— Но как эти несчастные находят себе мужчин?

— Так же, как расходятся рекомендуемые врачами медикаменты. Никакой рекламы, лишь совет лечащего доктора. Эти товары иначе не продашь; кто-то кому-то шепнет на ухо, вот и все. Дурнушки выходят замуж только за тех, кто их хорошо знает. Или, возможно, могут свести с ума своим запахом. Или чем-то в этом роде. А может, лентяй какой на них позарится.

— Все это ужасно, — сказал аббат. — Вы открываете мне такие подробности, которые из-за моей безгрешной жизни и долгих медитаций были от меня сокрыты. Должен признаться, что священник — это особая статья. Женщины сами его находят и, в сущности, достаточно просто сделать выбор. Но они все дурнушки, и вам ничего другого не остается, как не грешить. Проблема разрешается сама собой. Остановите меня, потому что я начинаю путаться.

— Так вот к чему я все это говорил, — продолжал Анжель. — Красивую женщину надо бросать или же предоставлять ей свободу прежде, чем она растратит себя целиком. В отношениях с женщинами я всегда придерживался этого правила.

— Только не все женщины согласятся, чтобы их бросали, — заметил Грыжан.

— Можно найти выход. Или вы делаете это с ее согласия, потому что некоторые понимают то, что я вам только что объяснил, и тогда вы живете в свое удовольствие, не теряя при этом ее. Или же есть другой способ — это быть с ней жестоким, и тогда она сама от вас уйдет. Но это грустный способ. Нужно помнить, что в тот момент, когда вы даете ей свободу, вы все еще любите ее.

— Вероятно, именно так вы и определяете, что женщина еще не до конца изношена? По тому, что вы все еще любите ее?

— Да, — сказал Анжель. — И в этом-то вся трудность. Вы не можете оставаться до конца безучастным. Вы бросаете ее по доброй воле и даже находите ей другого парня, но в тот момент, когда вы решаете, что все в порядке, вы начинаете ревновать.

Он замолчал. Аббат Грыжан обхватил голову руками и наморщил лоб в сосредоточенном раздумье.

— И так продолжается до тех пор, пока вы не найдете себе другую? — сказал он наконец.

— Нет. Даже найдя другую, вы продолжаете ревновать. И вынуждены страдать молча. Вы не можете не ревновать, потому что с той, первой женщиной, не дошли до конца. Всегда остается какая-то незавершенность. Но вы ни за что этим не воспользуетесь — если вы честный человек, конечно.

— Скорее, такой человек, как вы, — уточнил аббат, мало что понявший в этом сложном вопросе.

— Анна решил дойти до конца, — сказал Анжель. — Он не остановится, если его не остановить. После него уже ничего не останется.

— А если остановить, много ли останется? — спросил аббат.

Анжель ничего не ответил. Он побледнел: устал объяснять всем одно и то же. Они с аббатом сидели на кровати археолога. Анжель откинулся, заложив руки за голову, и уперся взглядом в плотную непроницаемую ткань палатки.

— Впервые в жизни, — сказал аббат, — я не сморозил ни единой глупости в течение такого большого промежутка времени. Хотел бы я знать, что происходит.

— Ничего, все в порядке, — сказал Анжель. — Вот она идет.

XIV

— Как объяснял мне Клод Леон, — говорил аббат, — эта негритяночка внутри точно из розового бархата.

Археолог кивал в ответ. Они с аббатом шагали впереди; за ними, обнимая Бронзу за талию, шел Анжель.

— Вам сегодня куда лучше, чем в тот раз... — сказала Бронза.

— Не знаю... — ответил Анжель. — Если вы так считаете, наверно, лучше. У меня ощущение, будто что-то должно произойти.

Аббат Грыжан не унимался:

— От природы я не любопытен, но мне бы очень хотелось знать, правду ли он говорит.

— Значит, он видел, раз говорит, — рассудил Атанагор. Бронза взяла руку Анжеля в свои крепкие пальцы.

— Я бы хотела побыть с вами какое-то время, — сказала она. — Возможно, в результате вы бы совсем излечились.

— Не думаю, чтобы это могло все изменить, — сказал Анжель, — но вы такая красивая. Я охотно это сделаю. Это будет как бы первый шаг.

