчонка…

— Я для него не девчонка, — обиженно перебила Динка.

— Это все равно, кто ты для него. Для дела это не имеет никакого значения. И нечего путать общественные интересы с личными! А еще гордится: «Я арсеналец»! — разбушевался было Леня, но, встретив пристальный, напряженный взгляд Динки, мгновенно утих и, махнув рукой, засмеялся: — А в общем, он хороший парень! И все мы одинаковы. Я вот тоже приехал и размяк! — Он быстро взглянул на часы — подарок Марины после окончания гимназии — и, подмигнув сестрам, добавил: — Мог бы еще сегодня съездить повидать кой-кого, но не хочется: измотался я за эту дорогу и по вас соскучился до смерти! Да и спешного, в общем, ничего нет!

— Ну и не мучайся! Расскажи лучше, какая там новость у тебя. Динка, у Лени какая-то хорошая новость, но он не хотел говорить без тебя! — весело сказала Мышка.

— Новость? Хорошая? — подпрыгнула Динка.

Леня прижал к щеке ладонь и закрыл глаза.

— Сногсшибательная!

— Ну так говори же, говори! — затормошили его сестры. — Сразу говори!

— Сразу нельзя, надо все по порядку. Вот слушайте. Ну, приезжаю я в Гомель, захожу по указанному адресу… Ну, как обычно, семья железнодорожного мастера: жена, двое ребят. Сам такой степенный, пожилой, в очках… Оглядел меня с головы до ног, подал руку. Ну, кто, что, кем послан — обычные вопросы… Как сказал — из «Арсенала», от товарищей, так он оживился, сейчас жену локтем, самоварчик, то, другое…

— Ну, а где же новость? — нетерпеливо заерзала на перилах Динка.

— Да подожди, все же интересно, — остановила ее Мышка.

— Нет, Лень! Это можно потом, а раньше самую новость! — запросила Динка.

— Ну ладно! Сбила ты мое красноречье! Одним словом, поговорил; он пошел собирать народ, а председателя еще нет: он работает машинистом и должен прибыть прямо на собрание, а собрание на окраине, в домике у обходчика. Ну, народ собирается, ждем… Я, конечно, малость волнуюсь, все-таки не шутка ехать с таким поручением к незнакомым людям. А люди, надо вам сказать, особые, этакие просмоленные, крепкие, зря слов не бросают, и вопросов у них, вижу, много, нешуточных. Одним словом, настоящая рабочая интеллигенция. Есть и партийцы, председатель тоже человек партийный… Ну, разговор о том о сем, и вот входит человек, в кожаной тужурке, чистенький такой, ухоженный. — Леня обернулся к Динке и, увидев ее полуоткрытый рот, торжественно поднял палец. И здесь будьте внимательны, начинается уже моя новость… Ну, поздоровались, он назвал фамилию, я не расслышал какую, заметил только сразу, что выговор у него какой-то нерусский и тип лица. Узкие, блестящие глаза, а улыбка… ну, сразу покорила она меня: открытая, все зубы на виду… «А, говорит, значит, ты товарищ из Киева? Да, Киев, Киев… Хороший город, хорошие люди, там моя родня живет. Такой человек, дороже золота, только давно не видел… Партийный человек, сам женщина. Может, слышал фамилию? Арсеньева, а называется Марина…»