Мандарин как раз подумал, какой, интересно, суп она продает — с зернами лотоса или с морскими водорослями, — когда дверь распахнулась, пропуская в зал судейского служащего.

— Господин судья, — сказал он, кланяясь, — господин Доброхот только что принес папки по вашему требованию. Куда прикажете положить?

Он отошел в сторону, освобождая проход для четырех мужчин, сгибавшихся под тяжестью двух лаковых сундуков. Судья не смог скрыть удивления и досады.

— Что означает эта выходка? Скопец что, осмеливается насмехаться над правосудием? Я приказал ему представить мне документы на поступление и отправку грузов за последние три года, а не тащить сюда всю пачкотню торговой службы! Да чтобы выудить из этой кучи нужные сведения, понадобится целая армия стряпчих!

Жестом указал он носильщикам угол зала, куда они и поставили сундуки. Когда те удалились, избавившись от непосильной ноши, он повернулся к ученому, который, тихонько насвистывая модную мелодию, рассеянно листал какие-то тексты о выращивании тыквенных растений.

— Послушай-ка, друг Динь! Ты читаешь с невероятной быстротой и обладаешь поразительной памятью. Предлагаю тебе перебрать эту гору бумажек, преподнесенную нам скопцом Доброхотом.

Прервав свою радостную трель, ученый повернулся вместе со стулом и недоверчиво уставился на притаившиеся в тени сундуки.

— Шутишь! Да я отказываюсь читать эти каракули, разве что в них кроются какие-нибудь гнусности из личной жизни толстого скопца.

— Разве мои слова похожи на шутку? — возразил мандарин, скрестив на груди руки и глядя на ученого не терпящим возражений взглядом. — Твоя задача выявить в этих нескончаемых списках прошедших через порт товаров подозрительные грузы, встречающиеся не один раз. Я уверен, что скопец Доброхот надеется утопить в этом избытке информации нечто важное. Так что ищи!

Увидев, что мандарин, поправляя на ходу головной убор, направляется к выходу, Динь крикнул ему вдогонку:

— А сам-то ты куда собрался? Я тут буду тратить свои умственные способности на всякую чушь, а ты?

Мандарин Тан уже переступил порог, но все же обернулся. С ослепительной улыбкой, делавшей его еще моложе, он ответил:

— Ты что же, забыл, что мне надо допросить одну тигрицу?

— Нет, не могу! Не поднимается! — в изнеможении простонал господин Хань, морщась от напряжения.

Доктор Кабан, величественно возвышаясь над выбившимся из сил пациентом, скрестил на груди руки.

— Значит, это нерв! — проговорил он, прищелкнув языком. — Хотя не такой уж это подвиг — пошевелить членом, который весит не больше заморенного голодом мышонка!

Господин Хань прикрыл глаза, призывая оставшиеся силы и тихонько постанывая для убедительности, но доктор только с досадой покачал головой. Нет, с этим хилым пациентом, начисто лишенным всякого тонуса, каши не сваришь. Торчит тут с самого утра, тужится, и все без толку.

— Слушайте, у меня нет времени возиться с вами весь день! — ворчал врач. — Может, позовем госпожу Хань? Пусть она подержит, авось поможет.

Бледный от усталости пациент, выражая покорное согласие, поднял на врача полный смирения взгляд, взывающий к его милосердию. Одним движением подбородка тот призвал жену больного, все это время с тревогой следившую за происходящим.

— Подойдите сюда, госпожа! — приказал он тоном, не терпящим возражений. — Вы слышали — для дальнейшего лечения с целью полного восстановления сил вашему мужу нужна ваша помощь. Для начала смажьте ладони этим смягчающим маслом. А теперь встаньте прямо перед ним и возьмите в руки его…

— Вот так? — спросила женщина, ухватившись обеими руками за часть тела, на которую указывал доктор.

— Именно! Только не бойтесь, держите крепче! И массируйте, массируйте — туда-сюда, туда-сюда, — чтобы наладить кровоток! Растирайте, растирайте эту дряблую кожу, этот трясущийся студень!

