Мне не было раньше здесь места. Но теперь я здесь, и предстоит мне долгий-долгий путь, и предстоит мне трудный-трудный выбор. Что обрету я здесь и что покинул там, кто знает? Кто сможет ответить на все мои выстраданные вопросы?

Кто-то давным-давно, я его вспоминаю, бессознательно поглаживая теплое дерево посоха, уже шел этим путем. Поднимался и падал, снова поднимался и опять падал, и опять вставал и упрямо карабкался вверх, неся на плечах своих тяжелую ношу. Еле передвигая израненные ноги, он упрямо двигался вверх, туда, где ждало его бессмертие. Но ему от этого не было легко, и тяжелая ноша от этого не становилась легче. Неизмерима была тяжесть, непомерна была цена, которую приходилось платить. Стоило ли все того? Наверно, стоило. Он пытался все изменить, все исправить, да только пришел он не в свое время и был слишком добр ко всем. Я с горечью думаю — слишком рано, слишком рано. Но что было бы, если это произошло сейчас, разве от этого что-либо изменилась, разве стала от этого его ноша легче, а путь короче? У него не было доспехов, а только слабое измученное человеческое тело, покрытое ранами. И болела его израненная душа, и кровоточили раны. И хотел он все изменить, сделать лучше, и готов был заплатить за это самую высокую цену. И так он был близок к этому, как никто другой…

Но наступила тьма, и ночь окутала мир в тот миг, когда вот-вот должно было взойти неугасимое солнце. Его предали, и цена этого предательства была страшная…

Потом те, кто предал его, построили во искупление своих тяжких грехов храмы ему, превосходившие по своему величию все, что было построено ранее. Но даже самые величественные и высокие из них никогда не смогли больше дотянуться до него.

Его звали, но он не слышал и не видел, ибо взгляд его был обращен в другую сторону, туда, откуда неумолимо надвигалась на мир вечная ночь.

Гасли и исчезали под ее покровом миры, и ничего не доносилось оттуда: ни стонов, ни криков, там, где опускалась ночь, оставались пустота и мрак. И вот она уже рядом, эта бездна, близко-близко, рукой подать…

А потом он ушел, уступив дорогу мне, и тогда наступило мое время.

Это была моя битва, моя ночь, я встречу ее в сверкающей броне.

И я пойду туда, куда должен идти и буду делать то, что должно быть сделано. И нет мне иного пути, кроме этого. Но на этом пути я не одинок, со мной все мои друзья и соратники. И неважно, что многих из них нет сейчас рядом, все равно они со мной. Я слышу их голоса, я чувствую рядом их плечи.

… И как же тяжело сделать первый шаг, за которым неизбежно последует другой, а потом еще и еще. Как же он труден, этот первый шаг, как же труден…

«Лео, поднимайся, мой верный друг, ты слышишь, мы идем».

И я делаю первый, такой трудный шаг…

…Далеко-далеко, на самом краю пустыни темная бархатная ночь опускалась на город. Зажигались разноцветные огни реклам, заливая светом витрины многочисленных магазинов, вспыхивали и гасли лучи проезжающих экипажей, загорались огни многочисленных окон, толпы людей заполняли тротуары улиц, слышался смех, шум голосов, гудки машин — начиналась обычная вечерняя жизнь большого города. Все как всегда, все как обычно, как каждый день и каждую ночь, но что-то уже навсегда изменилось…

…А где-то, в самом сердце пустыни через пески всего мира шли навстречу заходящему солнцу человек и собака. Шли рядом, шли не спеша, не сворачивая с пути и не оглядываясь назад, все вперед и вперед…, а высоко над ними кружил вечный ветер...