Красивому Лаури, казалось, все было без разницы. Руслан, похоже, оценивал меня как свою возможную девушку. Я поняла, что с его возрастом я ошиблась: не моложе меня, он, наверное, испытывал трудности в общении со сверстниками, — а рядом с этими его жизненный опыт как-то компенсировал невзрачность. Я заметила на его левой руке кольцо — похожее на обручальное, но из простого металла.

— Лаури у нас князь, — с гордостью произнесла Маргарита. — В том смысле, что все его предки — благородных кровей. Удалось сохранить породу.

Точеный рот Лаури исказился в усмешке:

— Ты про меня как про собаку говоришь.

— Кто знает, вдруг людей тоже разводят целенаправленно, — нашлась Маргарита, и снова обратилась ко мне: — А твои родители кто?

— Ученые, — коротко ответила я, опустив тот факт, что матери я не знала.

— Тоже хорошо. Тебя, наверное, удивляет, что мы держимся вместе, в отличие от остальных. От почти всех остальных, — последнее Маргарита произнесла с некоторым пренебрежением. — Но дело в том, что мы обнаружили, что нас нечто связывает. Кое-какие факты совпали. Можно сказать, что это работа…

Она сделала паузу и вгляделась в меня, чтобы понять, насколько смогла заинтересовать. Я постаралась сохранить нейтральный вид.

— Мы решили собраться здесь, чтоб обсудить свои дела, и обнаружили, что на стойке есть одна порция. Поскольку в Монастыре ничего не бывает случайным, мы поняли, что человек, который придет сюда есть — заметь, единственный человек! — должен нам передать важную информацию.

Я недоуменно пожала плечами. Да, мне было что обсудить, но не с ними. Я даже не знала, с кем.

— Ты можешь заглянуть внутрь себя, — Джей наклонилась ко мне; в ее зрачках отражалось окно, — и понять, что тебе следует нам передать.

Я послушно прикрыла глаза. Потом посмотрела на всех.

— Я ничего не вижу.

— Ты закрываешься! — довольно резко обвинил меня Руслан. — Но это здесь не имеет смысла. Наоборот, мы должны делиться друг с другом.

— Я не чувствую сейчас такой потребности.

— Обиделась, — вывела Джей.

Я скривилась. Мне не хватало смелости встать и уйти. Я чувствовала себя их ровесницей — и аутсайдером в их компании. Они меня обволокли, втянули в себя.

Джей теперь больше была похожа не на телохранителя, а на ведьму.

— Ты похожа на ведьму, — выдала я.

Джей удовлетворенно рассмеялась.

— Есть немножко.

Я неуверенно улыбнулась ей в ответ. Из всех четверых она была мне хоть немного симпатична. Пожалуй, я бы еще симпатизировала и Лаури, если бы не его надменность.

— Скажу честно, — я взяла себя в руки. — В Монастыре происходят странные вещи, но у меня сильное чувство что пока — по крайней мере, пока — каждый должен с этим справляться сам.

Джей серьезно закивала.

— Мы как раз обсуждали, что здесь делают с нами. Когда нам закрывают лицо… и еще заставляют вспоминать то, что мы бы не вспомнили в обычных условиях.

— И это ощущается как нечто очень важное.

— В жизни тоже со многими происходят странные вещи, — заявил Лаури. — Только мало кому приходит в голову, будто кто-то с ними делает это целенаправленно.

— Ты хочешь сказать… — от догадки мне стало страшно.

В темной столовой, с темной стеной за окном. Мне вдруг захотелось забраться на эту стену, и посмотреть, что за ней. Обрыв, наверное. Пропасть.

— Я хочу сказать, что был какой-то критерий отбора. Почему конкурс прошли именно мы? Чем мы отличаемся от других?

— Нас вели все это время, — не в силах сдерживаться, выпалила я. — От рождения и до момента попадания в Монастырь.

— Всем хочется быть особенными, — заметила Джей. — Быть объектом внимания кого-то очень важного.

— Это паранойя, — лицо Маргариты передернулось.

— Меня смущает то, что это место называется Монастырем, — сказал Руслан. — Привязка к религии. Или к секте.

— Все-таки я им доверяю, — заявила я, подумав о старшем Монахе.

