— Да, Капитан? — сказала она, принимая его приветствие.

— Если я могу попросить две минуты времени Вашего Величества…

— Да, можете. Что случилось?

— Ничего особенного, Мелкий вопрос о юрисдикции, но такой, который не может ждать.

— Юрисдикции?

Кааврен поклонился.

— Объяснитесь, так как, видите ли, я меньше всех в мире понимаю о чем вы говорите.

— Тогда я буду иметь честь объяснить все в словах, не допускающих двоякого смысла.

— Так будет лучше всего, поверьте мне.

— В настоящий момент Вашему Величеству принадлежит территория, простирающаяся на запад от города до Канала Метниса, а по побережью вплоть до Южной Горы.

— Капитан, я знаю об этом.

— И, в теории, которая, как мы надеемся, вскоре станет практикой, Ваше Величество вскоре будет управлять значительно большей областью.

— И?

— И более того, Ваше Величество имеет полную власть разрешать или запрещать входить в некоторую часть этого Особняка, который Ваше Величество сделало нам честь — огромную честь — использовать, чтобы заниматься делами Империи.

— Переходите к сути дела, Граф.

— Я уже совсем рядом.

— И?

— Ваше Величество, как я уже сказал, имеет полную власть над некоторой частью Особняка.

— Да.

— Но не над оставшейся частью.

Зарика нахмурилась и сказала. — Сэр, вы говорите загадками.

— То есть Ваше Величество хочет, чтобы я высказался совершенно ясно?

— Капитан, вот уже целый час я не хочу ничего другого.

— Тогда вот, настолько ясно, насколько я в состоянии высказаться: Ваше Величество не имеет права решать, кому можно входить в мой дом, а кому нельзя.

Орб потемнел от гнева — как и, на самом деле, лицо Зарики. — И вы осмелились сказать такое вашей Императрице?

— Конечно, — сказал Кааврен, кланяясь.

Глаза Зарики полыхнули огнем. — Это дерзость.

— Да.

— Сколько времени назад вы вернулись на службу, Капитан? Час? Два? А теперь вы, как кажется, опять хотите быть уволенным?

— Этого хочет Ваше Величество; меня самого это мало волнует.

— Это невыносимо.

— Ни в малейшей степени.

— Я думаю, что вы делаете себе честь спорить со мной, Капитан.

— Ваше Величество обвинила моего друга в том, что он сделал что-то такое, чего он никак не мог сделать, и, более того, изгнала его из-под моей крыши. Неужели Ваше Величество действительно верит, что джентльмен может поощрять такое поведение? И, если так, я боюсь за Империю, которой управляет Ваше Величество, потому что в ней будет никуда не годный двор и еще более худшее управление.

В то же мгновение Императрица вскочила на ноги. — Капитан! Да как вы осмелились!

Кааврен молча поклонился.

— А Гальстэн, он рассказал вам о своем преступлении?

— Он не сказал мне ничего, кроме того, что уходит. Когда я спросил его, он объяснил, что вы уволили его со службы за то, что он якобы открыл некоторые конфиденциальные подробности, которые были доверены ему во время его работы.

— Да, он так и сделал.

— Это невозможно.

— Теперь уже и вы лжете мне? — почти в истерике крикнула Зарика.

— Ни в малейшей степени. Ваше Величество ошибается, вот и все.

Зарика пару раз глубоко вздохнула и выдохнула, напрасно пытаясь погасить свой гнев, а потом сказала, — Скажите мне, сэр Кааврен, вы когда-нибудь разговаривали в таком тоне с моим предшественником?

— Его Величеством Императором Тортааликом? Нет, Ваше Величество, никогда.

— И почему вы осмелились так обходиться со мной, а не с ним?

— Потому что он был слаб, мал и весьма средних способностей. Я имел честь делать для него все, что в моих силах, но он был не в состоянии измениться, стать кем-то другим, так что было бесполезно относиться к нему с уважением.

— Вы называете это «относиться с уважением»?

— Да, называю, и это единственный достойный путь для честного солдата.

Зарика изумленно уставилась на него. — Дайте мне понять вас, Капитан. Вы имели честь распекать — распекать — вашу Императрицу, и вы называете это уважением?

