Постоянные упреки со стороны матери кончились тем, что Тиберий удалился на остров Капри. «Сообщают также, — пишет Тацит, — что его изгнало из Рима и властолюбие матери, которую он не желал признавать своей соправительницей и от притязаний которой не мог избавиться, так как самая власть ему досталась в дар от нее».

Всякие контакты Тиберия с матерью прекратились. «За все три года от его отъезда до ее кончины он виделся с нею один только раз, всего один день и лишь несколько часов, — уточняет Светоний. — Он и потом не посетил ее, когда она заболела, и заставил напрасно ждать себя, когда она умерла, так что тело ее было погребено лишь много дней спустя, уже разлагающееся и гниющее. Обожествление ее он запретил, уверяя, что такова была ее воля. Завещание ее он объявил недействительным; со всеми ее друзьями и близкими, включая тех, кому она на смертном ложе завещала схоронить ее, он расправился очень скоро, а одного из них, римского всадника, даже сослал качать воду[7]».

Почести Ливии воздали только после смерти Тиберия, ее сына, которого она так обожала. Мы читаем у Светония, что император Калигула «по завещанию Юлии Августы, которое Тиберий утаил… отсчитал и выплатил честно и без оговорок»; император Клавдий «бабке своей Ливии назначил… божеские почести и колесницу в цирковой процессии, запряженную четырьмя слонами, как у Августа»; также император Гальба — «более же всего он воздавал почтение Ливии Августе».

Несколько десятилетий спустя правнучка Ливии, Агриппина, тоже будет вести сына к власти: уничтожая возможных претендентов, проливая кровь самых близких родственников и не жалея собственного тела — только все это будет происходить более грубо, открыто, жестоко… Сценарий один, но в случае с Агриппиной отношения матери с сыном будут доведены до трагической развязки. Возможно, этого бы не случилось, если бы мать Нерона внимательно изучила историю своей прабабки и поняла: где начинается большая власть, родственные чувства находятся под большой угрозой.

Увы! Агриппина вспомнила о совершенно другом опыте Ливии — после того, как отправила в мир иной своего мужа. Тацит сообщает, что «Клавдию определяются почести, воздаваемые богам, и похороны его обставляются с такой торжественностью, с какой был похоронен Август, ибо Агриппина соревновалась в пышности со своей прабабкой Ливией».

Агриппина старшая

(14 год до нашей эры — 33 год нашей эры)

Агриппина Старшая родилась в плебейской семье Марка Випсания Агриппы. Будущий отец Агриппины в гражданскую войну сражался на стороне Октавиана Августа и одержал ряд значительных побед (в том числе в морском сражении при Акции над Антонием и Клеопатрой в 31 году до н. э.). Марк Агриппа считался лучшим военачальником императора, был его личным другом и удостоился руки единственной дочери принцепса — Юлии. Следовательно, по материнской линии Агриппина приходилась внучкой императору Августу.

Детство Агриппины прошло под строгим надзором Августа. «Дочь и внучек он воспитывал так, что они умели даже прясть шерсть (традиционная добродетель римской женщины); он запрещал им все, чего нельзя было сказать или сделать открыто, записав в домашний дневник; и он так оберегал их от встреч с посторонними, что Луция Виниция, юношу знатного и достойного, он письменно упрекнул в нескромности за то, что в Банях он подошел приветствовать его дочь» (Светоний).

В 5 году н. э. сам император Август выдал 19-летнюю Агриппину замуж за Германика. Ее избранник также приходился внуком Августу (от приемного сына Друза Нерона Клавдия).

По всему видно, император готовил Германика в свои преемники, и временным препятствием служила лишь молодость любимого внука. За год до его свадьбы с Агриппиной Август приказал старшему сыну (тоже приемному) Тиберию усыновить Германика, хотя у Тиберия имелся и родной сын. С этого момента карьера Германика быстро продвигается: в 7 году он становится квестором, а в 12 году Август дает способному внуку консульство.

