От комбайна доносился гул мотора и какое-то звонкое дребезжание. Кондратьев прислушивался, вставал и снова садился.

- Только сегодня наладили машину,- сказал он.- Пришлось и мне помогать.

- А вы разбираетесь в машинах?

- Немножко…

Подошла кухарка и пригласила обедать. Сергей принялся за вкусный борщ и тут только вспомнил наказ матери: «Хоть к обеду возвращайся…»

Глава XXII

Третий день в Усть-Невинской шла подготовка к выезду на лесосплав. Хлопот оказалось немало. Прохор Ненашев подседлал вислозадую кобыленку и метался по станице, торопил кузнецов, подбирал людей в бригады, назначал бригадиров.

- Тетя Даша, может, хоть у тебя имеются саперы? - спросил Прохор Байкову, просматривая списки демобилизованных.- Побольше бы нам саперов, они спецы по части леса.

- Посмотри,- сказала тетя Даша,- может, и найдется.

- Вообще и в «Буденном» и в «Ворошилове» - одна пехота да кавалерия… Правда, есть еще танкисты, а саперов, как на беду, нету.

Но один сапер все-таки нашелся. Это был Дмитрий Кушнарев, или, по-станичному, Митька Артист из кочубеевского колхоза, веселый, немолодой парень, до войны руководивший драматическим кружком.

- Ну, как, Митрий, поедешь дрючья сплавлять? - спросил Прохор.- Ты ж мастер по части лесу.

- Да какой я мастер, дядя Прохор? - играя веселыми глазами, сказал Дмитрий.- Ведь я все время мосты строил, переправы наводил, а сплавом леса заниматься не приходилось… Хотя однажды был такой случай - по Днепру фашистов сплавляли.

- Ты, Митрий, без шуток,- серьезно проговорил Прохор.- Я хочу тебе бригаду поручить.

- И девушки едут? - спросил Дмитрий, взглянув на молоденькую секретаршу правления.

- Могу поручить тебе такую бригаду, где одни девки да бабы.

- А спектакль там можно сыграть?

- Я думаю, что и без этого будет весело.

Дмитрий подмигнул девушке.

- Записывай, посмотрим, что это за лесосплав.

В эти дни вислозадая кобыленка появлялась то на бригадном дворе, то возле правления, то в мастерских. Желая, чтобы о приезде его все знали, Прохор всякий раз, слезая с седла, громко покрикивал на свою смирную лошадку:

- Стой, бешеная! Так бы и рвалась! В строй бы тебя, дьявола!

Привязав к плетню ко всему равнодушную кобылу, Прохор заходил в кузню, проверял, хорошо ли сделаны багры, крючья. От кузнецов шел к плотникам, где уже стояли готовые, наскоро обструганные ясеневые шесты.

В трех колхозах снаряжались подводы и кормились в дорогу быки. Иван Атаманов, назначенный бригадиром, привез с Кубани плоскодонную лодку, прошпаклевал и залил смолой дно… Пришли будущие кухарки. Они принимали от кладовщиков печеный хлеб, муку для галушек, пшено, растительное масло, сало, мед - все это грузилось на подводы. На четвертый день Прохор еще раз проехал по станице и предупредил бригадиров и кухарок, чтобы люди на зорьке выехали из станицы и что первый привал будет только за горой Очкуркой.

Поварихой в бригаде Семена Гончаренко была назначена Анфиса Тутаринова. Анфиса получила все продукты, послала Семена на огород за капустой и стручками перца. Когда все было аккуратно уложено на подводе и сверху укрыто полостью, Анфиса хотела сбегать домой. В это время во двор въехал Прохор. Не слезая с кобылы, сказал:

- Анфиса Тимофеевна,- Прохор любил называть девушек по имени и отчеству,- а знаешь, кто у тебя начальник?

- Знаю.

- Я хотел определить к тебе Костю Радченкова. Парень бедовый, а Сергей Тимофеевич сказал, чтобы был бригадиром Семен.

- А мне все равно.

- Ну, тогда вот что я тебе скажу… Да стой ты, окаянная! - крикнул он на кобылу.- Передай Семену, чтобы он не проспал. Выезжаем на рассвете. Худобу будем кормить за Очкуркой.

- А если проспим?

