Я ничего не скажу о твоемъ письмѣ къ Беллѣ, пока не увижу слѣдствій онаго. Ты надѣешься говоришь, ты, несмотря на мои сомнѣнія, что тебѣ пришлютъ деньги и твое платье. Хотя съ великимъ сожалѣніемъ, но увѣдомляю тебя, что когда по причинѣ твоего письма собрался совѣтъ; то твоя матушка была одна, которая изьявила свое мнѣніе въ твою пользу и услышала такія опроверженія, которыхъ преодолѣть была не въ состояніи. И такъ я неотмѣнно требую, чтобъ ты приняла мои представленія, и изъяснила бы мнѣ о всемъ томъ, чего впрочемъ у тебя недостаетъ, дабы я тебѣ могла оное переслать.

Не надѣйся примиренія, которое принуждаетъ тебѣ пренебречь случай положиться на такого покровителя, каковъ твой Ловеласъ, въ качествѣ мужа. Я покрайней мѣрѣ воображаю себѣ, что если ты тогда будешь опасаться какой ни есть обиды; то конечно сіе будетъ токмо отъ него. Какія должны быть его намѣренія, когда онъ упускаетъ тѣ обстоятельства, въ коихъ не можно его подозрѣвать, не узнавши причины? Я тебя не хулю. Ты конечно не могла иначе изъясняться, какъ молчаніемъ и краскою, когда сей безумной отрѣкся, даже и въ своей покорности отъ тѣхъ правилъ, которые ты ему предписала находясь къ другомъ положеніи. Но, какъ я уже нѣсколько излишне сказала; то опасаюсь, чтобъ темъ не внушить въ тебя страха… Впрочемъ, я тебя увѣряю,что ты его нимало не щадила.

Я тебѣ сказала въ послѣднемъ моемъ письмѣ, что роль, которую ты должна выдержать чрезвычайно трудна. Я присовокупляю, что ты имѣешь весьма нѣжную душу, въ разсужденіи такого поступка. Но когда любовникъ возвышенъ, то Героиня долженствуетъ быть унижена. Онъ съ природы гордъ и наглъ. Я не знаю, не должна ли и ты послабить его гордости, которую онъ называетъ своею честію, и не лучше ли будетъ нѣсколько болѣе вникнуть въ его поступки. Я покрайней мѣрѣ желала бы, чтобъ сожалѣнія о твоемъ свиданіи и прочія жалобы были прекращены. Къ чему служатъ сожалѣнія, дражайшая моя? онъ ихъ никогда не снесетъ; и ты не должна надѣяться, чтобъ онъ ихъ могъ снесть.

Впрочемъ я по собственной моей гордости чрезвычайно досадую, что толико презрительной человѣкъ сего пола могъ получить такое торжество надъ особою моего пола.

При всемъ томъ, я признаюсь, что восхищаюсь твоею бодростію. Толико кротости, когда кротость прилична, толико твердости, когда твердость необходима; какое великодушіе!

Но я разсуждаю, что въ теперешнихъ твоихъ обстоятельствахъ, не худо бы было употребить нѣсколько осмотрительности и учтивства. Человѣколюбіе, которое онъ изъявляетъ, когда видитъ тебя пришедшею противъ него въ ярость, нимало ему не сродно. Я представляю его себѣ колеблющагося, въ нетерпѣливости, такъ какъ ты его описываешь, отъ превосходства твоихъ поправленій. Но Ловеласъ есть ни что инное, какъ дуракъ. Не подвергайся нимало ни гнѣву ни любви.

Ты чрезвычайно глубокомысленно пишешь, любезная моя, въ первомъ изъ твоихъ двухъ писемъ, касательно Г. Гикмана и моей матушки. Въ разсужденіи моей матушки, оставь такую важность. Если мы теперь не весьма хорошо обходимся; то въ другое время не будемъ худо обходиться. До толѣ, пока я способна приводить ее въ улыбку, даже и въ самомъ величайшемъ ея гнѣвѣ, [хотя иногда она и старается отъ того воздерживаться] то ето будетъ еще весьма добрый знакъ; знакъ изъявляющей, что ея гнѣвъ не чрезвычайно великъ, или что оный не можетъ долгое время продолжаться. Впрочемъ, честное слово, благосклонный взглядъ, которой покажу ея любимцу, приводитъ перваго въ восхищеніе, а другую нѣсколько успокоиваетъ. Но твое положеніе пронзаетъ мое сердце, и, не взирая на мое легкомысліе, они должны иногда оба принимать участіе въ моей скорьби, которая произходитъ отъ неизвѣстности твоего жребія, наипаче когда по нещастію не могла тебѣ доставить такого покровительства, которое бы тебя спасло отъ пагубнаго поступка, коего необходимость я съ тобою оплакиваю.

Анна Гове.

