— Да. Восьмиканальная машина. Сейчас есть гораздо лучше.

Алик открыл ящик стола и вытащил кипу бумаг.

— Вот электроэнцефалограммы людей, потерявших память…

Мы посмотрели на графики кривых, имевших почти строго синусоидальную форму.

— А вот биотоки мозга нормальных людей.

— Здорово! Значит, можно при помощи этой шарманки сразу определить, есть у человека память или нет…

— Совершенно безошибочно. Правда…

— Что?

— Откровенно говоря, я не считаю термин “биотоки мозга” законным.

— Почему?

— Ведь мы снимаем электропотенциалы не с мозга. Он заэкранирован черепной коробкой, затем слоем ткани, богатой кровеносными сосудами, кожей…

— Но частоты-то малые…

— Все равно. Я сделал расчет. Если учесть проводимость экранировки, то нужно допустить, что в мозгу гуляют чудовищные электропотенциалы. На животных это не подтвердилось…

Мы выпили еще.

— Тогда что же это такое?

— Это биотоки тканей, к которым мы прикладываем электроды.

— Гм… Но ведь доказано, что эти кривые имеют связь с работой мозга. Например, вот эта память…

— Ну и что же?.. Разве мозг работает сам по себе?

— Ты хочешь сказать, что память…

Алик улыбнулся и встал.

— Хотите, я сниму биотоки с ваших голов?

Федор Егорьев почесал затылок и обвел нас глазами.

— Рискнем, ребята?

Мы рискнули, но почему-то почувствовали себя очень неловко. Как будто оказались на приеме у врача, от которого ничего не скроешь.

Первым сел в кресло Мигай. Алик приладил у него на голове восемь электродов и включил электроэнцефалограф. Медленно поползла бумажная лента. Перья оставались неподвижными…

— Никакой работы головного мозга, — прокомментировал Самозванцев.

— Прибор еще не разогрелся.

Вдруг мы вздрогнули. Тишину резко прорезало громкое скрипение острого металла о бумагу. Мы уставились на ленту. По ней, как сумасшедшие, с огромным размахом царапали восемь перьев, оставляя после себя причудливую линию.

— “Когито эрго сум”, — облегченно вздохнув, продекламировал Мигай. — Теперь проверь мозги у членкора. Это очень важно для ученого совета нашего института. Он там председатель.

Мы выразили удивление, когда обнаружили, что у членкора биотоки точно такие же, как у Мигая, у Самозванцева и у меня. Если разница и была, мы могли ее не заметить. Мы вопросительно уставились на Алика. Он таинственно улыбнулся.

— Ребята, электроэнцефалограммы одинаковые потому, что вы, так сказать, на одном уровне опьянения. У пьяных всегда так… Как у шизофреников или эпилептиков перед приступом…

Нам стало неловко, и мы выпили еще. Монин остановил ленту и, покопавшись в бумагах, показал нам еще несколько электроэнцефалограмм.

— Вот запись биотоков мозга спящего человека. А вот — типичная кривая бодрствования. На альфа-ритм накладывается тета и гамма…

— Любопытно, — задумчиво произнес Федя. — Так где же, по-твоему, находится память человека?

Алик начал нервно заталкивать бумаги в стол. Потом он сел и по очереди посмотрел на каждого из нас.

— Не темни, Фарадей. Мы чувствуем, что ты что-то знаешь. Где память, говори…

Мигай приподнялся и шутливо взял Алика за борта халата. Он у него был расстегнут, под ним виднелся старенький потертый пиджак.

— Ну, если вы так настаиваете…

— Хорошенькое дело, настаиваем! Мы просто требуем. Должны же мы знать, куда мы складываем нашу драгоценную эрудицию, за которую государство так щедро платит!

Мигай никогда не был тактичным человеком. Его мышление было идиотски логичным и отвратительно прямолинейным. Когда он так сказал, мне показалось, что в глазах у Монина блеснула злая искорка. Он плотно сжал губы, встал из-за стола и подошел к одному из шкафов. Он вернулся, держа в руках человеческий череп, обыкновенный череп, который можно увидеть в биологическом кабинете в любой школе. Ни слова не говоря, он поставил его на стол рядом с электроэнцефалографом и начал прилаживать на нем электроды. Мы окаменели от изумления.

Когда электроды оказались на месте, Алик пристально посмотрел на нас из темноты, затем повернул тумблер.

Восемь перьев, все одновременно, пронзительно взвизгнули и заплясали на бумаге. Как загипнотизированные, мы смотрели в насмешливые пустые глазницы. А прибор продолжал торопливо и взволнованно выписывать лихорадочную кривую биотоков бодрствующего человека.

— Вот так… — назидательно сказал Монин. Мы встали и поспешно стали с ним прощаться, боясь еще раз взглянуть на столик рядом с электроэнцефалографом.

В темноте мы сбились с пути, долго шли по высокой мокрой траве, обходя низкие темные здания, шагали вдоль металлической решетки, за которой простиралась тускло освещенная сырая улица. Ветки шиповника цеплялись за плащи и противно царапали по поверхности. Когда, наконец, мы вышли из ворот и остановились, чтобы передохнуть, наш членкор Федя Егорьев сказал:

— Наводки. Конечно, наводки от сетевого тока…

С этой удобной, успокоительной мыслью мы разъехались по домам…

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Прочитанная книга неизбежно уходит в прошлое. Каждая, впрочем, по-своему. Одна перестает быть нашим сегодняшним живым впечатлением, но остается в памяти. Другая просто исчезает, проваливается куда-то в небытие, словно ее и не было. Иной раз даже трудно потом вспомнить, читал ты эту книгу или не читал.

Произведения, собранные в этом сборнике, написаны в разное время: одни — лет пять—шесть тому назад, другие — семь—восемь. На первый взгляд, срок небольшой, но ведь речь идет о такой бурно развивающейся области литературы, как научная фантастика, а это меняет дело. С каждым годом пишется все больше научно-фантастических повестей, рассказов, романов, с каждым годом мы становимся все требовательнее. Фантастика стареет быстро. Поэтому сказать, что мы помним ту или иную вещь, прочитанную пять—десять лет назад, значит сказать немало. А “Страну багровых туч” Стругацких и рассказы и повести А.Днепрова мы помним. Теперь же, будем надеяться, они снова станут живым впечатлением для тех, кто перечтет или прочтет их заново.

“Страна багровых туч” была задумана и начата за год до запуска первого искусственного спутника Земли, в 1956 году. Тема покорения космоса, одно время основательно заброшенная, снова проникла в эти годы в сознание фантастов. Когда Стругацкие брались за перо, И.А.Ефремов уже заканчивал “Туманность Андромеды”. Она вышла в 1957 году. Год начала космической эры стал годом, когда советская фантастика вступила в самый свой знаменательный период развития. “Страна багровых туч” появилась два года спустя. Но Иван Ефремов, приступая к “Туманности Андромеды”, был уже опытным писателем, чего никак нельзя сказать про Аркадия и Бориса Стругацких.

Они целиком принадлежа! новому периоду развития советской фантастики, и “Страна багровых туч” — их первый роман.

Когда писалась эта книга, Борис Стругацкий был аспирантом Главной астрономической обсерватории в Пулково (ГАО). Старший, Аркадий, в начале работы над романом был переводчиком-референтом в Институте технической информации, в конце — редактором Гослитиздата. По образованию он японист. Работа над романом отнюдь не была для них отдыхом от постоянных занятий, скорее — новым способом их применения. Многочисленные дела героев описаны с подробностями, известными только профессионалам, и с умением, присущим только писателям. У начинающих литераторов оказалась на редкость крепкая хватка. Стоит прочитать несколько страниц, и сразу становится понятно — эти люди видят, слышат, чувствуют то, о чем пишут.

И все же, разве не устарел этот, написанный восемь лет назад роман? Ну, скажем, с научной стороны? Например, разве Венера такая, как ее описали Стругацкие?

Верно, Венера другая. У нас еще очень мало проверенных данных об этой планете, однако не остается сомнений, что главная трудность, с которой столкнулись бы космонавты, высадившиеся на Венере, состояла бы в невероятно высоких температурах ее поверхности и атмосферы. Несколько сот градусов выше нуля по Цельсию — вряд ли можно придумать худшие условия для существования развитых форм органической жизни и для пребывания землян на этой планете. Перед этим ничто и радиоактивные пустыни, и атомные вулканы, и черные бури, описанные Стругацкими. В одном из последующих романов Стругацких, “Возвращении”, герой встречает группу людей, готовящихся лететь на Венеру, для того чтобы превратить ее “во вторую Землю”. “— Венеру? — спросил он недоверчиво… — А вы были когда-нибудь на Венере?” Увы, недоверие героя оказалось оправданным…