— Отец мой, — прошептал он пересохшими губами. Он снова прошел через слабо освещенный коридор и тихо постучал в дверь. Не получив ответа, он открыл ее. В эту комнату он приходил прежде к отцу Дару, а теперь, примостившись боком у окна, здесь сидел отец Брамбо с раскрытой книгой на коленях. Его тонкий профиль четко выделялся на фоне светлого окна.

— Отец мой, — повторил шепотом Бенедикт. Отец Брамбо испуганно поднял голову и чуть не вскрикнул от неожиданности.

Бенедикт, спотыкаясь, направился было к нему, но остановился.

— Я — Бенедикт, отец мой, — едва слышно произнес он и, устремив взгляд куда-то вверх, подошел поближе.

Отец Брамбо торопливо положил книгу на подоконник, повернулся к нему, нахмурился и спросил:

— Что случилось, Бенедикт? — Затем смущенно засмеялся. — Ты напугал меня!

Внезапно Бенедикт разразился рыданиями. Казалось, они вырывались из самой глубины его потрясенной души. Он бросился к отцу Брамбо и упал на колени у его ног. У отца Брамбо вырвалось удивленное восклицание. Бенедикт уткнулся лицом в колени молодого священника.

— Увезите меня отсюда, отец мой, — молил он прерывающимся голосом. — Пошлите меня в семинарию — увезите меня сейчас же! Я умру, если мне придется здесь оставаться! Я не могу здесь больше жить!

— Но что случилось? — с тревогой воскликнул отец Брамбо, приподнимая заплаканное лицо Бенедикта и пристально глядя в его измученные глаза. — Скажи мне, что случилось? Что ты наделал? — спрашивал он, испытующе глядя на Бенедикта. Затем он отвел глаза и осмотрелся вокруг. Взгляд его выражал растерянность; всякие новые осложнения беспокоили его. Он страдальчески вздохнул и прибавил: — Расскажи мне, что ты наделал, Бенедикт, и я постараюсь помочь тебе.

— Я хочу умереть, отец мой! — рыдал Бенедикт.

— Что ты говоришь? — изумился отец Брамбо. В голосе его звучали испуг и негодование, а его бледное лицо стало таким же напряженным, как у Бенедикта. — Какой у тебя несчастный вид, — прошептал он с нежной жалостью. Он не возражал, когда голова Бенедикта снова упала ему на колени, и стал рассеянно гладить его, скользя печальным взором по комнате. Он взглянул на трясущиеся плечи и дотронулся до руки Бенедикта. Она горела. — О матерь божья! — умоляюще воскликнул он вполголоса. — Скажи сейчас же, что ты наделал?

Но Бенедикт только отчаянно рыдал, и отец Брамбо беспомощно ждал, когда он успокоится. Он чувствовал, как горячие слезы мальчика проникают сквозь рясу на его колени. Он снова приподнял мокрое лицо Бенедикта и пристально всматривался в его полузакрытые глаза, словно искал в них ответа.

— В чем дело? — повторял он. — Кто-нибудь умер?

Бенедикт отрицательно покачал головой. Его глаза оставались закрытыми. Он слышал запах крепкого чая и какой-то другой, незнакомый запах и, высвободив голову из рук священника, закрыл лицо руками.

— Несчастный случай?

Тогда Бенедикт медленно отвел руки от лица. Ладони его были мокры от слез; они горели, как свежие раны. Он глубоко вздохнул, яростно стараясь унять невыплаканные слезы, снова положил голову на колени отцу Брамбо, повернувшись лицом к окну. Он долго оставался в таком положении, не произнося ни слова, чувствуя руку отца Брамбо на своей голове и слыша его учащенное дыхание.

— Отец мой, — вымолвил он наконец. Голос его звучал безжизненно, как будто издалека. — Я теперь тоже ненавижу Яму. Так же, как и вы, — я знаю. Здесь грязно и уродливо, я ненавижу всех, кто здесь живет.

Он посмотрел в окно: мимо проезжал пустой грузовик, и он вспомнил тот, другой грузовик, который так торопился покинуть Яму и, напрягаясь изо всех сил, полз по дороге как черепаха. Он вновь вспомнил, как отец Брамбо стоял наверху деревянной лестницы и со слезами на глазах глядел вниз на долину; увидел его удаляющуюся фигуру в тот вечер, когда отец Дар тщетно взывал к нему, прося его встретиться с прихожанами.

— Простите, что я пришел к вам, отец мой, — сказал мальчик, прижимаясь губами к черной рясе. — Я и н е знал, что иду сюда. Я сам не знаю, зачем пришел.