- Смотри! - пригрозил Прохор.- Будить не буду. Пожалуй, никто из отъезжавших на лесосплав не волновался и не радовался так, как Семен. Его радовало, что наконец-то и его ждет настоящая работа, где можно будет вволю потрудиться. Живя в станице вот уже более месяца, Семен не сидел без дела. Пока Сергей ездил в Ставрополь, Семен выкопал у стариков Семененковых новый погреб (старый завалился после ливня), покрыл его землей и посыпал сверху золой, почистил колодец, поставил новый плетень, заплел сапетку для кукурузы. Параська и Евсей не могли нарадоваться своим квартирантом, а Семен все думал, где бы ему найти такую работу, чтобы она захватила его целиком и надолго…

Приходилось ходить на огородные плантации и помогать бабам пропалывать помидоры, морковь, срезать кочаны ранней капусты. Семен давно бы ушел в поле, к косарям, но на огороде его удерживала Анфиса. Нагибаясь над пахучей помидорной ботвой, Семен с нетерпением ждал вечера и думал о том, как они с Анфисой будут идти домой, как над лесом за рекой встанет луна… Обычно они ходили не по дороге, а по узкой стежке, лежавшей вблизи Кубани. В двух шагах - берег. Шумела река, и был виден черный, стремительно бегущий поток воды…

В тот особенно памятный вечер они медленно возвращались в станицу. Из-за леса давно вышла луна, и тень от деревьев покрыла всю реку. Семен взял Анфису под руку и молча смотрел на светлое, в бледных звездах небо. Анфиса спрятала руки под фартук и прижалась к Семену.

- Что-то мне сегодня зябко,- тихо сказала она.

- А вот я тебя обниму, и ты согреешься.

Семен обнял ее робко и как-то особенно нежно, и Анфиса с замирающим сердцем думала, что вот-вот он скажет ей что-то необыкновенное - и радостное и страшное. Девичьим чутьем она угадывала, что именно теперь, в этот лунный вечер, Семен назовет ее своей невестой, и от одной этой мысли по телу проходила дрожь. Она прижималась к нему, и ей хотелось, чтобы Семен молчал как можно дольше… А как он об этом скажет? Будет ли смотреть в глаза, или отвернется? Нет, пусть лучше молчит. Они прислушивались к шуму реки и незаметно свернули с дорожки и пошли сами не зная куда, по пахучей скошенной траве. И если бы на пути у них не встала высокая копна сена, они бы так, ничего не видя, шли бы и шли неизвестно куда… Сено было свежее и сухое, от него веяло теплом и запахом полевых цветов. По копне пробежала ящерица, блеснув серебристой спинкой. Кузнечики, казалось, слетелись к этой копне со всей степи, окружили ее кольцом и начали свою однообразную, но вечно красивую песню… Семен не видел ни ящерицы, ни копны в лунном свете, не слышал ни шелеста сухой травы под ногами, ни звона кузнечиков.

- Анфиса, милая, как же мы будем дальше?

- Не знаю…

Анфиса краснела, кусала губы, ее мучили и смех и слезы, а на сердце было и весело, и как-то боязно. Семен взял ее за плечи и посмотрел ей в лицо, точно желая в них отыскать ответ.

- Ой, Сеня, какой же ты серьезный! - сказала она и со слезами на глазах засмеялась.

Семен не помнил, как сжал ладонями ее маленькую голову, не видел, как на копну упала косынка. Он стал целовать ее смеющиеся горячие губы, и земля под ним точно зашаталась и закружилась… Луна вдруг описала дугу, и в небе загорелась радуга, посыпались звезды, и казалось ему, будто Кубань вышла из берегов, забурлила, зашумел лес, а в степи вспыхнули пожары… Не зная, что сказать Анфисе, он поднял ее на руки и закружился вокруг копны. Она не смеялась, а только отбивалась руками и тихонько говорила:

- Ой, что ты делаешь… Голова кружится… Косу подбери…

Семен ничего не слышал. Он уперся плечом в копну, свернул ей шапку и осторожно положил Анфису на мягкое сено. От копны повеяло дурманящим запахом слежавшихся трав. Умолкли сверчки. Светила луна, и было тихо, тихо… Семен наклонился к Анфисе и в испуганных глазах ее увидел слезы.

- Хохотунья! Что с тобой?

- Ты меня закружил…

Она поднялась и стала заплетать косу. Он стоял перед ней на коленях и видел ее лицо, задумчивое и немного грустное.

А вокруг блестела трава в росе, от реки веяло прохладой, недвижимо стояла над станицей луна, и снова и вблизи копны, и под каждым кустиком, и где-то далеко-далеко на все лады заиграли степные музыканты, нарушая ночной покой. И какая же красивая ночь при луне, но и какая же она короткая! Анфисе и Семену казалось, что они только на минуту присели у копны, будто и не целовались, и ни о чем не говорили, а ночь пролетела, и за лесом загорелась заря…