По такимъ правиламъ, Белфордъ, за что же инное долженъ я почесть ея молчаніе, какъ не за знакъ неудовольствія? Я просилъ у нее прощенія за ту смѣлость, которою считалъ ее обиженною. Я обѣщался ей, что впредь ненарушимо буду наблюдать ея желанія, и что докажу ей всемъ моимъ повѣденіемъ что истинная любовь страшится всегда оскорблять и обижать.
Что же она отвѣчала? Я воображаю себѣ, Белфордъ, что будто ты у меня спрашиваешь.
Отвѣчала? поистиннѣ, она казалась печальною, разстроенною, тронутою, въ недоумѣніи, сколько я о томъ могъ судить, на самое ли ее долженъ былъ упасть ея гнѣвъ или на меня. Въ то время она оборотилась отъ меня скрывая текущія противъ ея воли слезы: она изпустила горестію исполненный вздохъ, раздѣлившейся на три или четыре части, изъ коихъ каждая столь сильно выражалась, что можно было оную слышать, однако она весьма усиливалась прекратить оный, выходя наконецъ, она оставила меня побѣдителемъ Марсова поля.
Не говори мнѣ о учтивости. Не говори мнѣ о великодушіи. Не говори мнѣ о состраданіи. Насилія не должны ли быть равномѣрны? Не такую ли выгоду и съ своей стороны она имѣетъ? Не понудила ли она меня сумнѣваться о ея любви? Не Ощущала ли она удовольствія, изъясняя мнѣ, что ея ненависть къ Сольмсу ни мало не произходитъ отъ предпочтенія касающаго до меня. Что долженъ я подумать о той скорьби, которою она была угнѣтаема, видя себя сверьхъ чаянія, или что почти все равно, по своему соизволенію на свиданіи со мною у садовыхъ дверей?
Подумай, какое было бы торжество гордыхъ Гарлововъ, еслибъ я вознамѣрился теперь сочетаться съ нею бракомъ? Фамилія не столь знатная какъ моя! Никто изъ нихъ недостоинъ моего сродства выключая ее! Великое богатство, коимъ я могу избѣгать всякихъ обязательствъ и зависимости! Столь великая надежда. Особа моя, дарованія, которыя поистиннѣ не заслуживаютъ презрѣнія, и которыя презираемы токмо Гарловами, кои принудили меня оказывать скрытнымъ образомъ услуги ихъ дочери, въ такое время, когда два знатнѣйшіе въ Королевствѣ дома чинили мнѣ предложенія, коихъ я и слушать не хотѣлъ, изъ любви ли къ ней, или потому что, презирая бракъ, рѣшился не жениться ни на какой другой женщинѣ: я былъ принужденъ скрыть ее не токмо отъ нихъ, но и отъ нее самой. Не думаешь ли ты, чтобъ я сталъ просить прощенія у ея фамиліи, и чтобъ признали меня сыномъ угрюмаго тирана, которой ни чемъ иннымъ, какъ своими богатствами тщеславиться можетъ; чтобъ признали меня братомъ того презрительнаго человѣка, которой питаетъ ко мнѣ величайшую ненависть; и сестры недостойной моего вниманія [безъ чего я восторжествовалъ бы надъ нею по моему желанію, и конечно съ гораздо меньшимъ затрудненіемъ, нежели надъ ея сестрою, которую она варварски обидѣла;] и наконецъ чтобъ признали меня за племянника двухъ дядьевъ, которые не имѣя другаго достоинства кромѣ пріобрѣтеннаго ими богатства, почитаютъ оное правомъ меня ругать, и желалибы меня видѣть ползающаго у ногъ ихъ въ ожиданіи ихъ милости? Нѣтъ, нѣтъ, мои предки, никогда не будутъ васъ укорять, что послѣдній вашъ потомокъ заслуживаетъ презрѣніе, унижается, ползаетъ, цѣлуетъ прахъ, дабы учинится рабомъ жены!
Я скоро опять примусь за перо.
Письмо CVII.
Но сія жена, не есть ли превосходная Кларисса? [не станемъ упоминать имя Гарловъ, столь я оное презираю во всемъ другомъ выключая ее.] не на сей ли обожанія достойной предмѣтъ нечувствительно падаютъ мои угрозы? Если добродѣтель есть истинное благородство; то колико Кларисса благородна своею! и колико бы союзъ съ нею былъ благороденъ, еслибъ не находилъ я причины укорять ее тою фамиліею, отъ которой она произошла, и которую она предпочитаетъ мнѣ!
