– Поедем, я покажу тебе море!

Оно было огромным. Светорада ранее столько была наслышана о дивном море-океяне, куда уходит почивать солнышко-Хорос, что просто замерла, не в силах вздохнуть. Прекрасное и безбрежное море билось перед ней всей своей мощью. Серое, чуть пенящееся, с высокими, накатывающимися на берег волнами, оно поразило молодую женщину своей необъятностью. Выросшая в далеких лесах над рекой, Светорада молча смотрела на него, не замечая холодного морского ветра, трепавшего темный мех ее шапки и непокорные солнечно-золотые пряди у висков.

– Я хотел показать тебе его, – негромко произнес Овадия. Он понимал, что первая встреча с морем останется в ее памяти навсегда. И когда она повернулась к нему, улыбнувшись светло и ласково, царевичу показалось, что тучи над морем разошлись, и выглянуло солнышко.

– Его называют Хазарским. Сейчас оно темное и неприветливое, но за ним лежат далекие берега, находятся чужие страны, из которых сюда приплывают иноземные корабли. Когда-нибудь и мы распустим свой парус и поплывем по волнам Хазарского моря!

Над водой пронзительно вскрикнула чайка. Светорада вздрогнула от неожиданности и весело рассмеялась.

– О, Овадия, это чудо!

Она склонилась к нему и протянула руку, которую он поймал и вдруг стал жарко целовать. Не сдержался… Ветер и безбрежность моря, а также ее улыбка вдруг подарили ему миг вседозволенности.

Ее слабая попытка высвободить руку отрезвила шада. Но в его устремленных на нее глазах затаилась боль.

– Ты как море на моем пути, Светорада Смоленская, – манящая, волнующая и пугающая. И я жду тебя! Помни об этом.

Овадия резко дернул повод своего каурого, так что брызнула пена, зазвенели золоченые подвески на удилах. Затем шад развернул скакуна и помчался прочь. Светорада смотрела ему вслед. Знала, что сегодня он уезжает в Итиль справлять еще одну свадьбу, но в ее сердце не было отклика на это.

Княжна прожила в зимнем стане хазар почти месяц. От Овации не было никаких вестей, но Светорада и не пыталась что-либо разузнать. Она часто уезжала кататься верхом к морю, потом возвращалась к становищу, где дымили костры и в котлах варили рис.

Вечерами, после того как служанки нагревали для Светорады воду и она погружалась в чан, над которым поднимался ароматно пахнущий травами пар, княжна подолгу смотрела в отверстие в самом верху юрты, разглядывая далекие звезды. «Светка, взгляни, мы никак на небо заплыли?» – спросил ее когда-то давно Стема. В юрте хлопали стенки полога, метался огонь. Светорада вспоминала последние слова Овадии: «Ты как море, Светорада, манящая, волнующая и пугающая…» Она думала, что это очень важно – быть для кого-то «как море»…

«Надо постараться его полюбить», – приказывала себе княжна. Полюбить Овадию… Этого некрасивого, но обаятельного молодого мужчину, который умел развлечь ее. Она почти хотела этого…

В становище теперь все чаще говорили о скором кочевье в степи. Приближалась весна. И если в ночи еще подмораживало, то в полдень хотелось сбросить меха и прогуляться среди тростниковых прогалин в одном платье. Однако в основном о приближении весны оповещали своими пронзительными криками стаи возвращавшихся перелетных птиц, и женщины то и дело вспоминали о той поре, когда небу навстречу раскроются удивительные цветы лотоса.

Однако увидеть этот чудо-цветок Светораде так и не довелось. Ибо однажды за ней приехал царевич Юри, сообщив, что Овадия бен Муниш требует ее к себе в столицу.