Ты мнѣ повторяешь, дражайшая моя, что мои платья, и нѣсколько денегъ, которыя я оставила, никогда мнѣ не пришлютъ. Однако я еще не отчаяваюсь получить оныя вѣщи. Рана еще не излѣчена. Когда ихъ страсти укротятся; то они станутъ судить о такихъ вѣщахъ совсемъ иначе. Чего не должна я надѣяться посредствомъ такой ходатайницы, какъ моя дражайшая и великодушная матушка? Плѣняющее снисхожденіе! увы! Колико мое сердце обливается кровію, и колико еще о ней терзается!

Ты не желаешь, чтобъ я помышляла о примиреніи! Нѣтъ, нѣтъ, сія мысль нимало меня не ласкаетъ. Я весьма знаю тому препоны. Но дражайшія мои желанія не должны ли къ тому стремиться? Въ разсужденіи сего человѣка, чего могу я болѣе надѣяться? Когда бы я и хотѣла предпочесть бракъ тѣмъ покушеніямъ, которыя я почитаю себя обязанною учинить для моего примиренія; но ты видишь, что бракъ не совершенно отъ меня зависитъ.

Ты говорить, что онъ гордъ и наглъ, такъ конечно. Но думаешь ли ты, чтобъ онъ когда ни есть не вознамѣрился привести меня въ равенство съ своею гордостію Что ты думаешь, дражайшая моя пріятельница, когда совѣтуешь мнѣ вникнуть нѣсколько болѣе въ его поступки? Мнѣ кажется, по истиннѣ, что я никогда не имѣла такого намѣренія. Я тебя смѣло увѣряю, что если я примѣчу въ Г. Ловеласѣ хотя нѣкій видъ, изъявляющей намѣреніе меня понизить; то онъ по своей наглости никогда меня не принудитъ оказать слабость недостойную твоей дружбы, то есть, толико же недостойную и меня и прежняго моего свойства.

Но поелику я не имѣю другаго покровителя кромѣ его; то и не почитаю его способнымъ употребить ко зло мое состояніе. Если онъ претерпѣлъ ради меня великія затрудненія; то конечно отъ самаго себя. Пусть онъ обвиняетъ въ томъ, если ему угодно, собственной свой нравъ, которой былъ поводомъ къ ненависти моего брата. Я, въ разсужденіи того, не скрыла отъ него моихъ чувствованій. Впрочемъ обязывалась ли я когда нибудь съ нимъ какимъ обѣщаніемъ? Изъявляла ли я къ нему когда любовь мою? Желала ли я когда продолженія его стараній? Еслибъ наглость моего брата не разстроила съ начала всего дѣла; то не весьма ли вѣроятно, чтобъ я, по моему равнодумію, отвергнула гордаго сего человѣка, и принудила бы его возвратиться въ Лондонъ такъ какъ въ обыкновенное его жилище? Тогда вся бы его надѣжда и требованія прекратились; потому что онъ не получилъ бы отъ меня нималѣйшаго ободренія. День его отъѣзда кончилъ бы нашу переписку; и, повѣрь мнѣ, что ни когда бы она и не начиналась, еслибъ не пагубное приключеніе вовлекло меня въ оную, для пользы другаго. Колико я была безразсудна не имѣвши въ томъ ни малѣйшаго участія. Думаешь ли ты, и думалъ ли онъ самъ, чтобъ та переписка, которая, по моему мнѣнію долженствовала быть маловременною, и которую, какъ ты не безъизвѣстна матушка моя не считала важною, дошла до столь нещастнаго окончанія, еслибъ я не была угнѣтаема съ одной стороны и обманута съ другой? Хотя бы ты меня и почитала въ совершенной его зависимости; то какой предлогъ имѣлъ бы онъ мстить мнѣ за проступки другаго, отъ коего какъ не безъизвѣстно, онъ претерпѣлъ менѣе нежели я? Нѣтъ, дражайшая Гове, не возможно, чтобъ онъ подалъ мнѣ причину ожидать отъ него толикаго злодѣянія, и толь мало великодушія.

Ты не желаешь, чтобъ я разскаявалась о небольшихъ распряхъ, востающихъ между твоею матерью и тобою. Не должна ли я быть чувствительно тѣмъ тронута, когда онѣ востаютъ отъ меня! И не должна ли усугубиться скорбь, когда онѣ возбуждаемы моимъ дядею и прочими моими родственниками? Но позволь, сказать мнѣ можетъ быть и съ излишнею нѣжностію находясь въ таковыхъ обстоятельствахъ, что умѣренныя жалобы, чинимыя тобой въ разсужденіи твоей матушки, дѣйствительно обращаются противъ тебя самой. Слова, которыя приводятъ тебя въ оскорбленіе, я хочу, я приказываю, я хочу чтобъ мнѣ повиновались, не ясно ли показываютъ, что ты поступаешь противъ ея воли?