Ты этого сообщества достоин.

Иначе ты не видел бы меня:

Довольно было б змия.

А! Так это

Ты соблазнитель матери?

Ничем,

Помимо правды, я не соблазняю.

Ведь вы вкусили знания, ведь были

Плоды на древе жизни? Разве я

Давал запрет вкушать от них? И я ли

Растил плоды запретные к соблазну

Существ, душой невинных, любопытных

В своей святой невинности? Я б создал

Богами вас, а он лишил вас рая,

«Чтоб вы от древа жизни не вкусили

И не были, как боги». — Таковы

Его слова.

Ты прав. Я это слышал

От тех, кому они звучали в громе.

Так кто ж злой дух? Тот, кто лишил вас жизни,

Иль тот, кто вам хотел дать жизнь, и радость,

И знание?

Им нужно было оба

Сорвать плода иль не срывать совсем.

Один уж ваш; стремитеся к другому.

Но как?

Сопротивляясь. Угасить

Ничто не может духа, если хочет

Дух быть самим собой и средоточьем

Всего, что окружает дух; он создан,

Чтоб царствовать.

Не ты ли соблазнил

Отца и мать?

Я? Жалкий прах! Зачем мне

Вас соблазнять? И как?

Мне говорили,

Что змий был дух.

Кто это говорит?

Не жалкое ль тщеславье человека,

Что силится свалить свое паденье

На нас, на духов? Змий был змий, не больше,

Но и не меньше тех, что соблазнились.

Он тоже прах, но он мудрее их,

Затем, что победил их. Разве стал бы

Я принимать подобье смертной твари?

Но тварь в себе скрывала злого духа.

Нет, тварь его лишь разбудила в тех,

С кем говорил язык ее коварный.

Я говорю, что змий был только змий:

Спроси у херувимов, стерегущих

Запретный плод. Когда века веков

Пройдут над вашим прахом безглагольным,

Потомки ваши баснею украсят

Ваш первый грех и мне припишут образ,

Который презираю я, как все,

Что пред творцом склоняется, создавшим

Все сущее в живых для поклоненья

Перед его бессмертием угрюмым.

Но мы — мы знаем истину и станем

Провозглашать лишь истину. Адам

Пленен был пресмыкающейся тварью.

Но дух не пресмыкается: чему

Завидовать в пределах тесных рая

Владыке беспредельного пространства?

Но я с тобою речь веду о том,

Чего ты, несмотря на древо знанья,

Не можешь знать.

Но укажи мне то,

Чего я не хотел бы знать, не жаждал?

Дерзнешь ли ты взглянуть на смерть?

Ее

Никто еще не видел.

Испытать же

Придется всем.

Отец мой говорит

О ней как о чудовище; мать плачет

При слове «смерть»; брат Авель к небесам

Возводит очи; Селла потупляет

Свои к земле, шепча молитву; Ада

Глядит в мои.

А ты?

Когда я слышу

Об этой всемогущей и, как видно,

Ничем не отвратимой смерти, думы

Несметные в моем уме теснятся

И жгут его. Возможно ль с ней бороться?

Я мальчиком со львом боролся в играх

И так сжимал в объятиях его,

Что он ревел и обращался в бегство.

Смерть не имеет образа, но все,

Что носит вид земных существ, поглотит.

Я смерть считал за существо. Что может

Столь злостным быть, помимо существа?

Спроси у разрушителя.

Какого?

Иль у творца — зови его как хочешь.

Ведь он творит затем, чтоб разрушать.

Я этого не знал еще, но думал

Почти что то же самое, как только

Я услыхал о смерти. Я не знаю,

Что значит смерть, но смерть мне представлялась

Всегда ужасным чем-то. Я нередко

Вперял свой взор во тьму пустынной ночи,

Ища ее; я видел чьи-то тени

У райских стен, во мраке, где пылают

Мечи в деснице ангелов, и жадно

Следил за тем, что мне казалось смертью,

Весь трепеща от страха и желанья

Увидеть то, пред чем мы все трепещем.

Но мрак был пуст, и я свой взор усталый

От стен родного рая отвращал

К светилам горним, к синему эфиру,

К его огням, столь нежным и прекрасным.

Ужели и они умрут?