Когда Семен снова лежал на подушке, Тимофей Ильич подошел к нему.
- Ну, Семен, как твои дела? - спросил он участливо.
- Лежу…
- Вижу, что лежишь… Надо тебе парное молоко пить. Я сказал Ниловне, чтоб подоила корову… Молоко, ежели пить прямо после дойки, - силы прибавляет.
- Ничего мне не хочется.
- А ты пей, хоть и не хочется…
Ниловна вошла с дойницей и с кружкой. Тимофей Ильич зачерпнул теплого, вспенившегося молока и заставил Семена выпить…
После завтрака, собираясь идти на огороды, Тимофей Ильич наказал жене:
- Ты оставайся дома. Может, что помочь надо… Да еще скажи Анфисе и Семену, что я противиться не буду. Бог с ними, пускай паруются.
- Как я вижу, они уже спаровались,- сказала Ниловна.
- Теперь то и ты увидела
- И раньше я тебе говорила, да ты тогда глухой был…
- Глухой, глухой,- обиделся Тимофей Ильич.- Знать, плохо говорила, оттого и не слыхал…
На третий день утром Тимофей Ильич снова зашел к Семену. Анфиса сидела на стульчике и спала, уронив на кровать голову. Семен приподнялся, опираясь локтями в подушку.
- Лежи, лежи,- сказал Тимофей Ильич.- Ну, как молоко, помогает?
- Сегодня мне уже лучше.
- А я тебе что сказал? Анфиса! Вставай! - Тимофей Ильич разбудил дочь. - Беги, неси дойницу.
Анфиса вышла из хаты.
- Вот только ноги,- проговорил Семен,- точно и не мои…
- Ничего, подживут и ноги. Теперь тебе залеживаться нельзя. Надо свадьбу справлять.
Семен смущенно улыбнулся.
- Ну, ничего, Семен,- продолжал Тимофей Ильич,- это я только так сказал. Главное - поправляйся, а повеселиться мы успеем. Это от нас не уйдет.
В этот день приехал Сергей. Отец и мать были на работе. Анфиса увидела брата в окно, выбежала в сенцы и обняла его на пороге.
- Сережа, а батя уже согласился…
- Прекрасно! - сказал Сергей, радуясь за сестру.- А как жених?
- Ему лучше, - тихо сказала Анфиса.- Заходи, он тебя давно ждет.
Сергей вошел в горницу, молча подал Семену руку, с удивлением глядя на худое, небритое лицо друга. Сел на низенький стульчик.
- Ну, радист-пулеметчик, как тебя туда черти внесли?
- Сам влетел. Бревно перевернулось.
- А ну, давай посмотрю ноги.
Сергей поднял одеяло, снял с ног Семена согревающий компресс. Долго и внимательно, как врач, смотрел на опухшие, смазанные йодом икры, лежавшие на белой и влажной вате. Потом снова наложил компресс, укрыл одеялом.
- А как голова?
- Пустяки, - сказал Семен. - Уже заживает.
- Да, друже Семен, как все это некстати. Дело мы начали большое, а тут и праздник наш подходит…
- Какой?
- Да ты ничего и не знаешь? Эх, бедная твоя голова! Так знай - восьмого сентября танкистов будет чествовать вся страна
- Вот здорово!
- А ты будешь лежать.
- К тому времени я встану,- уверенно сказал Семен. - Хоть на костылях, а встану.
Сергей поднялся, широко раскинул руки.
- Анфиса! Семен! - крикнул он.- Да я же забыл вас поздравить. Ты, сестренка, не красней, не красней, а загляни в шкафчик, нет ли там какой настойки. Тут без этого нельзя!
Анфиса принесла графин, в котором оказалось не более стакана вишневки. Ее разделили на три равные части и выпили… В это время ко двору подъехала легковая машина. Из нее вышел офицер в чине капитана.
Сергей вышел из хаты.
- Капитан Савельев,- сказал офицер. Подавая руку.- Из Москвы получена телеграмма.
Капитан Савельев расстегнул планшет, вынул телеграмму и передал Сергею.
Сергея вызывали в Бронетанковое управление. Текст телеграммы был краток: под ним стояла подпись маршала. В телеграмме не было сказано, по какому делу Сергея вызывают в Москву. Он об этом даже не подумал, подсчитывая в уме, когда, в какой день ему выехать, чтобы к указанному сроку быть в Москве.
- Командировочное удостоверение, деньги, проездные документы получите в райвоенкомате,- сказал капитан.
Савельев пожелал счастливого пути и уехал, а Сергей, опершись плечом о ствол груши, еще долго стоял и перечитывал телеграмму.