— В любом случае, будет полезным, — сказала Джей, — если мы станем делиться тем, что с нами случается. Так мы будем в большей безопасности. Понимаешь, когда мы собрались там, во дворе… у всех был такой встревоженный вид.

— А почему у тебя был встревоженный вид?

— Когда мы кружились, я вдруг почувствовала, что осталась одна. Я остановилась и сняла маску. Мне показалось, что из Монастыря все ушли. Я даже стала кричать, но никто не отозвался. Тогда я взяла себя в руки и вернулась во двор.

— А мне вдруг стало страшно, так страшно, что я села на землю… на камни, — сказала Маргарита, — но потом еще больше испугалась, что меня затопчут, и поползла, пока не доползла до стены. Наверное, это выглядело дико некрасиво, но вряд ли кто-то видел, ведь все были в масках, а монахи ушли. Скорее всего, ушли.

Ведь когда я услышала голоса и решилась посмотреть, монахов там не было.

— Я поняла, — окончательно успокоившись — или заставив себя успокоиться — произнесла я. — Они просто помещают нас в нестандартные ситуации, и наблюдают, что произойдет. Возможно, они изучают нашу способность к адаптации в незнакомых условиях. Например, это может быть связано с изучением взаимодействия различных культур. Ведь известно, что люди, скажем, из Европы и представители африканских племен друг друга не слишком хорошо понимают. В то время, как опыт африканцев может оказаться очень ценным для «белого человека». Может, то, что мы делаем — это какие-то древние ритуалы. А они хотят понять, как эти ритуалы влияют на психику, и что в результате дают. Нормальное психологическое исследование. В конце концов, это не смертельно, и физически безопасно. А психологическая безопасность — понятие относительное. К тому же нас тут содержат, кормят и в результате каждому выплатят по две тысячи долларов. Полгода можно не работать.

— В том-то и дело, что когда придет опасность — мы этого не поймем, — заметил Лаури. Он смотрел в стену столовой, которая в сумраке выглядела черной, и его лицо из недовольного становилось злым.

Мы замолчали. В тишине отчетливо тикали наши часы.

— Пора идти, — наконец сказала Джей. — Потому что, если мы не пойдем, то так ни к чему и не придем.

Всю дорогу домой — а я шла, как обычно, одна — меня преследовала мысль, что где-то я уже это слышала.

Запись четырнадцатая

Подчиняться монахам и вспоминать свою жизнь. Без оценок и интерпретаций. Этот путь казался мне самым естественным и спокойным. Жаль, что я не могла на нем удержаться. Разговор с четверкой заговорщиков меня разбередил еще больше, чем тревожный всеобщий настрой во дворе, и во мне как будто зияла черная яма. Еще немного, и я отправлюсь просить успокоительное. Если б я знала, где живет Денис, то пошла бы сейчас к нему. Можно было также пойти поблуждать по территории Монастыря в надежде на кого-нибудь наткнуться и за болтовней скоротать беспокойные ночные часы, когда не уснуть, но я была уверена, что эта надежда не оправдается. Как будто Монастырь периодически расслаивался на шестнадцать ипостасей, и каждый в нем был абсолютно один. Недоступные монахи не в счет.

Лежа на кровати поверх одеяла — сна ни в одном глазу — я заставила себя вернуться в прошлое. Мой первый любовник уехал в конце ноября. Он знал, что я ему подчиняюсь, вместо того, чтоб любить, поэтому даже не попрощался. Я выяснила, что он больше здесь не живет, когда однажды зашла на станцию. В ту зиму один парень учил меня пользоваться компьютером, а я злилась на него за то, что не могу его соблазнить. Потом я переехала в городок: человек оттуда стал работать у нас, и кому-то требовалось караулить квартиру. На станции меня ничто не держало.

Я устроилась в редакцию местной газетки — набирать на компьютере чужие статьи.

Это было довольно скучно, но жизнь серой мыши меня устраивала. Так продолжалось до следующей осени. Потом какие-то женщины, в два раза — а то и больше — старше меня, располневшие от беременностей и сидячей работы, в темной мешковатой одежде, вовлекли в свои собрания, где мы медитировали и пили чай с домашними тортами.