– Да кто он-то? - Ирина расстегнула верхнюю пуговицу платья.

– Как?! Ты не поняла? Распутин! Софи имела сношение с САМИМ Распутиным! Представляешь? Она у нас теперь как царица… Та ведь, ты знаешь, тоже с ним… В связи.

– Вранье все это! - нахмурилась Ирина.

– Какое еще вранье? Все об этом знают! Даже наши раненые из госпиталя говорят, что на фронте и то про это слышали! А в синематографе запретили давать фильму, где Государь возлагает на себя Георгиевский крест, знаешь, почему? Всякий раз, как это показывают, кто-то в зале непременно да и скажет из темноты: "Царь-батюшка с Егорием, а царица-матушка с Григорием…"

– Лена! - Ирина решительно поднялась с дивана. - Как вы все можете это пересказывать и втаптывать в грязь самое святое! Я не могу, понимаешь, не могу слушать, когда унижают нашего Государя и Государыню. И как можно сейчас… именно сейчас… перед врагами внешними, внутренними, во время самой грозной войны, которую когда-либо вела Россия! Стыдно, право! Неужели ты не понимаешь, что это - стыдно?!

Леночка растерянно поднялась с дивана. Губы ее дрожали.

– Зря сердишься. Ты не веришь, а весь Петроград - верит! - Она перешла на повышенный тон. - Да из-за твоего любимого Государя рушится все, на чем держалась Россия! Ирэн! Неужели ты ничего не понимаешь? Страна гибнет из-за слабости одного мужа к одной жене! Это же ужасно!

Ирина поняла - в этом споре победителей не будет. Она грустно посмотрела на Леночку.

– Знаешь, Ленусь, ты не обижайся, я, пожалуй, домой поеду. Прости.

Ирина прошла в свою комнату и начала торопливо складывать вещи, запихивая их в саквояж, как попало. От неосторожного движения флакончик с духами, подаренный Ники, опрокинулся на платье, лежащее рядом. По комнате распространился весенний запах "флер д,оранж". "Господи, когда же вернется Ники?" - с тоской подумала она.

На крыльце возле пролетки, в пальто, наброшенном на плечи, со скорбным видом стояла Леночка. Пухлые губки ее были поджаты.

– Не обижайся! - Выдавила из себя улыбку Ирина. - Мне, право, было очень хорошо у вас. Спасибо. Просто мне хочется побыть одной. - Она уселась в пролетку, ожидая, пока извозчик закрепит ее саквояж.

– Надеюсь, мы с сестрой можем рассчитывать на твою порядочность? - холодно спросила Леночка, приподнимая воротник.

– На порядочность мою вы можете рассчитывать всегда, - вспыхнув, проговорила Ирина раздражающе спокойным голосом. - И не понимаю, как ты могла об этом подумать! Поехали же! Скорее! - приказала она извозчику, чувствуя, как глаза наполняются слезами.

Пролетка дернулась с места, отбросив ее на жесткую спинку сиденья…

До дома доехали быстро - улицы были пустынными. Извозчик донес саквояж до двери квартиры. Ирина вошла, с удовольствием вдохнув родной запах. Дома никого не было: у прислуги выходной, отец - в Москве на каком-то совещании. Сегодня она наконец-то сможет побыть одна. Глупо было столько времени провести в чужом доме. Глупость. Конечно, это была глупость. Она разобрала саквояж, умылась, надела белую шелковую сорочку и, сев у туалетного столика, принялась расчесывать волосы. О том, что произошло, не хотелось думать. Не покидало ощущение, будто ее всю - с головы до пят -окунули в грязь. "Но разве Леночка виновата в этом? - подумала Ирина. - Грязь сейчас повсюду. Скоро все просто захлебнутся ею. Забыв о чести, порядочности, совести, сладострастно лапают бывших идолов и кумиров, которым самозабвенно поклонялись, в сторону которых и посмотреть-то раньше боялись. Всеобщая вольница! Cercle vicieux (Порочный круг - фр.) вседозволенности, разврата, пошлости и лжи. Нет, - она нахмурилась, - скорее гигантская воронка, засасывающая все чистое, светлое, святое, что составляло гордость России. Словно какое-то дьявольское наваждение! - Ирина положила гребень на столик. - Распутин просто не мог не появиться в России. И стоит ли удивляться, что он притягивает к себе родственные души? Как говорится, подобное притягивается подобным".

