Ежегодно Япония встречает от 15 до 30 тайфунов. По преимуществу – в сентябре-октябре, когда на Дальний Восток приходит совершенно особенная – прозрачная – осень. Этот регион (Япония, Сахалин, русское Приморье) находится на границе континентального массива Евразии и чаши Тихого океана, отсюда – муссонный характер климата. Осенью материк быстро охлаждается, и над районом Оймякона формируется устойчивый и с каждым днем все более холодный Восточно-Сибирский антициклон. Ветра с северо-запада, прохладные и сухие, приносят звенящую тишину; воздух абсолютно чист; и горизонт отодвигается, кажется, на десятки километров; склоны гор, заросшие кустарниками, окрашиваются в кармин и золото, образуя невесомое цветное покрывало, складками спускающееся к морю. Здесь нет дождей, столь характерных для европейской осени, а все "положенные" осадки выливаются в один-два дня, когда приходит Тайфун.
А потом наступает зима, длинная, холодная и малоснежная. Еще и в конце XIX столетия каждая зима была для японских крестьян (по крайней мере на Хоккайдо и северном Хонсю) игрой в рулетку со смертью. Обледенелые горные склоны, ветер, вымерзшая и вымершая природа, невероятная нищета… Зимами в японские горные деревни, отрезанные друг от друга, от побережья и городов, возвращалась, спускаясь с вершин, носящих гордые имена: Асахи, Адзумо, Ивате, Абакума, – культура раннего неолита, и вновь и вновь, как десятки тысяч лет назад, старики уходили в горы и там умирали, увеличивая остальным шансы пережить зиму.
В марте погода меняется, теплые влажные ветры с Тихого океана несут туманы и частые моросящие "сливовые" дожди. Температура воздуха быстро переходит через ноль, а потом на два-три месяца замирает где-то около плюс десяти градусов. Так что сезоны на Дальнем Востоке сдвинуты: лето начинается в конце июня, уже после солнцестояния, и заканчивается не ранее равноденствия.
С геологической точки зрения Япония представляет собой типичную островную дугу, отделяющую континентальную евразийскую плиту от океанической коры Тихого океана. Соответственно, вся территория страны, вся без исключения, оказывается сейсмоопасной зоной. Япония уверенно держит первое место в мире по количеству землетрясений и действующих вулканов.
"Эпицентр землетрясения 1923 года в Токио (известного как Канто-даи-шинсаи – великое землетрясение Канто) находился в заливе Сагами рядом с островом Ошима, в 70 километрах южнее Токио. Как и в сицилийской Мессине, в Токио не произошло предварительных слабых, толчков. Основной толчок был зафиксирован в полдень, когда деловая активность сворачивалась и токийцы готовились к уик-енду, а тысячи домохозяек готовили субботний обед.
Жилища большинства людей в японской столице были выстроены из легкой древесины и картона и находились тесно друг к другу, что вполне разумно там, где существует постоянная сейсмическая нестабильность. Разрушенный дом легко восстановить, а жителям проще выбраться из под обломков. Но такие дома чрезвычайно пожароопасны. Сильные ветры, сопровождающие землетрясение, разносили пламя от кухонных плит, газ из разорванного газопровода подхватывал его, и в результате во многих точках города начались пожары, которые постепенно объединились в один большой погребальный костер. Нефтяные танки на морских базах в Йокогаме треснули, выливая тысячи галлонов горящей нефти на улицы города и в залив. Горящая масляная пленка превратила морскую поверхность в сущий ад, погубив множество людей, которые прыгали в воду, ища спасения от огня."[4]
В Йокогаме и Токио погибло 143.000 человек, а всего в краю Канто лишились жизни более 200.000 японцев. Этот рекорд не был перекрыт атомной бомбардировкой Хиросимы и Нагасаки.
Разрушительные силы природы господствуют на японской земле безраздельно, и если цивилизация есть ответ на вызов[5], то культура Ямато представляет собой ответ на вызов со стороны стихийных бедствий.