Кааврен подчернуто утвердительно поклонился.

— И мой предшественник, с ним вы были вежливы и куртуазны, потому что он был слаб, мал и обладал посредственными способностями?

Кааврен поклонился еще раз.

— Черепки и осколки! А если бы на моем месте была моя знаменитая предшественница, Зарика Первая, которая основала Империю, что бы вы сделали тогда? Отодрали бы ее за уши, как меня?

— Я обходился бы с ней с тем же уважением, которое я выказываю Вашему Величеству, и по той же причине.

— И что это за причина?

— У Вашего Величества есть возможность стать великой — по-настоящему великой. Я видел, как вы обходитесь с дипломатами, слышал разговоры с подчиненными, и даже теперь, когда Ваше Величество считает, что с ней обходятся неправильно, не так, как надо обходиться с Императрицей, Ваше Величество пытается контролировать свой гнев и быть честной и справедливой, не обращая внимания на брошенный ей вызов.

— Ваше Величество, — продолжал он, — почему вы так несправедливо обошлись с моим другом Пэлом? Я знаю его почти девятьсот лет. Он никак не мог совершить преступление, в котором вы его обвиняете.

— Это вы так думаете.

— Я настаиваю на этом.

— Вы спорите со мной, не соглашаетесь со мной, и называете это уважением?

— Да.

— Если вы так меня уважаете, почему год назад вы ушли с моей службы?

— Потому что тогда я слишком страдал, из-за по личных переживаний, и не был в состоянии видеть вещи так ясно, как сейчас. Я знаю, что ошибался; ошибался и не был в состоянии удержать Ваше Величество от поступков, не подобающих настоящей Императрице.

— То есть теперь вы собираетесь учить меня править, Капитан?

— Ни в коем случае, Ваше Величество.

Кааврен, уступая одной из тех неподдельных вспышек, рожденных его сердцем, обошел вокруг стола, оказавшись так близко к Ее Величеству, что почти касался ее платья, снял свою шляпу, встал на колени и посмотрел на нее сверкающим взглядом. — Ваше Величество, я потерпел поражение как солдат, иначе Тортаалик был бы жив. Я потерпел поражение как отец, иначе мой сын был бы под моей крышей. Но я никогда не давал повод усомниться в моей верности Императрице или моим друзьям — эта верность, вместе с моей любовью к жене, это все, что у меня есть.

— Я не собираюсь учить мою Императрицу, как надо править. Но я слишком много времени провел при дворе, на поле боя или сражаясь на дуэлях, чтобы не узнать большое сердце; а большое сердце не в состоянии лгать. Ваше Величество, я хочу только служить вам — и делать хоть что-нибудь, чтобы, хотя бы частично, искупить свою вину. Но как я могу жить дальше, если допущу, что мой друг будет обесчестен, и, тем самым, разрешу моей Императрице обесчестить саму себя, если я могу помешать этому? Или, даже если я не смогу, то как я могу не попытаться сделать это. Да, задача невыполнима, но я не могу отказаться от попытки, особенно если мое сердце говорит мне, что это необходимо сделать.

Кааврен умолк и склонил голову, закончив свою замечательную речь. После некоторого раздумия Ее Величество села и, охватив руками голову, несколько минут молчала. Наконец она сказала, — Капитан, вы действительно считаете, что ваш друг не мог выдать тайну, которая была ему доверена?

— Скорее, Ваше Величество, Орб обманет ваше доверие, чем Пэл.

— Но тогда, как это могло случиться?

— Ваше Величество, я ничего не знаю о тайне, которая вышла наружу, или о том, как это случилось; я знаю только то, что Пэл не может отвечать за это; так кончик моего меча не может вонзиться в руку, которая его держит, и по той же самой причине: Он не может согнуться, не сломавшись.

Какое-то время Ее Величество не произносила ни слова — Кааврену даже показалось, что сам Особняк затаил дыхание; он не осмеливался поднять глаза, чтобы посмотреть на цвет Орба, но просто ждал.

Наконец Ее Величество прервала молчание, — И тем не менее, — сказала она, говоря спокойным тоном, как бы сама с собой, — трудно допустить, что произошла ошибка, ведь он был так зол, поэтому…