— Наверное, Валера, наверное. — Медведев, как всегда, был уклончив и не любил спорить. — Надеюсь только, что на этот раз минует нас чаша сия.

— Вас-то, даст Бог, минует, — проворчал Валерий Алексеевич. — А вот нас — вряд ли!

Ельцин в Таллине был вчера, ты в курсе? Договор уже подписал «Об основе межгосударственных отношений»… Межгосударственных!!! С Латвией, Литвой и Эстонией сразу! То есть, Россия в его лице признала независимость! А сегодня наш ВС латышский уже ратифицировал дого-ворчик, ты понял?!

Стучали на стыках колеса, беззвучно летел в вагонное окно, прямо в лицо Иванову белый мохнатый снег. «Велик был год и страшен год по Рождестве Христовом…».

1918, 1919… 1991. Вот она, новая «Белая гвардия»! Как толкнул Толяна под локоть кто-то — вылез же с этим романом под звон бокалов.

Глава 2

Отправив Медведева с Украинцевым обратно в Питер — готовить первый выпуск «600 секунд» по Прибалтике, Иванов плотно засел в штаб-квартире Интерфронта в Старой Риге. Было о чем подумать в свете последних событий, да и новости могли последовать неожиданно, каждую минуту. Алексеев пропадал то в парламенте, то в срочно организованном Комитете общественного спасения, в который вошли все, так называемые «просоветские» организации республики: Компартия, Интерфронт, Объединенный совет трудовых коллективов, различные ветеранские организации. Командовал там Рубикс — первый секретарь КПЛ, а потому в Интерфронте, особенно после недавнего сознательного срыва Компартией тщательно подготовленной общелатвийской забастовки, больших надежд на Комитет спасения не возлагали. Понятно было и ежу, что Комитет будет управляться из Москвы, а значит, снова будут тянуть кота за хвост до последнего.

То, как нелепо и неудачно была организована попытка ввести прямое президентское правление в Литве, ясно показало — всерьез порядок в стране никто в Центре наводить не хочет и не будет. Некоторые говорили, что Москва просто уже не способна на жесткие меры, Иванов в это не верил. Способности были, они не потеряны. Армия и спецслужбы при наличии жестких и последовательных — главное — последовательных команд могли бы быстро нормализовать ситуацию. Конечно, вернуть все «назад», уже бы ни у кого не получилось. По-старому уже никогда бы не было. Было бы по-другому! Но именно того, чтобы все было «по-старому», никто не хотел уже и в Интерфронте.

Жестко пресечь развал Союза и строить новое государство, в котором не было бы места иждивенческим и националистическим иллюзиям союзных республик — вот единственный выход из положения сегодня — считал Валерий Алексеевич. С ним соглашались большинство друзей и коллег в Интерфронте и Рижском ОМОНе, в армии, и. во многих других структурах, знакомства в которых Иванов приобрел за годы политической работы.

Немногие тогда понимали, что «китайский» вариант перестройки ознаменован был не только жестоким подавлением «митинга безоружных студентов» на площади Тяньаньмынь. Но Иванов знал, что силам правопорядка и армии КНР противостояли десятки тысяч хорошо вооруженных автоматическим оружием и противотанковыми гранатами оппозиционеров, что настоящие бои не прекращались более суток не только на главной площади китайской столицы, но и по всему Пекину. Тысячи солдат были убиты, растерзаны, сожжены заживо, а тела их привязывали для устрашения к фонарным столбам на перекрестках. Такая вот «мирная» перестройка грозила всему Китаю в случае малейших уступок, сделанных оппозиции. Какое количество жертв было бы в огромном государстве с самым большим в мире (и вовсе не однородным!) населением, если бы гражданская война не была пресечена в зародыше, а перекинулась бы на весь Китай — просто представить себе было невозможно.

