— Нет, извини меня…

— Только позволь мне объяснить. Существует объяснение ее поведения, Рой. Ты не можешь себе представить, какой была прошедшая неделя в классе. Мисс Уэбли загоняла нас так, что мы были готовы развалиться на части. У нас не было ни секунды отдыха. Ты понимаешь, что мы работали до двух, трех и даже четырех часов утра? И каждую ночь, Рой. Это было ужасно. В субботу в полдень мы были в совершенном отпаде. Дорогой, после такой недели ты не можешь обвинить девушку, если она чуть-чуть кутнула.

— Я знаю все об этой последней неделе, — сказал он. — Я знаю все о напряжении. Оно примерно вдвое превышало обычное.

— Ну вот видишь!

Он сказал:

— Было так, как мы запланировали.

— Вы запланировали это?

— Совершенно верно. Мы должны знать, как поведет себя каждая девушка в напряженной обстановке. Ты выдержала испытание. Твои другие соседки по номеру также выдержали. Все остальные девушки выдержали, Донна Стюарт не смогла. Вот почему мы отсылаем ее домой.

— Но это нечестно! Это несправедливо! Отсылать ее домой только из-за одного проступка!

— Одного? — Он остро посмотрел на меня. — Она была пьяной в прошлый уик-энд во время игры джей-элэй. Ее видели в баре и при других обстоятельствах. Мы дали ей возможность оправдаться за те случаи. Этот случай лишь один из множества. — Он встал н обнял меня. — Кэрол, я ошибался в ней, как и ты. Когда мы отсылаем девушку домой, это не приносит нам радости, но наша ответственность слишком велика. Мы не можем допускать таких случаев.

— Она моя подруга, Рой.

— Я знаю. Но это не меняет дела.

Я уже плакала.

— Я прошу у тебя только одну-единственную вещь, дорогой. Дай ей еще шанс.

Он отпустил меня и отошел в полной ярости.

— Кэрол, тебе следует оставить это на моей совести. Это моя работа. Что ты сейчас от меня ожидаешь? Позвонить Арни Гаррисону и сказать, что я изменил свое мнение? Что эта девушка сегодня после полудня не была пьяна? Что она не начинающая алкоголичка? Ты хочешь от меня этого?

— Рой, если ты ей дашь еще один шанс, я обещаю тебе, я стану около нее с хлыстом, если будет необходимо.

— Я не могу этого сделать.

Я сказала:

— Дорогой, прошлой ночью погибла Альма. Сегодня ты отсылаешь с позором одну из моих подруг домой. Это значительно больше, чем я могу перенести. Ради меня.

— То, о чем ты просишь, невозможно.

Слезы заливали мое лицо. Я сказала:

— Ты знаешь, что ты сейчас делаешь, Рой? Она сейчас еще не алкоголичка. Но если ты отошлешь ее, она станет ею, в этом можно не сомневаться. Дорогой, мы де можем позволить, чтобы это случилось.

— Моя ответственность не распространяется так далеко.

— Нет? Ну, позволь мне сказать тебе еще кое-что. Это маленькое заявление подведет итог. У тебя нет сердца, Рой, в твоих жилах нет человеческой крови, ты совсем не способен мыслить и чувствовать, как нормальное человеческое существо. Для тебя не имеет значения то, что ты губишь Донну Стюарт. Ты знаешь, что ты такое? Ты всего лишь простой механический предохранитель «Магны интернэшнл эйрлайнз». Боже мой, они должны каждую ночь отвозить тебя в ангар, покрывать тебя непромокаемым брезентом, чтобы ты не покрылся пылью.

— Кэрол, тебе лучше уйти и лечь.

— Ты думаешь, я в истерике?

— Да, у тебя было тяжелое время.

— Ты ошибаешься. Я не истеричка. Ты уверен, что у меня было плохое время. Рой, я больше не люблю тебя и не захочу видеть тебя до конца своей жизни.

Он попытался меня обнять, но я с яростью вырвалась и убежала.

Я сделала несколько попыток помочь Донне с упаковкой, но в какой-то момент она потеряла терпение и сказала:

— Послушай, золотко, пойди и сядь где-нибудь, перестань болтаться все время у меня под ногами.