— Вы полагаете, что потом меня уже будет недостаточно?

— Не знаю, что сказать. Я должен избавиться от навязчивой мысли: о Рошель. Но избавиться никак не могу, потому что люблю ее. Именно это и является моей навязчивой идеей. Наверно, вы сможете меня излечить, но сейчас я не берусь ничего утверждать. После Рошель у меня будет мертвый штиль, жаль, что вы как раз попадаете на этот период.

— Я не жду от вас чувств, — сказала Бронза.

— Они могут возникнуть сами, а могут и не возникнуть, так что вам лучше на них не рассчитывать. Я сам должен прийти к этому. Как видите, со своими чувствами к Рошель я совладать не в силах.

— Просто вы мало старались.

— У меня в голове все перемешалось, — сказал Анжель. — Я только-только начинаю распутывать этот клубок. Возможно, сказывается катализирующее действие пустыни. Кроме того, я возлагаю большие надежды на желтые рубашки профессора Жуйживьома.

— Он вам их оставил?

— Обещал оставить.

Анжель поднял глаза на Грыжана и археолога. Они шли вперед размашистыми шагами, и аббат объяснял что-то, сильно жестикулируя. Они находились уже на вершине дюны; Анжель и Бронза дошли только до ее подножия. Головы впереди идущих начали опускаться и вскоре исчезли по ту сторону холма. Сухой песок в низине был столь заманчив, что Анжель вздохнул.

Бронза остановилась и легла на песок. Продолжая держать Анжеля за руку, она притянула его к себе. Как всегда, на ней были лишь шорты и легкая шелковая блузка.

XV

Амадис заканчивал диктовать письма, отчего по стенам скакала огромная тень; Рошель писала под диктовку. Дюдю закурил и откинулся на спинку кресла. В правом углу стола высилась стопка готовой к отправке почты, но 975-й уже несколько дней как не появлялся — значит, письма прибудут с опозданием. Эта задержка вынуждала Дюдю нервничать. Необходимо получить распоряжения, переслать отчеты, найти возможную замену Жуйживьому, постараться решить проблему балласта, как-нибудь исхитриться и урезать зарплату всему персоналу, за исключением Арлана.

Дюдю вздрогнул, почувствовав, как все здание колыхнулось от мощного удара. Он посмотрел на часы и усмехнулся. Пробил час: Карло и Марен взялись за разрушение отеля. Часть здания, где находится бюро Дюдю, останется; место, где работает Анна, тоже. Разрушена будет только середина и комната, где жил сам Баррицоне. Помещения, занимаемые не так давно Жуйживьомом и практикантом, пострадают частично. Комнаты Рошель и Анжеля тоже пока никто не тронет. Что же касается технических исполнителей, то они и так жили кто на первом этаже, кто в подвале.

Удары доносились через разные промежутки времени, По три кряду, и сопровождались стуком падающих камней, осыпающейся штукатурки и звоном бьющихся стекол.

— Перепечатайте мне все это, — сказал Дюдю, — а потом посмотрим, что делать с почтой. Нужно найти какой-нибудь выход.

— Хорошо, месье, — сказала Рошель.

Она отложила карандаш и заголила пишущую машинку, пригревшуюся под чехлом и теперь ежившуюся от соприкосновения с воздухом. Рошель успокоила ее движением руки и достала копирку.

Амадис встал, подрыгал ногами, чтобы все части тела заняли соответствующее им место, и вышел из комнаты. С лестницы донесся звук его шагов. С минуту Рошель смотрела в пустоту, потом принялась за работу.

В большой зале нижнего этажа витала известковая пыль, сквозь которую можно было различить фигуры технических исполнителей; тяжкие молоты падали и с видимым усилием поднимались снова.

Заткнув нос, Амадис вышел через противоположную дверь; у входа он увидел Анну, который курил, засунув руки в карманы.

— Здрасьте!.. — сказал Анна, даже не шелохнувшись.

— А как же ваша работа? — спросил Дюдю.

— Вы полагаете, можно работать в таком грохоте?

— Дело совсем не в этом. Вам платят за то, чтобы вы сидели в бюро и работали, а не шлялись, руки в карманы.

— Я не могу работать в таком шуме.