Но все события последних дней в Прибалтике в очередной раз ясно показали — Москва не только не готова идти на единственно возможное решение по жесткому подавлению почти уже состоявшегося распада СССР; Москва противодействует всем попыткам оставшихся еще во власти здравомыслящих людей продавить подобный китайскому силовой вариант. А все остальное — все неожиданные, нелепые всплески применения силы — лишь грубая имитация решительных действий, да еще в интересах самих, провозгласивших по указке Кремля независимость, республик. Недаром о «неожиданных» январских событиях в Прибалтике так хорошо были осведомлены заранее и НФЛ, и «Саюдис», уже в декабре выпустившие публичные обращения к латышам и литовцам с подробными инструкциями на этот счет.

Но что было делать? Выходить из игры, в которой, как ни крути, ты оказывался всего-лишь марионеткой? В которой любые твои действия, даже самые самоотверженные и отчаянные играли на руку противнику?

Оставалось надеяться на чудо. Оставалось бороться до конца. Даже просто не сдаться — это уже было победой — единственно возможным выигрышем в абсолютно проигрышной ситуации.

Мысли не слишком утешительные — это правда. Но кто-то приходил к этому выводу логически, кто-то интуитивно, кто-то по велению не остывшего сердца, а кто-то, повинуясь зову внезапно проснувшейся души. «Душа по своей природе христианка», — так, кажется, сказал Тертуллиан. Так не отказывать же в душе тем, в ком она проснулась именно тогда, когда они сражались за Родину под ее еще красным — атеистическим знаменем?

В Старой Риге, наполненной республиканскими министерствами, другими важными ведомствами (да и парламент тоже находится в центре Вецриги) — на улице Смилшу было сразу несколько баррикад. Две из них расположились аккурат по обе стороны от входа в штаб-квартиру Интерфронта. Несколько бетонных блоков, тяжелые грузовики, развернутые поперек узкой средневековой улочки — вот и вся «баррикада». Зато рядом с нею костерок, армейские или общепитовские огромные фляги с чаем и супом. Несколько небрежно, по-дизайнерски, брошенных бревен — для общего антуража, ну и просто — посидеть. Попить чайку с бутербродами или пирожками, запить водочкой — все на халяву — независимая Латвия гуляет! Независимая Латвия еще может себе позволить, за союзный пока что счет, кормить «баррикадников» в кафе и ресторанах, поставлять им горячительные напитки и оплачивать вдвойне и втройне командировочные водителям тяжелого автотранспорта, согнанного со всех колхозов республики по приказу нового правительства.

— Засрали и зассали всю Вецригу, конечно, но это ли горе? Коль идет такая пьянка — режь последний огурец! На кону — независимость! Впрочем, Верховный Совет Латвии и новое правительство прекрасно знали уже на тот момент, что независимость у них в кармане. Теперь надо было просто играть свою игру. И они ее играли. А кто поверил и теперь горько плачет — я не виноват, — так думал Иванов, протискиваясь в очередной раз в узкий проход для пешеходов, оставленный с краю баррикады, и входя в родное здание, над которым, прямо из окна его — Иванова — кабинета по-прежнему гордо развевался флаг Латвийской ССР, ставший теперь, в баррикадную пору, бельмом на глазу напивавшихся к вечеру в стельку латышских «добровольцев». К ночи у части «баррикадников» появлялось оружие. Мелькали порой даже автоматы.

И в Интерфронте, и в Рижском ОМОНе прекрасно понимали одну простую вещь — сельская милиция, состоявшая в основном из латышей, давно перешла на сторону нового правительства. Перешла, естественно, вместе с табельным оружием и его запасами в оружейных комнатах. Да и в здании Совмина, например, в подвале хранились тысячи автоматов и пистолетов, сотни пулеметов, гранатометов и боеприпасов к ним. Все это расходилось по рукам — доверенным и случайным, относительно чистым, а порою и просто грязным — уголовным. Часть этого оружия появилась и на баррикадах. Так же, как и латышская милиция в касках, бронежилетах и с автоматами, охранявшая наиболее значимые «баррикадные» объекты.

Валерий Алексеевич и Сворак, в компании с ребятами из рабочих дружин или «интербригад», как их еще называли, несколько ночей подряд ночевали на Смилшу, 12.

Потом их меняли другие интерфронтовцы. Так продолжалось довольно долго. Три раза по ночам в штаб-квартиру Интерфронта пытались вломиться пьяные баррикадники, чтобы сорвать красный флаг, висящий над их головами.