Поднявшись, она подошла к кровати, откинула край одеяла и легла, с наслаждением опустив голову на подушку. Сон не приходил. Рой беспорядочных мыслей жалил перевозбужденный мозг. Ей всегда казалось, будто в ней живут два существа - одно действует, а другое молча, будто со стороны, наблюдает. Второе существо обычно начинало говорить перед сном, когда никто не мешал. Этот разговор зачастую забавлял, иногда - раздражал, но всегда был ею ожидаем. Вот и сейчас заданный вопрос и вывод были как всегда точны:

"Если для тебя все это - грязь, зачем ты слушала рассказ Софи? Ты ничуть не лучше их всех".

"Мне было любопытно"

"Значит, тебя манит порок? И тебе интересно подсматривать в замочную скважину?"

"Нет! Как ты можешь так говорить?" - Хотя… когда-то она действительно любила подсматривать в замочную скважину. И подслушивать тоже любила. Но это было давно, в детстве, когда окружавший ее мир заполняли запреты, взрослые тайны, к которым ее не подпускали… Это было… очень давно… Сейчас она совсем другая… Хотя, конечно, узнала еще не все…

Где-то вдалеке раздался телефонный звонок. Еще один… и еще. Уже ближе и громче.

Ирина приоткрыла глаза. "Наверное, Леночка. Видно, тоже переживает" - сквозь сон подумала она. "Не подойду. Хочу спать… Я очень хочу спать…"

Она повернулась набок, натянув одеяло на голову. В комнате было холодно.

…Резкий звонок в дверь вспугнул сон. "Который сейчас час? - Ирина села на кровати. - Может, это вернулся отец из Москвы? Вот было бы чудесно…"

Накинув одеяло поверх сорочки, она на цыпочках подошла к двери и негромко спросила:

– Рара, это ты?

– Ирэн, милая, ну, слава Богу!

Сердце узнало звук этого голоса быстрее разума.

– Ники?!

Она распахнула дверь. На пороге стоял Николай Ракелов в расстегнутом длинном пальто. На меховом воротнике и шапке поблескивали уже начавшие подтаивать снежинки.

– Ирэн, простите! - Он снял шапку. - Я прямо с поезда. Позвонил Трояновским, Лена мне сообщила о вашем отъезде, я вам звонил, никто не брал трубку, я решил отбросить все приличия и… я… - Она молча сделала шаг назад. Он торопливо переступил порог в ответ на ее безмолвное приглашение. -… беспокоился за вас… батюшка ваш в отсутствии… вы одна… доехали ли…

Ирина, зябко обняв себя за плечи, вглядывалась в его взволнованное лицо.

– Холодно… - еле слышно сказала она.

– Я…с поезда… к вам. Я очень… очень… - Он оборвал себя на полуслове.

– Холодно… - повторила она.

Ракелов осторожно прикоснулся пальцами к ее губам.

– Какие губы у вас…

– Какие? - Она растерянно улыбнулась.

– Нежные. - Выдохнул он. - А воздух… - Его рука замерла. - Вы чувствуете, какой сегодня воздух?

Она удивленно приподняла бровь.

– Воздух сегодня густой… Не то что движениям - мыслям сквозь него пробраться мудрено. Для всего усилия нужны. - Его голос дрогнул. - А усилия происходят от неуверенности в необходимости замысленного. Ежели делаешь что, ощущая сопротивление, значит, Бог тебе делать это не велит, дьявол сделать торопит, а душа предостерегает.

– Так что же, душа вас предостерегает? - Ирина посмотрела ему прямо в глаза.

– Может, и предостерегает. Только я последнее время что-то слеп стал да глух… - Пробормотал он и, сбросив пальто на пол, подхватил ее на руки и понес в комнату…

…Отражавшиеся в огромном зеркале на стене двойники повторяли все их движения… Звезды за окном, словно подвешенные на тоненьких небесных нитях, дрожа от любопытства, пытались заглянуть в спальню. Круглая сонная луна снисходительно улыбалась. Она тоже иногда позволяла себе заглядывать в окна, но только туда, где ее ждали, мучительно вглядываясь в подрагивающий перламутровый лик, туда, где слова любви и страшных признаний сливались в единый поток страсти, поднимающийся с грешной земли к небесам с мольбой о прощении. За страсть и за то, что она делает с людьми…