— Племяннику же не станут говорить гадости о нём, — заметила Инна.

— Напрасно вы так, Инна ханум, — сказал главврач. — В Академии наук, например, я совершенно случайно услышал разговор двух маститых учёных. Они, между прочим, никакого отношения к медицине не имеют. Кажется, физики или математики. Точно не знаю. Так они говорили о нём с явным восхищением. Дескать, врач, а в физике Времени сумел революцию сделать…

— Это правда?! — засветилась Инна. — Так и говорили?

Главврач развёл руками — мол, зачем мне врать. И тут же спросил:

— А это правда, что он в физике… того…

— Святая правда, ребята. Я сама участвовала в экспериментах. Это выше человеческого разумения… Впрочем, приходите… сами увидите.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Размолвка

Дома настроение снова упало. В холодильнике — пусто. В шкафах — пусто. В зембиле — луковая шелуха. Ни лучка, ни картофеленки, ни крупинки. Лишь остатки подсолнечного масла да полбуханки хлеба. Денег — всего на коробок спичек: двести манатов. Всё, что осталось от последней цитадели их былого достатка. От их дачи — посмертного свадебного подарка, сделанного Инне покойным отцом.

Других вариантов не было. Не останавливаться же перед самой дверью. Тем более открытой. Откуда тебя соблазнительно опахивает хвост удачи. Хватай его, и все дела. Но близок локоть, да не укусишь…

Кто мог подумать, что энергия луча, отразившаяся от спирали Пространства-Времени, так чудовищно велика? Предположить можно было, но чтобы сжигать алмазы в порошок — это лежало за пределами разумного. С точки зрения человеческих понятий, конечно.

Надо было начинать всё сначала.

И все двадцать тысяч долларов, что Караевы выручили за дачу, выдуло как пыль. Из них на хозяйство Мика выделил жене всего две тысячи. С расчётом — самое большее, на пять месяцев. Полагая, что новый аппарат, совершеннее прежнего, ему удастся собрать именно за такой срок. Но минуло пять месяцев, затем ещё пять, и вот на исходе третий месяц третьего срока…

Да всё бы ничего. Инна как-нибудь выкрутилась бы, не возьми Мика без её спроса, украдкой, как мальчишка, четыреста долларов. Он знал — Инна не даст. Трупом ляжет, но не даст. А без них ему никак не обойтись. Без них не выкупить из таможни пришедшийиз Германии груз. И груз-то всего чуть более двадцати килограммов. Один небольшой контейнер. Небольшой, зато очень дорогой и важный для него.

Профессор залетел на таможню аэропорта очарованной ласточкой, а выполз побитой собакой. Оказывается, чтобы растоможить и получить свой груз, он должен был заплатить в кассу всю стоимость присланного товара. То есть двенадцать тысяч долларов. Обегал там все инстанции, и всюду, тыкая в нос какие-то инструкции, ему говорили одно и то же: «Таков порядок, уважаемый. Ничего не можем поделать. А если вовремя, в течение трёх дней, не выкупите, пойдут штрафные санкции за хранение — двадцать долларов в сутки».

У Караева на всё про всё оставалась 1800 долларов. И то не с собой. Он находился в состоянии шока. И, направляясь к автобусу, очевидно переполненный чувством вопиющей несправедливости, независимо от себя размахивал перед собой руками и тихо, но вслух ругал на чём свет стоит всю эту власть со всей её вонючей рыночной экономикой, свободой и демократией.

Караев не знал, что делать. К кому припасть? Кому пожаловаться? Действительно, некому…

И вдруг, как в сказке, на пути его вырос низкорослый паренёк. С ушлыми глазятами. Именно глазятами. Живыми, как две чернобурые лисички. Этот характерный взгляд и плутовская наружность показались Караеву знакомыми. И точно: он каждую субботу и воскресенье забегал в психбольницу навещать жену. Парень был из Маштагов и жил через дорогу от больницы. А занимался цветочным бизнесом.

Таких, как он, маштагинских ребят, и многих других из прилегающих к аэропорту посёлков, здесь было пруд пруди. Аэропорт был их вотчиной.

— Цветы привёз? — пропуская мимо ушей раздражавшую его сейчас беспредметную сочувственность, поинтересовался Караев.

— Цветы теперь — невыгодный товар, Микаил мялим…

Караев кивнул и хотел пройти мимо.

