Уже знакомый капрал вместе с ещё одним копом выволокли меня из кабинета. Я не стал упираться. Ещё немного и Морс допёк бы меня до такой степени, что я разнёс бы полицейский участок по кирпичику.

— Зря ты так, парень, — участливо бросил капрал. — Вёл бы себя потише, мы бы тебя тогда в камеру получше определили, а так попадёшь в самое пекло. Молотильня из тебя весь дух вытрясет.

— Да кто это такой — Молотильня, и почему я должен его бояться? — взмолился я.

— Сейчас узнаешь, — ответил капрал, отпирая дверь в камеру. — Давай, входи.

Он с силой толкнул в спину, и я оказался там, где меня ждал скорый на расправу Молотильня.

В камере мне не понравилось. Не то, чтобы я был такой привереда, просто на свете существует много других мест, гораздо лучше этого клоповника.

В клетушке, на преодоление которой по диагонали черепашке потребуется пару раз перебрать лапками, ютились семеро, я стал восьмым и не самым желанным. Когда меня втолкнули внутрь тёмного помещения с единственным малюсеньким зарешёченным окошком почти у самого потолка, сокамерники не проявили бурной радости от моего появления. Скорее наоборот.

Я оторвал их от игры в карты. Играли двое: молодчик с татуировкой на оголённом плече в виде кабаньей головы и раздетый до пояса тип с презрительным прищуром бесцветных рыбьих глаз. Любой из них мог быть Молотильней, осталось только выяснить кто именно. Остальные наблюдали за перипетиями игры, не рискуя делать замечания или подсказывать. Пока татуированный сдавал карты в две одинаковые стопки, его партнёр соизволил обратить на меня внимание.

— Ты откуда нарисовался? — просипел Рыбий Глаз. — Как зовут тебя, мил человек?

Он сидел на нижней койке двухъярусной кровати, широко расставив ноги. Тело его настолько густо поросло кудрявой растительностью грязнорыжего цвета, что любая обезьяна рядом с ним удавилась бы от зависти. Я понял, что зарываться не стоит, поэтому постарался ответить в самой деликатной манере:

— Местный я, в столице живу. Зовут Гэбрил, — о том, что я частный сыщик, говорить не стал. Здешняя публика порой не видит разницы между людьми моей профессии и полицейскими.

— Гэээбрил! — передразнил заросший. — За что тебя к нам, сердешный?

— По подозрению в убийстве, — вздохнул я.

— В убийстве? — недоверчиво протянул заросший. — Кого же ты кокнул, худосочный?

— Многих, — честно ответил я. — Но того, кого на меня пытаются повесить, не убивал.

— Все так говорят, и я тоже, — хохотнул заросший. — Первая ходка?

— Угу, — кивнул я. — Если не считать отсидку на «губе» в армии.

— Не, «губа» не считается. Значит, новичок, — радостно потёр руки старший. — Вот ты и попал. Готовься, мил человек, будем тебе посвящение устраивать, как законами нашими полагается.

Я знал, что он имеет в виду. Детство, вроде моего, значительно расширяет словарный запас. Процедура эта, к слову сказать, мерзкая и довольно унизительная, поэтому я счёл нужным отказаться.

— Думаю, это лишнее, — заметил я. — Возможно, меня скоро выпустят, зачем напрасно тратить время? Может, перекинемся в картишки? Что на кону держим?

— Ты смотри, губу как раскатал! В картишки он перекинуться хочет! Даже не мечтай, — детина, стоявший с правой стороны заросшего, выпрямился во весь двухметровый рост и стал походить на мачту парусника. — Рано тебе с нами в карты играть, не положено. Закон есть закон. Его надо выполнять. Будем Молотильню будить? — обернулся он к заросшему.

— Да ну, — протянул тот, — сами справимся. Пусть поспит, у него после вчерашнего башка до сих пор трещать должна.

Детина согласно наклонил голову.

— Давай, как там тебя,… Гэбрил, спускай штаны.

— И не подумаю, — я принял подобие боевой стойки. — Идите вы со своим законом, знаете куда?

У детины отпала челюсть. Такой наглости от новичка здесь не ожидали. Детина, проделав небольшую умственную работу, посчитал мои слова оскорбительными и решил залепить дерзкому новичку «леща». У него это почти получилось, разве что с небольшими поправками: я успел присесть, и рука детины лишь прошлась по загривку, взъерошив волосы.

— Ишь ты, прыткий какой, — восхитился заросший, а потом скомандовал остальным сокамерникам. — Чего стоите, надерите ему…

Я прекрасно понимал, какую часть моего тела он имел в виду и не дал договорить: мало, кто способен закончить фразу, будучи в нокауте — удар ногой в подбородок творит чудеса! Затем я двинул детине локтём в область солнечного сплетения, а когда он согнулся, подставив толстую шею как у быка, ещё и рубанул сверху ребром ладони. Два — ноль в мою пользу.

— Ааа! — завопил ещё один сокамерник, с виду хлюпик, не поднимавший вещей тяжелее очков. — Наших бьют! — и с места запрыгнул мне на спину.

Для того чтобы от него избавиться, пришлось откинуться назад и прилипнуть к стене. Это подействовало: хлюпика едва не размазало, он свалился с моих плеч и тут же на четвереньках уполз под нары. Три — ноль, я по-прежнему веду. Осталось ещё четверо противников, самый опасный из них тот, что с татуировкой. Не спрашивайте, как я это определил. Просто понял по исходившей угрозе!

Татуированный с ленивыми повадками льва, привыкшего, что за него всю грязную работу делают другие, встал с нижнего яруса и засунул руку за пояс. Вытащил заточку, сделанную из обычной столовой ложки.

— Сам виноват, парень, — хохотнул он. — Не хотел я, но всё же придётся тебя чуток пощекотать.

— Терпеть не могу щекотки!

— Твои проблемы.

Татуированный сделал молниеносное движение, от которого удалось уйти, слегка наклонив корпус в левую сторону. Затем как-то сама собой рука перехватила кисть уголовника и потянула на себя. Нет, не зря мы полночи с Лиринной репетировали этот приёмчик. Заточка и татуированный упали на пол практически одновременно. Для верности я схватил уголовника за загривок и со всей силой ткнул мордой о каменный пол.

— Ну что, ещё желающие будут? — я обвёл обступивших полукругом сокамерников насмешливым взглядом. Хотел ещё что-то добавить, но тут чьи-то руки (хлюпик соизволил вылезти из убежища) обхватили лодыжки и резко дёрнули кверху. Я стал заваливаться на спину, перед глазами мелькнули злые лица уголовников, алчущих реванша, не удержался и опрокинулся затылком вниз.

Почти сразу тяжёлый башмак одного из сокамерников проверил на крепость мои рёбра, затем угодил в грудь, достал раненное плечо. Я взвыл от боли, подстегнув остальных молодчиков. Ноги уголовников стали месить меня, как тесто. Я едва успевал перекатиться с места на место, привстать на четвереньки, и тут же падал обратно. Ребята знали, куда надо бить и старались на славу.

Бац! Ещё один пропущенный удар взорвался в голове огненным цветком, высекая сноп искр и, лишая зрения. Глаза сразу залились кровью, свет померк, скрылся в пелене. Я тыкался по сторонам, как слепой, рычал, как взбесившийся тигр и отмахивался всеми конечностями словно мельница. Дрался с отчаянием безумца, но пропускал всё больше и больше ударов. Один из них вполне мог бы стать последним.

Внезапно раздался властный окрик:

— Это что такое?! А ну разошлись, сукины дети!

Кольцо мучителей послушно расступилось. Кого они так испугались?

Я приоткрыл глаза и сквозь туман увидел мрачную физиономию Майка, бывшего собутыльника Алура. Пропойца выглядел таким грозным, что сокамерники разбежались по углам, поджав хвосты, как побитые собачонки.

— Вставай, — скомандовал Майк. — Не боись, больше не тронут.

Он презрительно посмотрел на уголовников и сплюнул на пол. Растёр плевок ногой и добавил:

— Шавки, чего с них возьмёшь?! Глядите у меня! Ух! — Майк замахнулся рукой и все невольно попятились задом, как раки.

— Спасибо, — от всей души поблагодарил я, поднимаясь с пола, — Ты появился как нельзя вовремя.

— Вижу. Извини, что раньше не вмешался — спал, пятый сон досматривал. Тут крики послышались, решил проверить. Гляжу — из тебя студень делают. Дай, думаю, помогу хорошему человеку, — бросая короткие рубленые фразы, произнёс Майк.