- Ну и чудак же ты, Никита! Если будет свадьба, то, конечно, позову.

- За это спасибо… А как же порешил с Анфисой? Увезешь ее от нас или тут останешься жить?

- Об этом еще ничего не знаю.

- А ты оставайся у нас. У нас здесь очень хорошо жить! Земля родит, вода… А такой красивой станицы, как Усть-Невинская, по всей Кубани не найдешь… Оставайся, хату мы тебе гуртом построим. Я первый подсоблю. И не один приду, а с женой. Лесу теперь у нас много, а саману наделаем… Я хоть и женился, а мне строиться не надо. Один я у батька…

Семен промолчал. Мимо плиты, разрезая темную воду, как щуки, пронеслись два бревна. Быстро вскочив. Никита успел толкнуть их багром. Потом снова присел к Семену. К этому светловолосому парню, вернувшемуся с фронта, Никита питал какое-то особенное уважение и доверие. Из рассказов Никита знал, что Семен побывал в Германии и еще в каких-то странах, и ему казалось, что такой бывалый солдат сможет ответить на любой вопрос. Поэтому Никита нет-нет да и заговаривал с Семеном то о станице, то о себе, то об Анфисе. А однажды спросил:

- Семен, ты намного старше меня?

- Думаю, что старше. А зачем тебе?

- Так, поинтересовался.- Никита некоторое время молчал.- Да… Ты на войне был, чего там только и не видел… Значит, ты и знаешь больше, чем я…

- Может, больше, а, может, и меньше… Смотря в каком деле.

- А скажи, отчего так бывает: когда я был неженатым - одно ко мне отношение, а женился - совсем другое?

- В чем же ты видишь это «другое»?

- Да во всем. Люди на меня смотрят по-другому. Сказать, поручение какое или еще что-нибудь важное… Я - комсомолец, и вот я скажу тебе правду. Раньше, бывало, наш секретарь совсем меня не замечал. Попросишь что-нибудь сделать, а он говорит: «Ты, Никита, за это дело не берись, не сумеешь». Больше всего я бывал на побегушках: то клуб убирал, то афишку расклею, то на собрание созываю… А теперь - в президиум меня избирают; кому первое слово в прениях? - Никите Мальцеву. Задания всякие дают, особо какие трудные. По займу не всякий может толково рассказать или какое постановление прочитать колхозникам,- а мне это доверяется. Недавно меня агитатором на ферме назначили. Сам парторг Еременко подписал меня на газету «Правда», говорит: «Теперь тебе без газеты никак нельзя…» Вот журнал еще не выписал. А когда готовились ехать на лесосплав? Стали подбирать людей. Кого послать? Думали, думали и первого меня записали. «Поезжай, Никита, на тебя полная надежда». Или вот недавно. Почему Прохор выбрал меня в твою бригаду? Охотников было много, а Прохор на меня так серьезно посмотрел и сказал: «Никита подойдет, человек надежный»… Отчего так, скажи?

- А очень просто,- сказал Семен.- Значит, заслужил доверие… Дорожить этим надо. Если б ты побывал на фронте, ты бы еще больше удивился. Там хорошее в человеке быстро замечают.

- Да я это понимаю… Или вот еще такой пример. Иван Герасимович Еременко беседовал со мной. Долго мы с ним говорили. «Готовься, говорит, Никита, в партию вступить…» Дал мне Устав. «Прочитай, говорит, все, а тогда мы еще побеседуем…» А ты член партии?

- Да,- ответил Семен.- Вступил на фронте.

- А скажи,- еще больше оживился Никита,- что наиважнее для члена партии? Мне это надо знать.

- Как тебе сказать.- Семен задумался.- Важнее всего, как я понимаю, быть всегда и во всем примером…

- Это я смогу.

- Еще не все,- продолжал Семен.- Жаль, что ты не был на фронте. Там бы ты сам увидел, что значит быть коммунистом… Но я приведу тебе такой пример. Скажем, так. Возьмем нашу страну, это тебе будет понятно. Растянулась она на полсвета, сам знаешь. А сколько у нас людей и разного богатства! И вот все люди, как одна большая армия, каждый день находятся в сражении против мирового капитала… Ты думаешь, отчего нам так трудно? Никто еще не шел по этой дороге, а мы идем. Война кончилась, намного стало легче, но сколько еще дела… Армия идет вперед, и есть в этой армии ударные полки. В них отбираются люди самые честные, самые преданные и бесстрашные. Их трудностями не запугаешь. Это и есть члены партии… Вот ты и рассуди теперь сам, что самое главное для члена партии.

