Он продолжал раздумывать над диссертацией, радуясь, что собрал во время путешествия по черноземной полосе богатые факты и доказательства. «Страна, избранная мною для ботанико-географического исследования, занимает пространство более 6000 миль и почти совпадает с бассейном Дона». Эти обширные пространства несхожи между собою в ботаническом и физико-географическом отношениях.
![Семенов-Тян-Шанский i_002.jpg](https://litlife.club/books/103042/read/images/i_002.jpg)
В. А. Семенова. 1851 г.
![Семенов-Тян-Шанский i_003.jpg](https://litlife.club/books/103042/read/images/i_003.jpg)
П. П. Семенов. 1851 г.
![Семенов-Тян-Шанский i_004.jpg](https://litlife.club/books/103042/read/images/i_004.jpg)
Ф. П. Литке.
![Семенов-Тян-Шанский i_005.jpg](https://litlife.club/books/103042/read/images/i_005.jpg)
К. М. Бэр.
Семенов тщательно характеризует растительный покров по его местонахождению. От взора диссертанта не ускользают ни стоячие, ни текучие водоемы, ни болота, ни степи, ни меловые холмы, ни солончаки. Он обращается к культурным растениям и рассматривает их влияние на почву в огородах, садах, полях, бахчах. Он дает сравнительную характеристику Верхнего и Нижнего Дона в геологическом и геоботаническом отношениях, объясняет происхождение придонских песков. Размывы нагорного берега, песчаные отложения на луговом, перемещение песков по донской степи, эрозия почвы под действием ветров и весенних половодий в центре его внимания.
Следуя методу Александра Гумбольдта, он рассматривает донскую флору в комплексе всех условий местности. Он анализирует ее в тесной связи с географией, а географию — с геологическим строением Донского бассейна.
Материалы и наблюдения своего путешествия он заключал в стройную и убедительную систему научных обобщений.
Диссертация удалась. Он успешно защитил ее перед ученой комиссией. Ему присудили звание магистра ботаники.
У молодого магистра ботаники, незаметно для него самого, выработалось чудесное правило — закончил одно дело — принимайся за новое. А из новых дел — самое срочное — перевод второго тома «Землеведения Азии».
Чем больше работает он над переводом, чем обстоятельнее знакомится со всеми материалами об Азии, тем сильнее и ярче разгорается в нем интерес к Азиатскому материку. Теперь уже ему самому хочется путешествовать по бесконечным просторам Азии, исследовать ее горы и степи, долины и ущелья. Изучить их, сопоставить личные наблюдения с наблюдениями других географов. Фактами проверить теоретические размышления Карла Риттера или Александра Гумбольдта. Александр Гумбольдт утверждает, что горная страна, называемая Тянь-Шанем, имеет вулканическое происхождение. Семенов согласен с гипотезой Гумбольдта. Но всякая гипотеза требует доказательств, а вот доказательств-то пока нет.
Пройдет полвека. В своих мемуарах Семенов расскажет, как зарождалась и созревала его мечта о путешествии в Небесные горы. Он напишет:
«Манил меня в особенности к себе самый центральный из азиатских горных хребтов — Тянь-Шань, на который еще не ступала нога европейского путешественника. Проникнуть в глубь Азии, на снежные вершины этого недосягаемого хребта, который великий Гумбольдт считал вулканическим, и привезти ему несколько образцов из обломков скал этого хребта, а домой — богатый сбор флоры и фауны новооткрытой для науки страны — вот что казалось самым заманчивым для меня подвигом…»
Но пока он может лишь мечтать о географических подвигах. Предстоит кропотливая подготовительная работа. И он работает, не разгибая спины, забывая театры, концертные залы, светское петербургское общество. Лишь короткие встречи с друзьями разнообразят его будни.
Весной 1851 года Семенов возвращается в свое Урусово. Взволнованный, взбудораженный ожиданием встречи с Верой, едет в Гремячку.
Его встречают как доброго друга. Он снова во власти любви, опять ежедневно встречается с Верой, но по-прежнему молчит о своем чувстве.