Сергей успел побывать в Чубуксунском лагере, провел ночь с Ириной, распрощался со сплавщиками… Наступил день отъезда. Все, что полагалось в дорогу, было собрано и сложено в чемодан. Тут лежали и летний китель, блестевший начищенными пуговицами, и белая гимнастерка из мягкого полотна, с погонами, и бритвенный прибор с мыльницей, флакон одеколона, купленный в станичной аптеке, и наглаженное Анфисой белье, полотенце, носовые платки, сложенные уголком, как обычно складывают блины. Рядом с чемоданом стоял вещевой мешок, куда Ниловна уложила и вареные яйца, и зажаренное свиное сало, и буханку свежего хлеба, и пирожки, и ватрушки. Сверху были положены помидоры, янтарно-красные, величиной в кулак. Отдельно лежали тоже приготовленные в дорогу арбуз и две дыни.
Сергей надел бриджи и гимнастерку. Он стоял перед зеркалом и прикреплял погоны. Ниловна принесла их завернутыми в платке.
- Мамо, вот и пригодились погоны!
- Сережа, а все ж таки по какому делу тебя вызывают?
- Не знаю, мамо. Раз вызывают, значит нужен.
Сергей засунул руку под гимнастерку, стараясь поймать шнурок от погона. Наконец погоны легли на свое место, он оправил гимнастерку, подтянул портупею. Ниловна с тоской смотрела на сына.
- Сереженька,- шепотом сказала она, поглядывая на Тимофея Ильича,- может, опять война будет? Иначе зачем бы тебя вызывали?
- Вот уж насчет войны вам, мамо, не надо беспокоиться.
- Да я так… только спросила,- не сводя глаз с сына, молвила Ниловна.
- А и спрашивать тебе об этом нечего,- строго сказал Тимофей Ильич.- Не бабское то дело. Ты лучше сходи в погреб да принеси сметаны. Пусть Сергей закусит в дорогу.
- Уж и спросить нельзя, обиделась Ниловна, собираясь идти в погреб.- Ты, сыночек, там не задерживайся. Немного побудешь и приезжай. Свадьба ж у нас скоро…
- К Анфисиной свадьбе я вернусь.
Тимофею Ильичу хотелось поговорить с сыном наедине, без Ниловны, а она, как назло, не отходила от Сергея. Тимофей Ильич нарочно послал ее за сметаной, и, когда Ниловна вышла из хаты, подошел к Сергею, все еще стоявшему возле зеркала.
- Все ж таки, какие есть у тебя предположения? - спросил он, сердито насупив брови.- Бабам про то знать не следует, а со мной ты говори начистую.
- Ничего, батя, я не знаю. Честное слово!
- В Москву-то зря не будут вызывать?
- Наверно, дело важное. Там скажут.
- В газетах пишут, что в чужих странах сызнова идет балачка про войну. Правда это?
- Да, там об этом поговаривают.
- Знать, опять уже там идет чертоскубица?
- Идет…
- Мало крови пролито?
- Выходит, так.
- Чего ж они там хотят?
- А чего хотелось Гитлеру?..
Старик сжал в кулаке усы.
- А кто ж там еще под Гитлера рядится?
- Есть такие.
В хату вошел Дорофей с кнутом в руке. Широкое добродушное лицо его было озарено улыбкой.
- Дядя Сергей,- сказал он,- Савва Нестерович послали меня узнать, когда подавать тачанку.
- Подъезжай через час. Нам лишь бы успеть к вечернему поезду.
- Поедем на разъезд или махнем на Невинку? - спросил Дорофей.- Вы мне заранее скажите.
- Махнем на Невинку.
Перед тем, как должна была подъехать тачанка, Сергей еще раз зашел к другу. Семен смотрел, не мигая, сухими и строгими глазами. Сергей присел на край кровати.
- Чего ты на меня так смотришь?
- Завидую.
Они молча смотрели друг на друга.
- Сеня, может случиться, что я не вернусь. Прошу тебя, как друга, помогай Савве Остроухову. Парень он славный, но неразбитной. Немного фантазер. Ему всегда приятней мечтать, чем делать. А ты же сам понимаешь, что сейчас нельзя ни на минуту останавливаться. Пятилетний план станицы надо выполнять каждый день. Дорожите временем. Проверяйте сами себя: что сделали сегодня, что наметили на завтра. Сегодня один шаг, завтра два шага… Начинайте строительство. Смелее начинайте. Отберите в трех колхозах плотников, каменщиков и создайте строительную бригаду. Бригадиром можно назначить Прохора Ненашева. Я уже Савве об этом говорил… Жаль, что ты не на ногах… Ну, чего ж ты молчишь?