Юри среди кочевников смотрелся чужаком: надменный и необщительный, роскошно одетый и чистый, с напомаженными и завитыми в спирали пейсами у висков. Этого сына благословенного кагана Муниша тут явно недолюбливали, и он, чувствуя это, поспешил поскорее выполнить поручение брата. Юри был не в восторге, прознав, что сопровождаемая им княжна уже стала женой Овадии. Царевич держался с ней то нарочито надменно, то вдруг начинал цветисто рассказывать о том, с какой пышностью прошли свадебные празднества в Итиле. О ненавистных Овадии правителях-иудеях Юри отзывался с почтением, даже снизошел до того, чтобы во время остановок в пути объяснить Светораде, какое благо для Хазарии, что ими правят столь мудрые и сведущие в торговле люди, упрочившие положение страны и превратившие ее из вечно воюющего разбойничьего царства в уважаемую другими странами державу. Он взахлеб рассказывал о том, что иудеи наладили торговые пути, связав Итиль с далеким загадочным Китаем и не менее далеким Провансом, с багдадским халифатом и северными странами, откуда прибывают на торги воинственные викинги. В общем, Юри, в отличие от Овадии, совсем по-другому относился к иудеям, но Светорада слушала внимательно, ибо давно уяснила: чтобы иметь свое мнение, надобно знать и мнение других.

По приезде в столицу Светорада поселилась в новых покоях, более обширных, роскошных и выходивших теперь окнами в сад, где уже щебетали птицы, а по дорожкам важно прогуливались длиннохвостые павлины.

Овадия пришел к ней сразу же, как только узнал о прибытии княжны в Итиль. И Светорада вдруг поняла, что соскучилась по нему. Они даже обнялись, а потом долго разговаривали, смеялись и шутили. Овадия в какой-то миг как бы между прочим сказал, что было бы неплохо, если бы она нанесла визит его иудейской жене.

– О, конечно, – с готовностью отозвалась княжна, заметив, каким взволнованным, почти тревожным стал его взгляд. – Мне всегда нравилась Рахиль, – добавила она, – такая пригожая, улыбчивая девушка, изнеженная, как цветок. Не думаю, что ваш брак принес тебе только огорчения, Овадия.

– Да, это так. – Склонив бритую голову, шад негромко вздохнул. Он не ожидал, что его первая и любимая жена проявит такое расположение к другой новобрачной.

Но, тем не менее, подобное отношение Светорады пока играло ему на руку. Царевна Рахиль, державшаяся сперва немного напряженно в присутствии Медовой, скоро повеселела, выпытывала у княжны, как той жилось в становище, и даже выразила недоумение по поводу того, как может нравиться подобная жизнь, когда тут и роскошь, и уют, и толпа слуг, рвущихся исполнить любое приказание.

«Но там меня никто не хотел отравить», – хотелось ответить Светораде, но она смолчала.

После этого, оставив Овадию у Рахиль, княжна вернулась в свои покои, поскольку больше, нежели по мужу, она соскучилась по Руслане и Взимку. Руслана уже оправилась после отравления, держалась важно и даже похвалилась, что ее назначили главной прислужницей при первой жене Овадии, шадё, как теперь было принято величать Светораду. По словам Русланы, Сабур теперь даже отвешивает ей поклоны при встрече. Правда, все ожидали, что Овадия после всего, что произошло, велит изгнать Сабура, и недоумевают, как этому ренегату удалось сохранить свое место.

Малыш Взимок просто умилил Светораду. Он заметно подрос и уже уверенно ковылял по мозаичным плитам пола в своей расшитой узорами из раскрашенных перышек одежке. Княжну он не сразу узнал и даже зашелся плачем, когда она подхватила его на руки. Но потом быстро успокоился и, как только Руслана и княжна сели на подушки, забрался к Светораде на колени и начал сосредоточенно изучать сверкающие пуговицы на ее богатом платье.

Руслана выглядела прекрасно. Во взгляде молодой женщины исчезла прежняя пугливость, она поправилась, в ее длинные косы были вплетены блестящие нити, а округлая шапочка с подвесками очень шла ей. В своем темном одеянии, украшенном вышивкой, Руслана смотрелась достойнее, чем когда-либо. Однако Светорада вскоре заметила, что ее ростовскую подругу как будто что-то гнетет. Порой Руслана внезапно умолкала на полуслове, глубоко погружаясь в какие-то мысли, однако, когда Светорада решила спросить, что у нее на душе, она только удивленно вскинула густые темные брови. О чем это госпожа? Руслана всем довольна, ее сын благополучно растет, она здорова. Но в ее темно-серых глазах все равно что-то таилось.

Светорада осведомилась, осталось ли у Русланы прежнее увлечение делать ставки на кровавых боях без правил, и та, словно поперхнувшись воздухом, часто задышала и закусила дрожащую губу. Но заговорила об ином. Сказала, что им следует поехать в торговые ряды, прикупить кое-что для новых покоев шадё.