— Вы меня не узнали, доктор? Меня зовут Эльдар… Азизов… Жена моя лежит у вас…

— Узнал, узнал, — отмахнулся он.

Но молодой человек оказался из настырных. Да и не таким уж он был молодым. Лет за тридцать. Караев глубоко вздохнул и рассказал ему об этой чертовой таможне. Какая разница, в конце концов, кому поплакаться.

— И всего-то?! — выслушав профессора, спросил он.

Караев кивнул.

— Сколько у вас при себе? — напрямик полюбопытствовал Азизов.

— При себе ни копейки… А дома 1800… - признался он.

— Пойдёмте. Сейчас решим, — выхватив из рук документы, уверенно сказал Азизов.

Караев нехотя поплёлся назад. А Эльдар стремительно, с привычной ловкостью лавируя в людской толчее, отважно шёл на этот непробиваемый аэропортовский редут — таможню. Пока Микаил Расулович подходил, Эльдар успел нырнуть в дверь, за которой профессор успел побывать дважды. Иронически усмехнувшись, Микаил Расулович прислонился к стене. Сейчас выйдет и беспомощно разведёт руками, подумал он.

Азизов вышел и, на самом деле, широко развёл руками:

— Вот и все дела, профессор! Всё в порядке! Но тысяча восемьсот мало… Просят две тысячи пятьсот…

— Не может быть! — закашлялся Микаил Расулович.

— Сколько вы можете достать? — не слушая его, напирал Азизов.

— Сколько, сколько?! Да нисколько! — выпалил он, понуро забирая документы, и тут вспомнил про заначку жены.

— Хотя… Могу… Четыреста долларов.

— Пойдет. И я добавлю триста… Потом рассчитаемся.

— Хорошо, — согласился профессор.

Азизов потащил его к своей машине.

— Поехали, Микаил мялим! Куй железо, пока горячо.

По дороге Караев о новой жизни, кипевшей рядом с ним, узнал такое, в чём он — ни ухом ни рылом.

— …Всё-таки. Какая выгода тому таможенному начальнику брать не двенадцать тысяч, а две тысячи пятьсот? — допытывался профессор.

Эльдар расхохотался.

— Две тысячи пятьсот вы даете ему из рук в руки. Наличными… Пятьсот, а может и меньше, он отдаст в кассу… И все по закону. Инструкций у них много.

— А две тысячи куда? — недоверчиво глядя в хитрющие глаза собеседника, допытывался он.

— Куда-куда?!.. Себе да наверх. Вы знаете, сколько идёт туда? — Эльдар ткнул указательным пальцем вверх. — Самое малое, пол-лимона долларов в день!

…Через час Азизов, держа в руках драгоценную ношу, выходил из камеры хранения. И был так любезен, что снова подвез Мику домой…

Дома Мику поджидала разъярённая жена. Такого скандала между ними за двадцать лет их совместной жизни ни он, ни она припомнить не могли…

Мика по глупости, когда Инна накинулась на него, обвинил ее в транжирстве: куда, мол, ты такую кучу денег бухнула?

И началось. И всё из-за этих проклятущих денег…

Мика донельзя испугался за жену. Обуявшая её истерика напоминала ему припадок безумства. Всучив ей в руки какие-то сильнодействующие пилюли, Мика, как нашкодивший ребятёнок, спрятался на кухне, за пенал с посудой, вздрагивая от каждого её надрывно-отчаянного упрёка.

Недельки две они не разговаривали. А однажды, поздно вечером, когда Инна уже спала, он, сияя как хрусталь на солнце, мягко потормошив её за плечо, сообщил:

— Всё, Инна, аппарат готов. Понимаешь… готов! — и, поцеловав её, добавил: — Прости меня, дурня…

Утром, глядя на изможденное лицо похрапывающего мужа, Инна, не выдержав, разревелась. Ей стало жалко его. Ведь всё, что Мика тратил, он тратил не на себя, не на кутежи. Всё до последней копеечки бросал на новый аппарат.

Прежний, давший осечку в Академии наук, Мика починил в два дня и оттащил в клинику. И стал биться над новой моделью. Работал как вол, как раб, как сумасшедший. Забывал о том, что за окном есть жизнь, ходят люди, светит солнце, шумит море… Есть день и ночь. Есть она и сын…