Нежная пылкость маркиза позволила мне поспать всего несколько часов, но я проснулась раньше обычного и немедленно встала. Горя желанием увидеться с моим милым отцом, я поспешно привела себя в порядок и уехала из дома без Сильвины, для которой сон стал одним из главных удовольствий в жизни. В доме Зейлы еще не вставали, но швейцар получил распоряжения, и меня впустили. Как хороша она была в постели! Какой розовый цвет! Какая-нибудь светская красавица, нарумяненная, набеленная, напомаженная, показалась бы уродиной рядом с Зейлой! Даже я едва могла сравниться с ней свежестью! Как счастливо она улыбалась теперь, успокоившись душой! Накануне Зейла забыла попросить меня о разговоре наедине, но я предугадала ее желание.

— Все теперь радует меня! — произнесла она, протягивая ко мне алебастровую руку и притягивая к себе, чтобы поцеловать.

— Иди ко мне, сядь рядом, дорогая моя девочка, и поговорим — не как мать и дочь, но как две отныне неразлучные подруги.

Как нравились мне такая простота и близость! И все-таки я не могла отрешиться от некоторого смущения, боясь, что моя мать, возможно, знавшая, какую жизнь я вела в свете, захочет упрекнуть меня, ограничить свободу, потребует изменить некоторые привычки. Независимая от природы, привыкшая во всем потакать своим желаниям, думать и действовать по собственному разумению, я чувствовала, что не смогу подчиниться чужой воле… А теперь я оказалась под властью отца и матери! Чего они от меня потребуют? К счастью, мое беспокойство было недолгим.

Моя мать сразу же захотела узнать, как мы познакомились с Робером и почему он остался с нами. Я дала ей короткий отчет о несчастьях графа. Вопреки тому, что рассказывал нам Дюпюи, Зейла вовсе не считала его человеком благородного происхождения и не находила в нем честной души: все говорило против несчастного. Мой рассказ переубедил ее, она пролила несколько слезинок над трагическими приключениями кавалера, которого страсть и отчаяние так часто заставляли подвергать жизнь опасности…

Вошедший слуга спросил Зейлу, должен ли он провести к ней некоего священнослужителя, утверждавшего, что он должен сообщить ей важные новости.

— Мама! — закричала я. — Возможно, это доктор Беатен!

— Думаю, ты права, — отвечала она.

— Этот человек, — добавил лакей, — позавчера передал письмо швейцару…

— Ах, это он, Беатен! — хором произнесли мы. — Пусть войдет.

Я немедленно узнала мошенника, ведь изменилось только его платье: вместо обычной сутаны, которую он носил прежде, теперь на нем был странный белый воротничок и сюртук с узкими рукавами. Манеры стали еще более фальшивыми и жеманными, глаза бегали, он все время сгибался, как будто собирался поклониться, жирные ляжки тряслись. Беатен весьма удивился, найдя мою мать не одну, потому что рассчитывал на конфиденциальный разговор. В то утро я надела шляпку с густой вуалью, скрывавшей мое лицо, и мошенник не мог разобрать, кто перед ним.

— Какие интересные новости принес мне сегодня утром господин доктор? — сухо спросила моя мать.

Священник от изумления застыл на месте.

— Простите меня, мадам… Но некоторые вещи, которые я готов сообщить вам… возможно, мадам захочет… поговорить наедине…

— Нет-нет, месье, я ненавижу тайны! Мадам — моя лучшая подруга, я ничего от нее не скрываю. Ваши секреты касаются моего сына, мадам его знает. Объяснитесь, но главное — не лгите!

— То, что я хочу сообщить вам, мадам, не касается вашего сына…

— Так что же это?

— Я расскажу вам о милорде Сидни, мадам…

— О милорде Сидни?.. Я виделась с ним вчера и надеюсь увидеть сегодня утром. Так что же, месье, вы решили клеветать на честного человека? Так мой сын потерян? Мой сын отправился в колонии? Он нашелся, мой дорогой мальчик, мы скоро увидимся, и я очень многим обязана людям, которые позаботились о нем!

Предатель иронично ухмыльнулся.

— В таком случае, мадам, мне больше нечего сказать… не знаю, что… Поскольку мадам информирована лучше меня, мне не стоит здесь больше оставаться.

— Вы останетесь, месье, — заявила я, вскакивая и хватая его за рукав.

Моя мать позвонила слуге…

— Если у дверей кто-нибудь ждет, — сказала она, — пустите в дом.

Мгновение спустя лакей объявил о приходе госпожи Сильвины и милорда Сидни.

Волк, попавшийся в капкан, окруженный пастухами и собаками, вор, застигнутый на месте преступления полицейским комиссаром и его сбирами, наверняка изумились бы меньше недостойного Беатена, услышавшего, как слуга произносит опасные для него имена. Я откинула вуаль и бросилась на шею милорду Сидни, называя его отцом. Сильвина вздрогнула при виде мерзкого священника. Милорд смерил его презрительным взглядом. Мы сели, а Беатен остался стоять, дрожа от страха в ожидании грозы. Первым заговорил мой отец.

— Вы заслуживаете, чтобы мы сообщили о вашем поведении епископу, чтобы вас достойно наказали. Вы злоупотребляли саном и обманывали верующие души. Вы подвержены всем порокам, ужасным, отвратительным, и проистекают они из тех же страстей, что рождают в душах других людей высокие стремления! Оставьте нас, найдите в себе силы стать честным человеком и помните, если я еще хоть раз услышу, что вы злоупотребили доверием хоть какого-нибудь человека… ничто не убережет вас от моего гнева. А теперь покиньте этот дом!

Беатен был счастлив, что так дешево отделался, но гордыня и ярость обуяли его. Он не только грубо пнул ногой маленькую собачку моей матери, сделав вид, что поскользнулся, но и пробормотал несколько ругательств, уже выйдя за дверь. Лакей, расслышавший грубость, загородил ему дорогу и ударил кулаком. Милорд Сидни, услышав шум, вышел из гостиной. Беатен, уличенный несколькими свидетелями, упал на колени.

— Дайте ему пройти! — приказал мой отец с холодностью, свойственной лишь благородным душам. — Пусть убирается. Я запрещаю причинять ему малейший вред! Идите, месье.

Беатен был забыт, мы занимались только собой. Отец настаивал, чтобы его дорогая Зейла немедленно венчалась с ним.

— Мы должны, — сказал он, — обеспечить судьбу Фелисии. И мы ни перед кем не обязаны отчитываться за свое поведение. Отправимся в Англию. Монроз получит состояние своего отца, а я добавлю к этим деньгам сумму, достаточную для того, чтобы он вел жизнь, достойную его положения. Уверен, мальчик сумеет оценить мою любовь и доброту… Что касается графа… у меня есть план. Он обязан жизнью Фелисии… и не только жизнью, но и честью. Пусть женится на ней! Он беден — я возьму на себя устройство всех его дел, он получит от меня состояние, достойное его высокого происхождения.

Идея милорда Сидни очень понравилась Сильвине и моей матери, но в первый момент заставила меня вздрогнуть от страха: мне взять на себя обязательства?! Однако стать графиней!.. Ах, почему не маркизой?.. Увы, то, что мог, то, что должен был сделать граф, не мог совершить маркиз… Впрочем, разве выйти замуж за графа, не означало стать свободной?.. Графу осталось жить не слишком долго… Я буду сожалеть о нем — не как о муже, но как о друге. Мысли теснились в моей голове, все убеждали меня согласиться. Сильвина отправилась на переговоры с графом, и все произошло очень быстро и легко. Вот что написал нам несчастный больной о странном проекте Сидни: