На остановке «Казармью» Валерий Алексеевич отдал сетку жене и вышел — забрать дочку из садика, пока Алла будет готовить ужин. Садик был хороший — ведомственный — от швейной фабрики «Ригас адитайс», где трудилась орденоносная теща. Она и внучку пристроила. Ксюшу отдали в ясли, когда ей и двух лет не было, — Валерий Алексеевич работал, Алла доучивалась на дневном в университете. А жили они уже отдельно от родителей.

Когда встал вопрос о том, что пора бы молодым начинать вести собственное хозяйство, Ивановы, в четырехкомнатной квартире которых молодой паре с ребенком выделили самую удобную комнату, обратились к сватам с предложением чуть-чуть добавить денег, и тогда они разменяют с доплатой свою квартиру, чтобы у молодых было приличное отдельное жилье со всеми удобствами. Но теща отказалась наотрез — вышла дочка замуж, пусть муж обеспечивает! Нина Алексеевна — мать Валеры — обиделась такой несправедливости. Она до сих пор еще вспоминала пышную свадьбу сына, на которой настояли сваты. Ивановы предлагали молодым не устраивать дорогих торжеств, а лучше поехать в свадебное путешествие на Черное море, к дяде, в Геленджик. Предлагали в подарок солидную сумму, чтобы месяц-другой можно было пожить на юге, ни в чем себе не отказывая.

Но Антонина Сильвестровна, а она крепко держала под каблуком своего покладистого мужа и все в семье решала сама, возмутилась:

— Нет, свадьба должна быть пышной, иначе нас родня не поймет!

Никакие аргументы больше ею в расчет не принимались. В результате родителям Иванова пришлось выложить несколько тысяч на банкет, продолжавшийся два дня. Из сотни с лишком гостей только человек десять были со стороны жениха, остальные — многочисленные родственники и друзья со стороны невесты. Понятно, что кочевавшие с границы на границу Ивановы не могли пригласить всех своих не менее многочисленных родственников из Перми. А у сватьи одних сестер было шесть, и все с детьми, подругами, дальними родственниками. Большинство перебрались давно из родной Латгалии в Ригу, остальным не составило труда приехать из Резекне.

Вот тут-то и дала себя знать в первый раз почти сословная разница в нормах поведения и обычаях между семьями жениха и невесты. Не в том дело, кто лучше, кто хуже, просто — разные они слишком были люди. В детях все это уже нивелировалось, они не придавали такого значения всем этим вопросам, да и собственных денег у студентов, конечно, не было — как родители решат, так и будет, легко соглашались они с любым вариантом.

Но потом все же разные семейные традиции проявились и в молодой семье. У Ивановых все главные вопросы в семье решал отец. Мать была «боевой подругой». Она, конечно, исподволь, на то она и «шея», поворачивала «голову» — отца — в нужном ей направлении, но решающее слово все равно всегда оставалось за Алексеем Ивановичем. Так было принято в большинстве офицерских семей. Теща, наоборот, подчеркнуто вертела мужем как хотела, ее можно было бы даже назвать «феминисткой», если бы только она сама знала такое слово. Она была труженицей не меньшей, чем Нина Алексеевна, и так же могла, не присев за день ни разу, переделать кучу дел, гореть на работе, обиходить семью, только выходило все это у нее как-то так, что все сразу понимали или непременно обязаны были понять, кто в семье Митрошкиных главный.

Отгуляв свадьбу, теща сразу обозначила свою позицию: теперь все вопросы обеспечения молодой семьи ложатся на мужа Аллы или, поскольку он и сам тогда был студентом, на его родителей. А теща с тестем свое дело сделали, дочку замуж выдали, у них свой сын растет, надо ему обеспечивать сытое будущее. Ивановы поудивлялись, пообижались и, вздохнув, стали решать проблемы сына сами. Четырехкомнатную сперва разменяли на «трешку» со всеми удобствами для родителей и на однокомнатную с частичными удобствами для молодых.

Молодожены рады были, ведь квартирный вопрос многих испортил, а у них, в их-то годы, стараниями Валериных родителей была своя отдельная квартира. Была горячая вода, но не было ванны. Туалет на лестнице. Зато квартира почти в центре, на Пернавас, в старом доходном доме напротив Ювелирного завода, рядом с красивым парком и в двух шагах от улицы Ленина.

Правда, первый этаж, и окна выходили на улицу, по которой бесконечно шастали автобусы и троллейбусы; по тротуару ходили люди, заглядывая в огромные витринные окна квартирки, переделанной из старого, немецкого еще, магазинчика. Окна были низкими, начинались в полуметре от тротуара и занимали в единственной комнатке и небольшой кухне рядом почти всю стену. Летом их было не открыть даже в жару, и так вся жизнь проходила как в аквариуме. Соседи, опустившиеся латыши, торговали водкой по ночам; иногда идущие за горючим пьяницы ошибались окнами и стучали среди ночи к Ивановым. В общем, было «весело», но все-таки квартира своя — и жить отдельно от родителей оказалось пусть более хлопотно, но зато куда как удобней. Конечно, маленькую дочку пришлось отдавать в ясли, а это тоже было непросто, хорошо, что теща хоть здесь помогла — устроила внучку в хорошее место.

Раньше, пока еще жили вместе с родителями, Иванов тоже учился на дневном. Алла не брала «академку», не стесняясь огромного живота ходила на лекции до последнего. Быстро родила, первый месяц пожила с малышкой у тещи, чтобы привыкнуть к новому своему материнскому положению. Потом, конечно, снова вернулась с ребенком к Ивановым.

Они ходили на лекции по очереди, благо учились в одной группе. Алексей Иванович перешел в группу оперативных дежурных по войскам округа, состоявшую из четырех полковников, которые заступали на дежурство сутки через трое. Он смог чаще бывать дома и порою, едва явившись со службы, принимал новое дежурство — над внучкой, а Валера с Аллой вместе отправлялись в универ на лекции. Ксюшка уже деда начала принимать за отца, радостно агукала, когда он, не переодевшись, еще в форме, поднимал ее на руки, тетешкал кроху. И, конечно, не обходилось без подмоченного внучкой на радостях дедушкиного кителя.

Долго так продолжаться не могло, к тому же сын, на этот раз твердо настоявший на своем и женившийся все же, несмотря на очередные уговоры родителей повременить, после свадьбы мало переменил свое поведение. Женившись, он первое время порадовался тому, что добился своего, но голод на жизнь все еще не оставлял молодого парня. Он искренне старался быть примерным отцом, но двадцать два года все же не тот возраст, чтобы вот так сразу взять и оставить вольные студенческие привычки.

Родителям невмоготу было видеть, как Алла одна, без загулявшего с сокурсниками мужа, проводит иногда вечер за вечером. И это тоже послужило причиной решения дать молодым возможность пожить отдельно — авось сын все же образумится, зная, что теперь-то уж некому будет помочь молодой жене возиться с ребенком.

И Валерий Алексеевич потихоньку понял, что жизнь надо менять. Перешел на заочное, устроился на работу — сперва в латышскую школу, потом в военное издательство. Деньги были небольшие — рублей сто пятьдесят чистыми. Но родители помогали, Алла исправно получала стипендию, словом, на жизнь хватало. Да и компания друзей рассыпалась — Сашка женился и тоже ушел на заочное, устроился в милицию — инспектором по делам несовершеннолетних. Арик, недолго думая, поглядел на друзей и отправился по очереди ко всем сокурсницам — делать им предложение, о чем рассказал, смеясь, Иванову только лет через десять после своего второго уже брака. Однокурсницы ему почему-то отказали, и тогда он на фольклорной практике сошелся с молодой аспиранткой латышкой и быстренько женился на ней, чтобы не отставать от товарищей. Уйдя на заочное, он сначала шил дома джинсы, продавая их в Ленинграде фарцовщикам, потом устроился таксистом.

Универ Арик забросил окончательно тогда, когда, вспомнив о школьном увлечении, переквалифицировался в свободные художники. Он начал писать пейзажи с видами Вецриги, морские этюды, полюбившиеся многочисленным туристам, натюрморты с цветами, портреты маслом по фотографиям заказчиков. Набил руку, увлекся и уже в перестройку приобрел некоторую известность. Со временем его работы стали покупать галереи, имя начало появляться в каталогах. Когда Валерий Алексеевич вернулся в Латвию после своих горячих точек и занялся телевидением, он тоже немного помог старому другу раскрутиться, правда, не совсем бескорыстно — до сих пор, теперь уже в большом вырицком доме Ивановых в России, стены украшают картины Ария Алексеева.