Воцарилось молчание. Молодой священник долго не отвечал. И вдруг в сознание Бенедикта явственно ворвался насмешливый голос отца Дара, словно старый священник вошел в комнату и вмешался в разговор: «Значит, ты тоже пришел сюда за мирским советом?» Бенедикт отвернул голову, стараясь не слушать.

— Я рад, что ты приходишь ко мне со своими горестями, — медленно промолвил отец Брамбо. Бенедикт прикрыл глаза и улыбнулся, радуясь успокоительной полутьме.

— Я хочу уехать, — сказал он. — Отец Дар много раз говорил мне, что я могу поступить в семинарию, когда захочу. Я хочу теперь же! Теперь! Пожалуйста, попросите епископа!

— Ты еще слишком юн, — ответил отец Брамбо и, словно желая смягчить свои слова, успокаивающе погладил его по голове. И вдруг прибавил: — Как чудесно это мгновение для меня, Бенедикт!

— Вы поможете мне, отец мой?

Отец Брамбо снова погладил его по волосам.

— Да, — ответил он, сжал губы, помедлил какое-то мгновение и ласково сказал: — Может быть, ты немного погодя расскажешь мне, почему ты решился на это именно теперь?

Он взял Бенедикта за подбородок своими нежными пальцами и приподнял его лицо.

— Немного погодя, — повторил он и помог Бенедикту подняться на ноги.

Бенедикт отвернулся и, стоя спиной к отцу Брамбо, сказал:

— Я был в Дымном Логе, отец мой.

Отец Брамбо встал со стула, поглядел на свою рясу, вытащил из кармана платок и вытер следы слез. Бенедикт не смотрел на него.

— Что? — спросил отец Брамбо, послюнив платок, чтобы еще потереть пятно.

— Я искал брата, — ответил Бенедикт вялым, бесстрастным тоном. — Мне сказали, что он там. — Мальчик остановился и облизал сухие губы. — Я... совершил грех, пытаясь узнать, где он. Я пошел туда. Я вошел в один дом... — Он повернулся к отцу Брамбо, лицо его выражало страдание. — Я знаю, что вы сейчас переживаете, отец мой! — с трудом выговорил он.

Отец Брамбо сунул в карман носовой платок.

— Ничего, ничего, — сказал он, облегченно вздохнув и широко улыбаясь. — Как ты напугал меня.

— Мне кажется, я согрешил, отец мой, — мрачно продолжал Бенедикт, отводя глаза в сторону.

Отец Брамбо кинул на него пронзительный взгляд.

— Согрешил? — повторил он.

Бенедикт ответил, не поворачивая головы.

— Я хотел пойти туда, отец мой. И не только из-за Винса. Я хотел посмотреть. Я надеялся, что увижу.

— Что увидишь? — переспросил отец Брамбо.

— Их увижу! — вскричал Бенедикт и словно через силу опустил голову и зажмурился. У него дрожал подбородок. Ведь он и увидел. Ведь руки, которыми он прикрыл глаза, не смогли этому помешать! — Девок, отец мой! — вскричал он в возбуждении. — Голых девок, проституток, там, в Дымном Логе.

Теперь он стоял молча, выплеснув из себя все слова. Комната продолжала жить своей обычной тихой и сонной жизнью. За окном хрипло кашляла, слегка подрагивая, Литвацкая Яма.

Наконец раздался голос отца Брамбо. Бенедикт поднял голову и прислушался. Священник повернулся к нему и сказал неуверенно:

— Я не совсем понимаю, о чем ты мне рассказываешь, но, если ты сам не совершил какого-нибудь греха, Бенедикт... — голос его дрогнул. Он вперил взгляд в Бенедикта. — Ты не совершил?..

Бенедикт вопросительно посмотрел на него. Священник вспыхнул, опустил глаза и повторил:

— Я имею в виду, ты, ты сам, Бенедикт. Ты не...?

Бенедикт понял. Кровь ударила ему в голову. Ему стало нестерпимо стыдно. Он поднял голову и холодно ответил:

— Нет, отец мой!

Священник нервно засмеялся.

— Я только хотел сказать... — произнес он, сильно побледнев, — что не совсем тебя понял. А ты... — Наконец он улыбнулся с серьезным видом и, взяв Бенедикта под локоть, проговорил: — Пойдем. Пойдем лучше на кухню. Там мы поговорим.

Он повел Бенедикта из комнаты — мальчик угрюмо следовал за ним. Отец Брамбо говорил теперь громче и оживленнее, чем прежде.