Август до последних своих дней покровительствовал Германику и столь же заботливо относился к его жене. «В письме к своей внучке, Агриппине, — читаем у Светония, — он хвалит ее хорошие задатки, но добавляет: „Однако старайся избегать деланности, когда говоришь и пишешь“».

Тиберий не разделял ни чувств, ни планов Августа. По свидетельству Светония, «к обоим сыновьям — и к родному, Друзу, и к приемному, Германику, — он никогда не испытывал отеческой любви. Друз был противен ему своими пороками, так как жил легкомысленно и распущенно. Даже смерть его не вызвала в отце должной скорби: чуть ли не сразу после похорон вернулся он к обычным делам, запретив продолжительный траур».

Тиберий не только не любил Германика, но и опасался его как соперника в борьбе за кресло принцепса. В 13 году он отправляет приемного сына в Галлию. Там было очень неспокойно. Кроме постоянных войн с германцами, бунтовали легионеры: частью — недовольные многочисленными работами и обязанностями, частью — отслужившие положенный срок и не получившие увольнения. Но Тиберий просчитался, посылая Германика навстречу множеству опасностей…

Смерть Августа в 14 году вызвала серьезные волнения легионов, стоявших на Рейне: они требовали, чтобы Германик принял верховную власть. «Но чем доступнее была для Германика возможность захвата верховной власти, — отмечает Тацит, — тем ревностнее он действовал в пользу Тиберия».

Изучая историю императорского дома Юлиев — Клавдиев, не перестаешь удивляться, с какой жестокостью его представители боролись за императорский трон, безжалостно убивая самых близких родственников. И все же большего удивления достойно другое: Германик едва не погиб из-за того, что настойчиво отказывался от власти принцепса. Во время бунта рейнских легионов Германик «стремительно соскочил с трибунала», как только солдаты предложили поддержать его в достижении верховной власти.

Подробности находим у Тацита.

«Ему не дали уйти, преградили дорогу, угрожая оружием, если он не вернется на прежнее место, но он, воскликнув, что скорее умрет, чем нарушит долг верности, обнажил меч, висевший у него на бедре, и, занеся его над своей грудью, готов был поразить ее, если бы находившиеся рядом не удержали силой его руку. Однако кучка участников сборища, толпившихся в отдалении, а также некоторые подошедшие ближе принялись — трудно поверить! — всячески побуждать его все же пронзить себя, а воин по имени Калузидий протянул ему свой обнаженный меч, говоря, что он острее».

В это тревожное время жена Германика находилась рядом с ним. Отвергнув удел женщин ждать мужчин с войны у семейного очага, Агриппина повсюду следовала за мужем. В походных палатках, в окружении врагов и грубых легионеров внучка императора рожала детей. И дети Германика росли на глазах у солдат — здесь же, в лагерях.

Германика порицали во время описанного выше бунта: «Пусть он не дорожит своей жизнью, но почему малолетнего сына, почему беременную жену держит при себе среди беснующихся и озверевших насильников?»

«Он долго, — пишет Тацит, — не мог убедить жену, которая говорила, что она внучка божественного Августа и не отступает перед опасностями, но наконец со слезами, прижавшись к ее лону и обнимая их общего сына, добился ее согласия удалиться из лагеря».

Как ни странно, именно уход Агриппины с маленьким Гаем Калигулой, который «родился в лагере, вскормлен в палатках легионов», и вернул спокойствие в римский лагерь. «Прозвищем Калигула (Сапожок) он обязан лагерной шутке, потому что подрастал он среди воинов в одежде рядового солдата, — рассказывает об этом эпизоде Светоний. — А какую привязанность и любовь войска снискало ему подобное воспитание, это лучше всего стало видно, когда он одним своим видом несомненно успокоил солдат, возмутившихся после смерти Августа и уже готовых на всякое безумие. В самом деле, они только тогда отступились, когда заметили, что от опасности мятежа его отправляют прочь, под защиту ближайшего города: лишь тут они, потрясенные раскаянием, схватив и удержав повозку, стали умолять не наказывать их такой немилостью».