Волхида только безмятежно улыбалась, скромно потупив глазки, явно не в первый раз выслушивая такие нотации. Да и сама Любава сердилась, скорее, по привычке, не злясь на непутёвую воспитанницу. Пожурив для виду девчушку, знахарка сунула ей в руки довольно внушительный чугунок и послала к речке за водой. Легко перехватив даже на вид тяжёлый горшок, Настя поймала мой взгляд и как бы между прочим сказала:

– Знаешь, у тебя на руках белая паутина. И легко ускакала за водой, снова насвистывая что-то легкомысленное.

Любава, в этот момент переливавшая кислое молоко из горшка в кувшин вздрогнула и резко взглянула на меня через плечо, не замечая, что молоко тонкой струйкой льётся мимо кувшина на пол, где образовавшуюся белую лужицу подлизывает довольно мурлыкающий Разбойник. Я с некоторой брезгливостью внимательно осматривала руки, пытаясь найти паутину, которую углядела зоркая волхида. Знахарка наконец спохватилась и, обругав кота нехорошим словом, оттеснила его ногой в сторону, вылив оставшееся молоко куда положено (только не с точки зрения усатого-полосатого). Дождавшись, пока травница убежит за грязной тряпкой, валяющейся у порога, Разбойник быстро принялся ликвидировать молочную лужу, громко урча от удовольствия. Поэтому когда вернулась хмурая девушка, на полу остались только белесые разводы, а сытый кот победно вылизывался под лавкой.

– Почему ты нам ничего не сказала?! – враждебно спросила Любава, вытерев пол. Я замялась, не зная, что ответить на этот неожиданный вопрос. Мрачная, как папа с большого бодуна, знахарка стояла надо мной скрестив руки на груди и требовательно сверлила меня колючим взглядом. – Ответить нечего? Так признаться стыдно?

Я удивлённо взглянула в зло прищуренные глаза травницы и поёжилась, как на пронизывающем ветру.

– В чём признаться? – тихо произнесла я, не отводя взгляд. Знахарка со спокойной яростью по-змеиному улыбнулась. В этот момент она со своим милым именем абсолютно не пересекалась.

– Вот только не говори, что и этого не знаешь! – с издевкой рассмеялась травница.

Я зло скрипнула зубами, не понимая, от чего Любава вдруг так разозлилась.

– Белая паутина – знак убийцы, – холодно пояснила она.

Я виновато потупила взор и так сжала кулаки под столом, что нестриженые ногти больно впились в ладонь.

– Да, я убийца, – сквозь зубы процедила я. – Но это же ещё не значит, что я убивала для удовольствия или наживы! На моём месте ты бы тоже небось не дифирамбы всяким ублюдкам пела! Я, знаешь ли, не люблю смотреть, как на моих глазах подругу убить пытаются! И ещё больше не люблю, когда пытаются убить меня!

Травница смутилась, но извиниться не успела, да и я не стала бы её слушать. По крайней мере, сейчас. Дверь распахнулась на этот раз как-то слишком величественно, словно вела она не на маленькую кухню в небольшом теремке, а как минимум в сияющий тронный зал какого-нибудь сказочного дворца. На пороге появился волхв, за его спиной маячила волхида с горшком воды.

Не обратив внимания на наши не слишком радостные физиономии, волхв аккуратно пристроил свой посох в углу и величественно сел напротив меня. Настя лишь бы куда бухнула чугунок и бросилась к столу. Не дожидаясь, пока Любава разольёт большим половником окрошку по тарелкам, волхида нырнула ложкой в котелок, за что другой ложкой по лбу от знахарки и получила. Я тихонько посмеивалась над этой картиной: уж больно это было похоже на наш большой семейный обед лет десять назад. Я тогда твёрдо была уверена, что ложка – это маленькая катапульта, и пользовалась ей только в этом качестве.

– Ну, Лиса, как, не обижаешь нашу знахарку? – добродушно посмеиваясь с наигранной суровостью осведомился волхв.

