Во время одного из очередных докладов в Ставке А. С. Яковлев (замнаркома авиационной промышленности) сказал И. В. Сталину:
«О советской боевой технике обычно сообщается фигурально: «наши стальные птицы», «наши штурмовики», «наши ястребки». В то же время в Германии марки самолетов носят признаки фамилий их конструкторов».
Тут же Яковлев внес предложение присвоить самолетам сокращенные имена их создателей. Например, штурмовики Ильюшина — Ил, бомбардировщики Петлякова — Пе. Верховный в ответ на это предложение заметил:
— Зачем же сокращать, будем называть полными фамилиями конструкторов: Ильюшин — 2, Петляков — 8 и т. д. Пусть знают наших конструкторов.[73]
Нередко по вызову или по личной инициативе на прием в Ставку прибывали летчики-испытатели С. П. Супрун, П. М. Стефановский, В. К. Коккинаки, В. И. Лебедев, Г. Я. Бахчиванджи. Верховный и в мирное время интересовался их мнением по оценке принимаемых на вооружение самолетов или по предложениям оперативно-тактического характера использования авиации. По одному из таких вопросов на приеме у него 24 июня 1941 года был летчик-испытатель подполковник С. П. Супрун. Накануне, 23 июня, прибыв из отпуска в Москву, он позвонил А. Н. Поскребышеву и записался на прием. По звонку из Кремля он прибыл в Ставку. В кабинете сидели К. Е. Ворошилов, В. М. Молотов, М. И. Калинин. И. В. Сталин спросил: «Что у Вас за предложение?»
Супрун ответил ему: «Нужно срочно сформировать четыре — шесть полков из военных летчиков-испытателей».
«Мало. — сказал И. В. Сталин, — нужно двадцать — тридцать полков. Но в институте мало летчиков, не хватит».
Он дал трое суток для подбора добровольцев. В результате были сформированы два истребительных авиаполка на МиГ-3, два пикирующих авиаполка на Пе-2, один штурмовой авиаполк на Ил-2 и один дальнебомбардировочный полк на ТБ-7.
После отправки на фронт один из этих полков, 40-й истребительный особого назначения, под командованием самого С. П. Супруна, сбил за четыре дня боев 12 самолетов, а за три последующих месяца, уже под руководством В. К. Коккинаки, уничтожил еще 56 самолетов противника. Бывшие летчики-испытатели из дальнебомбардировочного полка 11 августа 1941 года бомбили на ТБ-7 столицу Германии. Почему я привожу эти достаточно известные факты? Прежде всего потому, что они как нельзя лучше характеризуют стиль работы Ставки ВГК и ее руководителя. Ведь найти в июне сорок первого, когда рушились фронты и погибали армии, время для приема пусть известного, но все же простого летчика, да еще по телефонному звонку, без томительных многочасовых сидений в приемных — для этого нужно было быть И. В. Сталиным, со всем многообразием его положительных и отрицательных черт. Именно доступность, пусть кажущаяся, пусть иллюзорная, позволила ему завоевать в народе огромную популярность. Ну и, конечно, ум, гибкий, тренированный ум большого политика… Впрочем, об этом мы будем говорить позже.
Существует мнение, ставшее уже хрестоматийным, что Ставка в связи с угрозой захвата Москвы немецкими войсками была передислоцирована в Куйбышев. Я хочу сказать с полной определенностью: и сама Ставка, и ее Верховный Главнокомандующий постоянно находились в столице. Об этом свидетельствуют документы, найденные мной в архивах.
Из-за бомбежек Ставку перенесли из Кремля в небольшой особняк на улице Кирова (ныне Мясницкая). Кроме того, на станции метро «Кировская» был подготовлен подземный центр стратегического управления Вооруженными Силами. Там же были оборудованы кабинеты И. В. Сталина и Б. М. Шапошникова. Рядом размещалась оперативная группа Генштаба и управлений Наркомата обороны. Как писал в своих воспоминаниях нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов, именно здесь работал Верховный в период наиболее интенсивных налетов немецкой авиации (октябрь — ноябрь 1941 года). Тут он встречался с членами Ставки, ГКО, другими высшими государственными чиновниками и военными. Подробностей по приему посетителей И. В. Сталиным мы пока не знаем. Возможно, их просто не учитывали так строго, как в Кремле, где каждый посетитель, кем бы он ни был, включая и детей И. В. Сталина, регистрировался в особом журнале специальным сотрудником НКВД. Пройти к И. В. Сталину без регистрации было практически невозможно.
Маршал Г. К. Жуков писал:
«Деятельность Ставки неотделима от имени И. В. Сталина. Мне очень нравилось в работе И. В. Сталина полное отсутствие формализма. Верховный Главнокомандующий сделал все возможное, чтобы Ставка и ее рабочий аппарат — Генштаб и Военные советы фронтов стали мудрыми и искусными военными помощниками в деле достижения победы над фашистской Германией». Чуть позже он продолжал: «Над вопросами руководства войсками Верховный обычно работал в своем кабинете, в Кремле. Вход в кабинет вел через проходную комнату А. Н. Поскребышева и небольшое помещение начальника личной охраны, где дежурные офицеры, в звании полковников, вели журнал регистрации посетителей…».[74]
Именно эти журналы и нашел я в архиве Президента России. Думаю, они помогут специалистам, изучающим нашу новейшую историю, писать точнее, опираясь на подлинные документы. Что же касается мемуаров, то строить на них свои умозаключения опасно. Ведь даже такие люди, как Георгий Константинович Жуков, не всегда адекватно отражали происходившие события. Вот, скажем, читаю я рукопись его воспоминаний и нахожу такие строки:
«За долгие годы войны я убедился, что И. В. Сталин вовсе не был таким человеком, которому нельзя ставить острые вопросы или спорить с ним и твердо отстаивать свою точку зрения».[75]
Но действительность показывает, да и сам Г. К. Жуков это подтверждает, что храбрецов спорить со Сталиным или возражать ему находилось очень мало. Среди полководцев решались отстаивать свое мнение при Верховном сам Г. К. Жуков, А. М. Василевский, К. К. Рокоссовский, Н. Г. Кузнецов, да, пожалуй, самый молодой из командующих фронтами И. Д. Черняховский. Тем не менее за возражения и споры расплата следовала почти обязательно. Так, сам Георгий Константинович за резкий разговор с И. В. Сталиным по поводу контрудара в районе Ельни был снят с должности начальника Генштаба. А если бы потерпел неудачу в Ельнинской операции, то и голову бы потерял.
А. М. Василевский был непохож на резкого и грубоватого Г. К. Жукова. Он и спорил всегда вежливо, корректно. Резкое слово с языка срывалось у него чрезвычайно редко, но такие случаи все же бывали. Вот что случилось в январе 1944 года, когда 3-й и 4-й Украинские фронты из-за нехватки людей не смогли разгромить Никопольско-Криворожскую группировку немцев. В разговоре по телефону Верховный в резкой форме обвинил А. М. Василевского в неумении организовать боевые действия.
«Повышенный тон И. В. Сталина непроизвольно толкал на такой же ответный, — вспоминал маршал. — Сталин бросил трубку. Стоявший рядом со мной и все слышавший Федор Иванович Толбухин сказал, улыбаясь:
— Ну, знаешь, Александр Михайлович, я от страха чуть под лавку не залез».[76]
Напролом в разговорах со Сталиным не раз шел Н. Г. Кузнецов. Он, в частности, отказался подписывать директиву о минировании и уничтожении кораблей Балтийского Флота, если будет реальная угроза, что они попадут в руки немцев. Партийные чиновники К. Е. Ворошилов и А. А. Жданов подмахнули эту бумагу, не раздумывая. Мысленно они уже смирились с потерей города. А вот Н. Г. Кузнецов с Г. К. Жуковым придерживались другого мнения. Кстати, партийные вожди не простили Георгию Константиновичу, что он, став командующим Ленинградским фронтом, отменил многие их распоряжения, в том числе и директиву об уничтожении Балтфлота.