– Но дальше-то? Что же дальше? – нетерпеливо одернул его Фрике.

– Прошу извинить, я заболтался. Человек с ножом исчез куда-то, а передо мной очутилась хорошенькая мамзель. Ее, видно, очень занимало, что я тут делаю со своей каретой. Ну, думаю, женское любопытство, и все такое…

– Вы ищете, верно, человека, выбежавшего из заведения на бульваре Латур-Мобур? – спрашивает вдруг красотка. – Я сама ищу его. Давайте искать вместе.

– Это Этиоле, – подумал Фрике.

– Мамзель-то тощенькая такая, маленькая. Какая, думаю, от нее подмога? Впрочем, у нее хорошие, молодые глаза… Пусть, думаю, посторожит тут в сторонке, за деревьями. Увидит молодца, – так мы его захватим, не увидит, – так уйдем подобру-поздорову.

– Иди, Фрике… иди скорее… – шептал Николь, – отомсти… Похорони меня так, чтоб никто не узнал… чтоб не было суда… процесса… Все это лишнее… Ты будешь знать могилу… твоего Николя… и ты, конечно, придешь к нему.

И тихо, без агонии отошла благородная душа Николя в лучший мир.

Осиротелый Фрике зарыдал над телом Николя. Жозеф Клапе оттащил его и посадил в карету. Нельзя было терять ни минуты, злодей мог ускользнуть. Кучер пустил лошадей вскачь. Он поехал тише при приближении к Иенскому мосту. Там Фрике вышел из экипажа и, несмотря на темноту, вскоре нашел маленькую Этиоле.

– Ты очень хорошо сделала, что пришла сюда, – шепнул он ей. – Мы должны найти убийцу.

– Я знаю, что он там, внизу, он не выходил оттуда, – ответила Виржини. – Но за всем этим хламом, за досками и бревнами найти его теперь, ночью, будет нелегко.

– А мы возьмем каретный фонарь.

– У этого самого извозчика?

– Да. Он славный малый. Но что это у тебя в руке, Виржини? – испуганно спросил Фрике.

– Я нашла это здесь, на берегу… Убийца бросил его… Это, кажется, Флампен, – и дрожащей рукой подала она своему доброму, милому Фрике длинный каталонский нож, окрашенный кровью его единственного друга.

– Этим, этим самым ножом должен я отомстить за смерть Николя! – с жаром проговорил Фрике и подозвал Жозефа Клапе.

Общим советом порешили так: Этиоле останется у экипажа, а мужчины снимут каретные фонари и спустятся за бревна к самой воде, где, конечно, найдут злодея.

Минут десять искали они безуспешно и считали уже дело потерянным, как вдруг свет фонаря Жозефа, направленный на большую пустую бочку, осветил бледное испуганное лицо, синюю блузу и темное пальто…

– Вот он! – закричал во все горло Жозеф.

– Иду! – отвечает Фрике и побежал на свет фонаря.

Но человек, схваченный Жозефом, сильным ударом кулака выбил у кучера фонарь из рук и разбил его вдребезги. Потеряв свет, Фрике, бывший еще на довольно далеком расстоянии, сбился с пути и запутался в бревнах. Клапе орал и чертыхался, а попавшая было в его руки жертва спешила воспользоваться благоприятным моментом всеобщего смятения. Флампен выскочил из бочки и скрылся в ночной темноте. На счастье беглеца, набережный спуск был рядом. В несколько мгновений он уже оказался наверху, возле маленькой Виржини.

– Фрике! Фрике! Сюда! Наверх! – закричала она испуганным голосом.

– Подлая тварь… – прошипел над самым ее ухом разъяренный Флампен. – Какая досада, что при мне нет ножа…

И отчаянная, нечеловеческая борьба завязывается между ним и маленькой Этиоле. Девочка слаба, тщедушна, но у нее острые зубы и цепкие пальцы. Она кусала его, расцарапала ему руки в кровь, цеплялась за него, как кошка, но не уступала, не выпускала его из рук.

Тут только Флампен приметил карету…

Вот его спасение! Сильнейшим ударом ноги в грудь он опрокинул навзничь своего слабосильного врага и бросился к экипажу. Но в эту самую минуту подбежал Фрике, и Флампену пришлось на этот раз иметь дело с более сильным противником.