Расхрабрившись, жена принялась растирать намасленными пальцами мягкие складки, походя выдирая волоски, в то время как господин Хань безумно вращал вытаращенными глазами. За долгие годы семейной жизни жена ни разу не прикасалась к нему таким образом. Все его существо переворачивалось от этого волнующего соприкосновения, кожа к коже, усугубленного ощущением вязкой влаги. Глядя на расстаравшуюся не на шутку госпожу Хань, доктор Кабан с удовлетворением кивнул. Когда оба супруга принимают самое активное участие в лечении, выздоровление наступает относительно скоро.

— Разминайте, не бойтесь, месите, месите сильнее! — подбадривал он ее, видя, как кожа понемногу начинает краснеть. — Наблюдается несомненное набухание, а это значит, что кровь вновь стала поступать в ткани.

И правда, господин Хань чувствовал, как от прикосновений супруги жизнь словно снова наполняет его обездвиженный орган, вызывая давно забытое ощущение покалывания и легкого зуда.

— Давай, голубушка, давай! — подгонял он, чтобы жена не сбавляла и без того бешеного темпа.

— Достаточно! — остановил их доктор. — А теперь посмотрим, сможете ли вы справиться без вмешательства супруги. Держите в вертикальном положении, а затем, по моему слову, сразу отпустите!

Вцепившись скрюченными пальцами в розовую плоть, госпожа Хань ждала сигнала, в то время как ее муж сосредоточил все силы на последней попытке.

— Давайте! — сказал доктор Кабан и наклонился вперед.

Госпожа Хань отпустила поднятую часть тела, которая тотчас же печально сникла, ударившись с глухим стуком о бедро ее мужа.

— Не может быть! — возопил врач, вне себя от возмущения. — Это еще что за дохлая крыса?

Набросившись на сжавшегося от стыда и страха пациента, доктор Кабан схватил упрямый орган и принялся крутить его во всех направлениях. Растягивая его, перебрасывая с руки на руку, он старался силой оживить обмякшую плоть. Губы господина Ханя побелели, однако он переносил экзекуцию с мужеством, достойным всяческого восхищения, готовый выдержать любую боль, лишь бы обрести былую силу. Жена его тем временем отвернулась, чтобы не видеть, как издеваются над ее мужем. Раздраженный оказанным ему неожиданным сопротивлением, доктор Кабан как следует уперся ногами в пол, чтобы использовать всю свою внушительную массу, и дернул с нечеловеческой силой. Раздался громкий хруст.

— Ой, больно! — вскрикнул господин Хань со слезами на глазах. — Вы же растянули мне связки!

Видя, как запястье пухнет прямо на глазах, врач безнадежно выругался.

— Ладно, видно, подвижность руки восстановится не сегодня. Я только не понимаю, почему вам не помогло лекарство, которое я прописал в прошлый раз.

— Потому что аптекарь сказал, что у него больше нет проспиртованного мяса пантеры, — слабым голосом ответил пациент. — Похоже, что это средство очень приглянулось китайцам, которые оценили его укрепляющее воздействие на кости. Вот он и продал им втридорога все свои запасы.

— Идиот! — презрительно бросил доктор Кабан. — Жалкий торгаш, вечно пресмыкается перед тем, кто больше заплатит. А вы, значит, тем временем не можете даже приподнять руку. Что ж, тем хуже. В ближайшее время займемся этим хилым запястьем, которое распухает прямо на глазах…

Равнина вибрировала от зноя в лучах палящего полуденного солнца. Камни, которыми была вымощена пустынная дорога, излучали жар, словно маленькие жаровни. В лугах надрывались сверчки, птицы же искали прохлады в бамбуковых зарослях. По краям тропинки мимозы раскинули свои перистые листья, четко вырисовывавшиеся на светло-зеленом фоне рисовых полей.

Обнажив голову, мандарин Тан широкими шагами шел прочь от уснувшего порта. Проходя в час послеполуденного отдыха через притихшие городские кварталы, он не встретил ни одного прохожего. Горожане, растянувшиеся на тростниковых циновках, даже не заметили, как проворная тень судьи проскользнула вдоль витрин их лавчонок, прежде чем покинуть город через северные ворота. Мандарин решил, что пешая прогулка будет для него приятнее езды в паланкине, в котором в такую жару можно просто задохнуться. Теперь его темно-синяя куртка намокла от пота, а штаны покрылись пылью. Издали его можно было принять за стройного крестьянина, торопливо возвращавшегося в свою деревушку.