– Сексуальная привлекательность важна во взаимоотношениях, – продолжала я. – Для счастливого брака это гораздо важнее, чем умение вести блестящую беседу. Так что, хотя ты сегодня напугана, – сказала я, наконец, добравшись до той мысли, которую хотела высказать, – возможно, с кем-нибудь другим ты будешь чувствовать себя совсем по-другому!

Каминные часы прозвонили мелодию, показав четверть второго и прервав мою лекцию. Я не закончила ее, но, не чувствуя ясности в мыслях, я воспользовалась возможностью прерваться.

– О, Боже, уже поздно! Тебе сейчас немножко лучше?

Келли кивнула: она сама хотела спать. Я сделала прощальный выпад:

– На твоем месте я бы больше с ним не встречалась, но ты, конечно, уже достаточно взрослая, чтобы решить самой!

Она слегка улыбнулась мне – не больше, чем печальная гримаса, но я почувствовала себя прощенной за предыдущее выступление, когда она сказала:

– Можешь поверить, мама, я его больше не увижу!

Я поцеловала Келли в макушку. Ее волосы пахли яблоками. Я вдохнула этот чистый сладкий запах и крепко обняла дочь – удовольствие, которое в последнее время мне редко позволялось. Мы поднялись по лестнице вместе, и я подождала, пока Келли плотно закрыла за собой дверь спальни. «Прошу тебя, Боже, – молилась я, – береги ее!»

Я слегка потревожила Стюарта, когда забиралась обратно в постель, но он сменил свою позу не проснувшись. Я чувствовала себя уставшей, но мысли не давали мне уснуть. Обычно Келли обсуждала свои секреты со Сью, лучшей подругой, но, если я не разочаровала дочку, возможно, она начнет доверять мне? Это будет прорывом в наших отношениях. «Не так было у нас с мамой, – подумала я. – Мы никогда не могли общаться».

Я лежала рядом с мужем и обдумывала свои слова. Удалось ли мне донести свою мысль до слушательницы? Что я пыталась ей внушить? Может быть, мне следовало говорить громкие слова, негодуя по поводу поведения Карла, но я хотела не допустить паники. Стало ли Келли лучше после разговора со мной? Эта материнская роль оказалась очень болезненной – насколько легче было, когда простой поцелуй мог все улучшить! Но Келли растет – она уже выросла, – и должна учиться обращению с мальчиками – Боже, это уже мужчины! – которые ведут себя слишком агрессивно. Она должна знать, когда сказать: «Довольно». Даже когда я была молода, этот предел был различен для разных парней, а ведь с тех пор, как мне было восемнадцать лет, все коренным образом изменилось.

Дети думают, что они бессмертны, но теперь, когда такие смертельно опасные болезни, как СПИД, омрачают обсуждение вопросов морали, а свободный секс продолжает свирепствовать, как родителям сохранить своих детей в безопасности? Какой подход правилен? Давать детям презервативы, грозить проклятием, заставлять принимать таблетки или купить хороший, как в старину, пояс невинности?

Я снова подумала: «Не был ли он пьян?» Когда мы за обедом пили вино, то предлагали его Келли и Брайану, но они редко соглашались. Стюарта это мало волновало, но я чувствовала, что это – важная часть образования детей. «Как отец», – подумала я, улыбаясь в темноте. В его доме вино подавалось с каждым обедом, и, когда я была еще подростком, он то и дело, к ужасу мамы, предлагал мне выпить.

– Ты ее спаиваешь! – говорила мама.

– Она должна когда-нибудь приучиться пить алкоголь, – отвечал отец, защищая свою позицию. – Я хочу, чтобы она поняла на нашем примере, что выпивать умеренно – социальная часть жизни. Когда она пьет со старшими, это уменьшает опасность и, возможно, поможет Андреа и ее друзьям не пьянствовать, когда нас уже не будет рядом!

Может быть, пить вино можно научиться с мамой и папой, но здесь речь идет о сексе на заднем сиденье легковушки или (в случае с Келли) на переднем сиденье грузовика.

Надеясь получить вдохновение, я попыталась вспомнить мамины лекции, наполненные моралью и пословицами, которые она произносила в любых случаях, но тут я не нашла никакой помощи: у мамы все было черное или белое, все грехи одинаковы. Она приходила в ярость от секса, который, я подозреваю, она время от времени позволяла себе, но в такую же ярость она приходила от курения, которое она себе не позволяла. «У одного конца сигареты – дым, у другого – дурак!» – это был еще самый мягкий выпад против папы, когда он брался за сигарету.

Мама никогда не курила, и задолго до того, как медицинское управление начало предупреждать о вреде курения, она настойчиво повторяла, что заполнять свои легкие дымом – глупо.

Но курение – это был шик, а не опасность, это была возможность войти в мир взрослых. Каждая романтическая сцена в каждом фильме включала влюбленных, глядящих в глаза друг друга над бокалами с ликером, в то время как между ними поднимается серебряная струйка дыма. Романтические герои всегда предлагали своим дамам сигареты, зажигаемые в исключительно рыцарской манере! В пятнадцать лет я уже дымила со своими друзьями, и мы, безусловно, казались себе очень элегантными. Так что я нарушала мамины правила, не считаясь с ее глупой занудной моралью. Мама не хотела, чтобы я курила, а я знала, что это здорово, и, наверное, насчет секса она тоже была неправа!

Заниматься сексом, или «пройти весь путь», в моем мире, безусловно, считалось грехом! Ричард и я так и не прошли весь путь, без сомнения, благодаря бесконечному маминому морализированию, и, конечно, не благодаря Ричарду, но мы получали удовольствие, совершая меньшие грехи… Даже сейчас много сделанных глупостей всплывает у меня в памяти, но для сегодняшней ночи достаточно воспоминаний.

Стюарт заворочался во сне, не зная ни о моих переживаниях, ни о страданиях нашей дочери. Мои мысли сменились, и постепенно мое беспокойство о Келли перешло в размышления о себе и о Стюарте, и, поскольку казалось, что все было так недавно, о Ричарде тоже.

Когда я встретила Стюарта, это был зрелый уравновешенный человек двадцати восьми лет, совсем непохожий на Ричарда, чувствительного и безответственного, но реальная жизнь непохожа на фильмы, бросающие зрителя на короткое время в дрожь. Уже почти двадцать два года я замужем за Стюартом, и мне не на что пожаловаться.

Так почему же я чувствую, что мне чего-то не хватает? И почему я снова возвращаюсь мыслями к Ричарду? Вспоминаю, как у меня внутри все таяло, когда он прикасался ко мне, как я ощущала напор желания, внезапную жажду любви? Я покраснела в темноте: Стюарт никогда не вызывал у меня таких чувств. Наши занятия любовью были не буйными совокуплениями мужчины и женщины, а смирным союзом, вполне подходящим для женатой пары, после которого оставалось мирное и спокойное чувство. Разочарование, конечно, но зато со Стюартом я обрела уверенность, которая длится дольше и гораздо менее опасна, чем страсть.

Я придвинулась ближе к нему, чтобы ощутить комфорт и убедиться, что я не одна в темноте, но все, что я обрела, это было недовольное ворчание. Я натянула повыше простыню и свернулась в клубок, уставившись в темноту и наблюдая, как она проясняется, окрашиваясь в розовый цвет, пока, наконец, не заснула беспокойным сном.