Но приступимъ къ дѣлу. Не заслуживала ли она и сама до сего времени укоризны? И когда бы можно было изъяснить все въ мою пользу; то мои разсужденія о прошедшемъ не учинили ли бы меня нещастнымъ, какъ скоро новость обнажена будетъ отъ своихъ прелестей, и когда я буду обладать тѣмъ благополучіемъ, къ коему мое желаніе стремится? Своеволецъ, имѣющій разборчивой вкусъ, простираетъ оной гораздо далѣе нежели прочіе люди. Поелику весьма рѣдко обрѣтаетъ онъ сопротивленія добродѣтели въ тѣхъ женщинахъ, съ коими обращается; то тѣмъ привыкаетъ судить о всѣхъ прочихъ по тѣмъ женщинамъ, коихъ онъ спозналъ. Нѣтъ ни единой въ свѣтѣ женщины котораябъ сопротивлялась твердымъ настояніямъ любовника, когда онъ знаетъ соразмѣрять нападенія съ склонностями; и въ семъ то состоитъ, какъ ты знаешь, первое правило своевольцевъ.
Какъ Ловеласъ! слышу тебя съ удивленіемъ меня спрашивающаго! можешь ли ты сумнѣваться о удивительнѣйшей изъ всѣхъ женщинъ? Сомнѣваешься ли ты о добродѣтели Клариссы?
Я не сумнѣваюсь, дражайшій другъ. И не смѣю о томъ сумнѣваться. Сохраняемое мною къ ней священное благоговѣніе явило бы мое нечестіе въ таковомъ сумнѣніи. Но я у тебя спрашиваю, не ужели главное правило ея добродѣтели есть гордость? Отъ кого она происходитъ? Какого она пола? Если Кларисса непорочна; то отъ чего произходятъ ея преимущества? гордая мысль, дабы быть великимъ примѣромъ своему полу, даже и до сего времени въ ней пребываетъ. Но сія гордость не послаблена ли? Знаешь ли ты мущинь или женщинъ, которыебъ не унывали въ нещастіи и униженіи? Уничижи особливо женщину; то увидишь съ весьма малымъ изключеніемъ что униженіе поразитъ ее до глубины сердца. Дѣвица Кларисса Гарловъ, развѣ образецъ добродѣтели? Самая ли она добродѣтель? Весь свѣтъ такъ о ней думаетъ, скажутъ мнѣ, всѣ тѣ, которые ее знаютъ и всѣ тѣ которые о ней слыхали.
Изъ сего ясно видно, что общій слухъ относится къ ея пользѣ. Но слухъ утверждаетъ ли добродѣтель? Испытана ли ея собственная добродѣтель? Гдѣжъ тотъ наглецъ, которой отважился подвергнуть искушенію добродѣтель Клариссы?
Я тебѣ сказалъ, Белфордъ, что я хотѣлъ разсуждать съ самимъ собою, и погрузился въ толь тонкія изслѣдованія нечувствительно и не примѣтя самъ онаго; но станемъ продолжать оное съ величайшею строгостію.
Я знаю, что все мною сказанное, и начертанное моимъ перомъ, не весьма великодушно покажется тебѣ въ любовникѣ, но подверіая добродѣтель разнымъ опытамъ, мое намѣреніе не состоитъ ли въ томъ дабы ее восхвалить, если усмотрю что она перенесетъ оныя и пребудетъ непорочною и достойною торжества? Оставимъ на минуту всѣ разсужденія произходящія отъ такой слабости, которую нѣкоторые весьма не къ стати называютъ уклонностію или снисхожденіемъ къ слабостямъ другаго, которая часто повреждаетъ благородныя сердца.
Приступимъ опять къ нашему дѣлу, дражайшей другъ. Я хочу подвергнуть мою любезную строжайшему опыту, въ томъ намѣреніи дабы дать знать всѣмъ тѣмъ особамъ сего пола, которымъ ты пожелаешь сообщить нѣкоторыя мѣста изъ моихъ писемъ, какъ онѣ должны поступать, дабы заслужить почтеніе молодаго человѣка, чего отъ нихъ надѣются, и, если онѣ будутъ имѣть дѣло съ разумнымъ и разборчивымъ человѣкомъ [или гордымъ, если ты хочешь] то сколь должны стараться вести себя пристойно и постоянно, дабы не подать ему повода худо судить о ихъ свойствѣ по случайнымъ благосклонностямъ, которыя всегда почитаемы будутъ за слабости. Жена не должна ли хранить чести мужа? И не болѣе ли стыда ея проступки приносятъ мужу нежели ей самой? Не безъ причины, Белфордъ, любилъ я всегда противуполагать дѣламъ всякія препятствія.
Начнемъ опять свое дѣло, еще повторяю, поелику я уже началъ разсматривать сей важной запросъ; т. е. должно ли мнѣ жениться, и какихъ свойствъ должна быть моя жена. Разсмотреніе будетъ чистосердечно. Я окажу сей дражайшей особѣ не токмо строгую но и великодушную справедливость; ибо я намѣренъ о ней судить по собственнымъ ея правиламъ, равно какъ и по нашимъ главнымъ законамъ.
Она раскаевается въ томъ, что имѣла со мною переписку, то есть съ человѣкомъ столь вольнымъ, которой и преждѣ предполагалъ ее вовлечь въ сіе дѣло, и которой въ томъ успѣлъ такими способами, кои самой ей неизвѣстны.