Однажды тетушка Любовь Андреевна остановила племянника и спросила прямодушно:
— Подумал ли ты о том, что твои частые посещения Кареевых могут вскружить голову девушке? Ты не собираешься жениться, зачем же делать ее несчастной?
Он ответил с живостью:
— Если бы я имел счастье заметить, что Вера питает ко мне те же чувства, что я к ней, я бы немедленно предложил и руку и сердце.
Не смея сделать предложение лично Вере, он решил поговорить с ее воспитательницей Екатериной Михайловной Кареевой.
— Вера любит вас всей душою. После вашего отъезда она так тосковала, что я боялась за ее здоровье, — ответила Екатерина Михайловна ему, растерявшемуся от счастья.
Он упросил Карееву переговорить с Верой и, пообещав приехать за ответом через три дня, вернулся домой. «Зачем я положил себе трехдневный срок, я сам не знаю, но эти три дня были для меня невыразимым мучением. Ни сна, ни покоя».
К вечеру третьего дня он приехал за ответом.
— Ступайте в сад и объяснитесь сами, — сказала Кареева.
Он сидел на садовой скамейке с боязнью и страхом и в таком душевном волнении, что не находил нужных слов для объяснения. Когда в саду появилась Вера, он понял: слова и объяснения излишни. «Передо мной был светлый, чистый образ моей любящей и беззаветно любимой невесты».
Они поженились уже глубокой осенью. В Петербург Петр Петрович в зиму 1852 года не поехал. Счастливый день превратился для него в светлый год семейной жизни и научной работы. Он работал легко, весело, вдохновенно. В этот год он открыл для себя важную истину, что «наука не довольствуется одними сырыми материалами самостоятельных наблюдений, разбросанными в массе разнообразных изданий и литературе разных наций, не соединенных общими взглядами. Она требует их слияния в общее целое».
Этот же год дал ему богатейшие наблюдения над отношениями между помещиками и крепостными. Если мальчиком он по-детски негодовал на крепостное иго, то сейчас искал причины растлевающего влияния крепостничества и на помещика и на мужика.
Семенов узнавал новые и страшные по своему произволу и варварству происшествия из быта помещиков.
Вот его сосед — уездный предводитель дворянства. «Он давал в своем имении пиры для одних Мужчин своего уезда. На пирах этих гости, после обеда с обильными винными возлияниями, выходили в сад, где на пьедесталах были расставлены живые статуи из крепостных девушек, предлагаемых гостеприимным хозяином на выбор». Другой уездный предводитель дворянства, «страстный меломан и еще более страстный охотник, содержал свой собственный оркестр и свою охоту… Охотники и музыканты были одни и те же лица из крепостных людей, которые е раннего утра садились на коней и отправлялись с ним на охоту, а по вечерам собирались в оркестр музыки, в обеденное же время прислуживали за столом». Этот уездный предводитель дворянства сменял целую деревню на охотничью свору.
Преступления орловских помещиков — князя и княгини Тютчевых были настолько чудовищными, что о них пришлось доложить Николаю Первому. Царь велел произвести строгое следствие, и княжеская чета отправилась в Сибирь. Случай редчайший, когда царь карал крепостников.
Крепостные отвечали на произвол помещиков тайной местью.
Семенов отмечал: «Не проходило года, в течение которого мы бы не слышали об убийстве кого-либо из помещиков своими крестьянами. Последнее из этих убийств близко мне знакомого помещика, свояка дяди моей жены, совершилось как раз в нашей местности.
Одного из наших дальних соседей кн.* взбунтовавшиеся крестьяне пощадили после переговоров с ним, ограничившись тем, что высекли его и взяли с него слово, что он не будет им мстить. К чести его необходимо сказать, что он сдержал свое княжеское слово».
Семенов все больше задумывается над проблемами крепостничества, над судьбой крестьянства. В уме его все настойчивее вызревает мысль: «Россия не может более оставаться в тех окаменевших безжизненных формах, которые стесняли ее свободное развитие. И казалось мне, что узел этих пут, связывающих развитие русского народа, заключался в крепостном праве, одинаково парализовавшем обе главные национальные силы: многомиллионное крестьянское сословие и передовое по своему образованию дворянство».