Он порывается бежать по направлению к Иенскому мосту, но его кривые ноги работают плохо. Фрике бежит гораздо скорее, догоняет его на мосту, хватает за шиворот и уже наносит над ним его острый, длинный нож.

Флампен рычит как дикий зверь и отбивается.

– Только не ты, Фрике! не ты! – раздается женский голос. – Это мой грех… Не марай рук… не будь убийцей!

И маленькая Этиоле, едва дотащившаяся до моста, быстро и ловко выхватывает у него нож и два раза вонзает его в грудь Флампена. Дикая, зверская радость блестит в глазах маленького палача. А личико бедной Виржини мертвенно-бледно, на губах и на платье кровяные пятна – здоровый пинок Флампена сделал свое дело.

Итак, она сказала верно – рука Фрике не пролила крови, он не убийца, не злодей.

В эту самую минуту бьет одиннадцать и Марсьяк тоже подходит к мосту со стороны Трокадеро; но до него доносится чей-то страшный, предсмертный крик, и он благоразумно останавливается.

Несколько секунд спустя раздается зловещий всплеск воды от падения чего-то тяжелого с моста.

Марсьяк – человек осторожный, он не идет на мост.

А Фрике злорадно смотрит на мутные, желтые волны – Сена уносит все дальше и дальше труп Флампена.

– Николь отомщен еще только вполовину… – шепчут его бледные губы. – Покончил с одним, теперь надо приняться за другого.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ПРОШЛОЕ

I

После смерти Николя

События, сопровождавшие драму бульвара Латур-Мобур и Иенского моста, могут быть переданы в нескольких словах.

Фрике исполнил последнюю волю своего друга.

Тело Николя было найдено на следующее утро и выставлено в морге. Фрике и Жозеф Клапе ходили в морг, но, по желанию покойного, не признали трупа. Случилось так, что других трупов в амфитеатре не было, а потому и посетителей было немного.

Через две недели бренные останки Николя были преданы земле, и в целом Париже только два человека знали место, где он схоронен.

Мы говорим два человека, и тем, кого удивит отсутствие маленькой Этиоле, должны сказать, что бедненькая Виржини слегла от грубого толчка Флампена и была отправлена в больницу. Каждое воскресенье и каждый четверг Фрике навещал свою милую больную и облегчал ее грустное положение, чем только мог.

Через месяц угасла и маленькая его подруга. Последний поцелуй, последнее прости завещала она своему милому Фрике. Она пожертвовала для него молодой жизнью и не скорбела, не жалела о том и умерла с улыбкой на губах. Горько плакал над ней Фрике, и самые слезы эти служили ей облегчением в последнюю минуту, она видела, что любимый человек понял, оценил ее.

Все старания парижской полиции, все розыски по делу об убийстве неизвестного человека, труп которого был поднят у одного из домов бульвара Латур-Мобур, оказались безуспешны – убийца не был найден, и имя убитого осталось неизвестным.

Сена не выдала трупа Флампена, тайну гибели преступника она скрыла на веки в своих мутных волнах и унесла ее в далекое море.

Вполне достоверно только то, что убийца действительно умер, попал наконец в лапы к самому дьяволу.

Притон беззащитной вдовы Сулайль остался нетронутым, хотя старуху и потребовали на допрос. Она давала такие уклончивые ответы, врала так бессовестно, что судебные приставы и следователи не решились заподозрить ее в преступлении. Безупречная вдовица благоденствовала бы, вероятно, и по сие время, если бы ей не было суждено претерпеть должное возмездие от своих непостоянных приятелей-сообщников.

В одну прекрасную ночь пустила она к себе ночевать двух отчаянных воров-оборванцев, с которыми уже много лет вела дела. Молодцы ее обобрали, избили до полусмерти и в довершение всего подожгли гостеприимное заведение своей покровительницы и дали тягу. Пламя быстро охватило старое деревянное строение, так что пожарные не могли подоспеть вовремя. Под обрушившимися балками найден был уже обуглившийся труп старухи Сулайль.

Когда слух об этом происшествии дошел до Фрике, юноша его приветствовал следующим изречением, долженствовавшим служить надгробным словом памяти почтенной вдовы.

– Пошла догонять Флампена, старая карга! Туда тебе и дорога! Двумя пьяницами на свете стало меньше, и то хорошо.