Джурди была великолепна. Она и Донна в нормальных обстоятельствах не слишком заботились друг о друге, но в этот судный час они работали в одной упряжке. Возможно, в этом проявился ее прежний опыт или, возможно, это было заложено в ее натуре; Джурди была сильной, как лошадь, и сказочно ловкой. У нее была сноровка превосходно складывать вещи, может, это и звучит не так уж значительно, но, без сомнения, является одной из наиболее важных достоинств женщины. Она могла сложить буквально любую вещь так, что она точно входила в чемодан — юбки, платья, даже жакетки. Дай мне упаковать жакет, и когда его распакуют, то он сгодится разве лишь для Армии спасения. Я стала испытывать большое уважение к Люку Лукасу. Это действительно было удивительно, что он мог оценить женщину как мог оценить корову, в одну минуту. Он, конечно, не допустил ошибки, выбрав Мэри Рут Джурдженс. Он получил сокровище. Ей-Богу, держу пари, она могла сложить для него даже одного из его призовых быков, в любое время, когда ему понадобится куда-нибудь поехать и он захочет путешествовать налегке с одним чемоданом. Я подумала, что «Магна» сможет сэкономить для себя миллион долларов в год, наняв одного лишь Люка для оценки и обработки своих стюардесс. Им не нужны будут мистер Гаррисон и механический психиатр, да и все остальные. Все, в чем они нуждаются, так это в этой старой птице.

Боже, я чувствовала себя гнусно. Стоило мне глянуть на кровать Альмы, я начинала плакать; стоило мне взглянуть себе под ноги, как я вспоминала, что внизу был Рой Дьюер, и снова начинала плакать. Я не знала, сколько еще напастей может свалиться на меня в жизни. Джурди сделала мне кофе, действительно крепкий, но он не помог; она сделала мне гамбургер, и он мне не только не помог, а вызвал у меня тошноту, и наконец я поняла, что складывала несчастье к несчастью, и отправилась в комнату Джурди, закрыла дверь, рухнула на кровать, на которой обычно спала Аннетт, и отключилась.

Я не знаю, как долго я была там, когда дверь открылась и вошли доктор Элизабет Шварц с мисс Уэбли. Я видела их достаточно смутно, но узнала их и удивилась, чего это они пришли. Было не самое лучшее время для дружеского визита.

— Хелло, Кэрол, — сказала доктор Шварц. Она несла черный кожаный чемоданчик, обычный докторский чемоданчик, но выглядела вместе с тем весьма мило и женственно.

— Хелло, доктор Шварц.

— Привет, — сказала мисс Уэбли. И я ответила:

— Привет.

Доктор Шварц села на кровать Аннетт рядом со мной и с сочувствующей улыбкой посмотрела на меня.

— Как ты себя чувствуешь, Кэрол?

— О, прекрасно. Совсем прекрасно.

— Это хорошо. Я пришла прямо от доктора Дьюера. Он решил, что мне стоит заглянуть к тебе.

— Как его рука?

— Ничего серьезного. Сломана лишь пара косточек. Я послала его в госпиталь сделать рентген. Мужчины глупые, правда? Они, видимо, не понимают, что человеческая рука — это очень хрупкий инструмент и не приспособлен для борьбы. Через пару недель он будет в порядке.

Я начала снова плакать.

Доктор Шварц сказала:

— Мое дорогое дитя, для тебя было тяжелое время, ты полностью истощена, и так не может продолжаться. Я хочу дать тебе успокоительное, чтобы снять напряжение, и мне хотелось, чтобы ты по-настоящему поспала всю ночь…

— Но мне не требуется успокоительное.

Мисс Уэбли присоединилась:

— Пожалуйста, Кэрол. Послушай доктора Шварц. — Она смотрела на меня и тоже плакала. Господи, весь этот сумасшедший мир, казалось, плакал.

Доктор Шварц сказала:

— Пег, принеси мне, пожалуйста, стакан воды.

Мисс Уэбли отошла. Я сказала:

— Доктор Шварц, ну почему происходят подобные вещи?

— Я не знаю, Кэрол. Мне хотелось это знать. Это случается, однако, с каждым. Такое случилось и со мной, если это может служить утешением.

Мисс Уэбли возвратилась со стаканом воды. Доктор Шварц дала мне две зеленые таблетки, и когда я глотала их, то чувствовала себя, как Сократ, принявший яд. Я знала, доктор Шварц поступила правильно, знала, она сделала это, чтобы избавить меня от страдания; а я, честно говоря, не ожидала, что когда-нибудь проснусь.

Я проспала почти пятнадцать часов, все еще на постели Аннетт. Я даже не сразу сообразила, кто я такая, когда открыла глаза. Ничего определенного, кроме того, что я существо женского пола ростом в пять футов семь дюймов, не могла сказать. Постепенно, однако, стала приходить в себя, но только когда поднялась и встала с постели, до меня дошло, что доктор Шварц, вероятно, сделала — она отключила мой мозг, чтобы дать ему отдых или чтобы подпитать его новой силой: моя голова была легкой, как перышко. Довольно странное чувство: моя голова стремилась плавать сама по себе.