Во всяком случае, две черты японского национального характера, особенно резко проявившиеся в Тихоокеанской Войне, – фатализм и неприхотливость, доходящая до стоицизма, – обязаны своим происхождением сейсмической нестабильности страны.
С землетрясением нельзя бороться. От него невозможно спасти жизнь, не говоря уже о накопленных богатствах. И Япония не знала сокровищниц, циклопических стен, грандиозных дворцов и величественных храмов. Но равным образом Япония не знала героев бого- и тираноборцев, ее легенды не прославляли безумцев, дерзающих бросить вызов судьбе. Японцы точно знали, что непреодолимую силу нельзя преодолеть…
Это породило культуру утонченную и жестокую, ориентированную на смерть, а не на жизнь. Слов нет, и для европейца героическая смерть часто служит достойным завершением жизненного пути. Но для японца она представляет собой единственную возможность придать жизни высший смысл.
Р.Киплинг сказал: "Запад есть запад, Восток есть Восток, И вместе им не сойтись…" Но, однако, есть Японский Дальний Восток, где слиты в единой культуре "дао", пришедшее с материка, и "время", принесенное волнами Тихого океана; неизменность древней суровой природы гор и изменчивость тайфунов и землетрясений. В этом отношении современная Япония, в которой уживаются "сады камней" с парками аттракционов и сейсмоустойчивые небоскребы с бамбуковыми храмами, должна восприниматься, как причудливое переплетение знаковых структур Запада и Востока.
Конструкторы, создававшие перед Второй Мировой Войной японские ударные авианосцы, стремились воплотить в этих кораблях дух западного прагматизма и практицизма. Ни одной лишней тонны водоизмещения, ни одного "пустого" квадратного метра полезной площади. Все было направлено на обеспечение еще одного узла скорости или размещение дополнительного самолета на ангарной палубе… гигиену команды сводили к обливанию матросов водой из шланга, размеры камбуза ограничивали так, что "усиленный рацион" пилотов начинал напоминать паек заключенного в тюрьме умеренного режима. И, тем не менее, в проектах обязательно предусматривалось специальное помещение для медитации.
Жесткость природных условий объясняет японскую привычку довольствоваться малым и ставить духовное выше материального. Даже советские эсминцы и немецкие подводные лодки времен Второй Мировой Войны превосходили по обитаемости современные им японские линкоры и авианосцы (достаточно сказать, что рабочее межпалубное расстояние на семидесятитысячном линкоре "Ямато" нигде не превосходило 160 см). Великолепные боевые характеристики японских кораблей, прежде всего – тяжелых, так называемых "вашингтонских", крейсеров – были получены во многом за счет экономии на удобствах экипажа. С другой стороны, привычка недооценивать материальные факторы дорого обошлась японцам. В войне это проявилось и как неумение организовать сколько-нибудь приемлемое медицинское и вещевое обеспечение войск (офицеры-летчики в тропиках не имели противомоскитных сеток), и как патологическая склонность к атакам, не имеющим даже теоретических шансов на успех.
В отличие от США, население которых представляет собой сплав всевозможных национальностей и народностей, японский этнос подчеркнуто мононационален и оставался таковым на протяжении всей "видимой" истории страны.
Мы достаточно слабо представляем себе древнейшее население Островов. Принято считать, что это были айны, пришедшие, видимо, с севера – через Камчатку и Курильские острова, и полинезийцы, осколки великой Тихоокеанской цивилизации. Судя по малочисленности, Японию первого тысячелетия до нашей эры населяли, скорее всего, потомки рыбаков, унесенных от родных берегов течениями и ветрами.
В середине тысячелетия страна встречает первую и единственную в своей истории волну завоевания: с юга Корейского полуострова пришли племена, носители энеолитической Яеи-культуры. В дальнейшем будет возрастать мирное влияние материка на Японию: с Запада в страну проникнет буддизм и конфуцианство, железо, иероглифическое письмо, – но на протяжении двух с половиной тысячелетий Острова не испытают ужасов и "ломки" военных нашествий. Даже монголам, не привыкшим к поражениям, придется признать, что с военной техникой Средневековья десантные операции через Японское море и Корейский пролив не могут иметь успеха.