- Да я тоже думал об этом, только выразить не мог.

Семен встал, взял багор. Посмотрел на реку. Бревна не плыли. «А Никита - славный парень,- подумал Семен.- На фронте такой непременно бы отличился. Как это он сказал: «Люди на меня смотрят по-другому…»

Вспомнил Анфису, желанные разговоры с ней о жизни, о будущем. После беседы с Никитой он вдруг почувствовал, что теперь он в этих краях не гость… Он держал над водой багор, смотрел на плывущие мимо бревна и мысленно представлял себе, как каждое проносящееся по реке бревно будет либо распилено на доски, либо целиком ляжет на стену, как вырастут из них здания электростанции, кинотеатра, конюшни, коровника…

- А! - воскликнул он,- еще одно плывет! Ишь какое толстое да важное. Плыви, плыви, мы тебя распилим на доски и постелем полы.

И его радовало, что среди новостроек станичной пятилетки будет и его маленькая хатенка с белыми ставнями и яркой черепичной крышей.

Было поздно. Пришли на смену Афанасий и Игнат. Семен вернулся в лагерь в приподнятом настроении. Подошел к шалашу, чувствуя, как тянет его туда какая-то сила. Хотелось поделиться своими мыслями с Анфисой, но войти к ней не решился. Никита залез под бричку и тотчас уснул. Семен сел возле шалаша и задумался. Дверь в шалаше была завешена белым передником, в котором Анфиса бегала днем возле печки. Семен притронулся к нему рукой и почувствовал, как часто забилось у него сердце. Тут же у двери он расстелил шинель и лег. Неподалеку шумела река. Семен лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к биению своего сердца, в котором росла, заполняя грудь, тихая и светлая радость - радость жизни.

Глава XXVI

Днем и ночью вот уже в течение месяца по реке плыл лес. Вслед ему уходили из лагеря мелкие группы молевщиков, и те, что возвращались, замечали перемену в Чубуксунском ущелье. В нем стало просторней и светлее, намного уменьшилось число штабелей, всюду валялась содранная кора, а на тех местах, где лежали бревна, белели голые полянки, покрытые бледной, прибитой к земле травой. «Увидел бы Бойченко,- думал Сергей,- как мы тут стараемся, и сказал бы: «Вот молодцы! Скоро весь лес перебросят к Усть-Невинской». Сергей, проводя ночи без сна, хорошо знал, каких усилий стоил сплавщикам их успех. Грицько, все время работавший в ночной смене, заметно похудел, редко брился, но ни разу не пожаловался на усталость. Трех парней из его бригады пришлось подменить и послать молевщиками. Митька Кушнарев на сбросе бревен проработал всего лишь неделю, отстал от Грицька, признал себя побежденным и сам попросился в бригаду молевщиков. На его место Сергей поставил Ивана Атаманова.

- Сережа, все уходят по реке,- как-то раз сказал Грицько,- а когда ты меня пошлешь? Сколько сбросил я в воду бревен, а не видел, как они там плывут.

- Еще посмотришь,- успокаивал Сергей.- Мы с тобой пойдем по реке, когда будем вести зачистку.

Однако через некоторое время, посоветовавшись с Прохором, Сергей решил послать по реке и Грицька. «Пусть прогуляется»,- подумал он. В тот день обе смены спустили на воду большую партию леса. Обрадованный такой удачей, Прохор стал поговаривать об отправке молевщиков на лодке.

- Вот теперь нам и лодочка понадобится,- сказал он.- Надо проехать по всему руслу, осмотреть берега, а вот кого послать?

- Поезжай ты, дядя Прохор,- сказал Сергей,- а в помощники себе возьми Грицька и Степу.

- Еще бы какую-нибудь девчушку, чтоб обед варила.

- Возьмите Варю,- посоветовал Сергей, вспомнив свой ночной разговор с Грицьком.- Она еще прихрамывает, но в лодке ей ходить не придется.

Широкая лодка с плоским дном терлась черным, жирно просмоленным боком о каменный выступ берега. Еще на заре в нее погрузили продукты, два багра, укрепленных вдоль бортов, веревки, бурку, плащи, брезент. С восходом солнца, когда долина реки очистилась от тумана, четверо сплавщиков, поудобней усевшись в лодке, покинули лагерь. У берега, как перед отплытием корабля в дальнее плавание, собралась толпа людей. Они долго провожали ласковым взглядом лодку, видели, как она покачивалась на стремнине реки и как потом исчезла за крутым поворотом.