– Такая сама кого хочешь заобижает! – фыркнула я, ненавязчиво показывая, что не настроена сейчас шутить. Любава бросила на меня быстрый виноватый взгляд, но я снова сделала вид, что ничего не заметила. Волхв задумчиво наклонил голову, словно разглядывая меня под другим углом, его глаза чуть потускнели и стали печальнее. Я опустила глаза в тарелку, размешивая островок жирной сметаны, плавающий среди мелко порубленной зелени. Большую часть трав я распознала: обыкновенная петрушка, зелёный лук и мята, непонятно, правда, зачем засунутая в окрошку. Присмотревшись и припробовавшись, в остальном нежно-салатном месиве я с удивлением опознала чищенные огурцы, судя по виду, пропущенные через электрическую мясорубку с десятилезвийной насадкой на пятой скорости.

Воспользовавшись относительной тишиной, прерываемой лишь довольным причмокиванием волхиды, уже втихомолку подтащившей к себе тарелку волхва, на которую он и не глядел, Любава поведала старцу мою историю. Я старательно делала вид, что «когда я ем, я глух и нем», но на самом деле внимательно прислушивалась к словам травницы, по интонации и стилю изложения пытаясь определить, как она теперь ко мне относится. Девушка излагала факты скупо, не приправляя их сентиментальными охами и вздохами, как это свойственной многим барышням, но умудрялась всем своим видом продемонстрировать своё желание мне помочь. Про белую паутину она и не заикнулась. Да наверное, волхв был вполне способен увидеть её и сам.

Выслушав пересказ знахарки, старец повернулся ко мне. Я вскинулась, ожидая его слов.

– Сочувствую тебе, Лиса. Сегодня я буду говорить с дубами Перуновой Рощи. Я испрошу у громовержца ответа для тебя, но это может занять много времени. – Я торопливо опустила глаза, чтобы скрыть досадливое и одновременно облегчённое выражение. – Пока я буду ждать ответа, надеюсь, Любава согласится помочь тебе.

То есть, перевела я, волхв тонко намекнул, что куковать мне у знахарки… хотя бы до тех пор пока не помиримся или язык общий не найдём.

Закончили мы есть в молчании, даже Настя как-то незаметно погрустнела. Просить добавки я как-то постеснялась, ведь после лечебного голодания то у пиратов, то у вампира, тарелка прохладной окрошки в такую жару казалась мне амброзией. Волхв, просидевший неподвижно всю трапезу, степенно встал и, велеречиво поблагодарив всех за обед, вышел, небрежно прихватив посох.

Я проводила старца недоуменным взглядом. Заметив моё ошалелое выражение лица, Любава улыбнулась:

– Волхв редко ест с нами, ему нравится просто сидеть вместе с нами, разговаривать… Он уже давно считает нас своей семьёй. Меня он воспитывал, Настасью мы уже вместе обучить хоть чему-то пытаемся. Да видно, девице на судьбе так написано, что знать ей лишь природу надобно, да и не раньше срока положенного.

Я машинально кивнула, смахивая со стола крошки и убирая посуду. Настю снова погнали за водой, и чтобы единственной не сидеть без дела, я пыталась помочь по мелочи, надеясь, что не сильно мешаю. Такое впечатление у меня появилось после того, как Любава, отговариваясь тем, что я гостья, попыталась выхватить у меня из рук блюдо с хлебом, которое я и так не знала куда приткнуть, и насильно усадить на лавку. Я никогда особым трудоголизмом не отличалась, но сейчас бездельничать мне было от чего-то очень противно.

Вернувшаяся волхида играючи держала расписное коромысло с покачивающимися полными вёдрами, но знахарка всё равно помогла ей вылить воду в кадушку, вытащенную на середину комнаты. Аккуратно повесив коромысло на стену, Настя воровато огляделась и, заметив, что Любава отвернулась, быстро смылась, пока её ещё чем-нибудь не озадачили. Травница с умиротворённой улыбкой начала полоскать тарелки в речной воде. Искоса взглянув на меня, она недовольно поджала губы. Я нагло усмехнулась, понимая, что она никуда меня не выгонит.

– Сегодня к портному схожу, пусть одёжки тебе нормальной подберёт, – пообещала она. – До колдовской ночи тебе точно у нас жить, а там уж видно будет, как медяк ляжет, да как боги скажут…

Я согласно прикрыла глаза, едва не застонав. Я же в такой жаре не доживу до это ночи колдовской! Хотя, можно трав пособирать, чистых, а не отравленных благами современной цивилизации.

Размечтавшись о пополнении своего гербария, я не заметила, как травница начала мурлыкать себе под нос незамысловатую песенку. От нечего делать я прислушалась к тихим и мягким словам странной песни: