Так вот, дедка этот шагал околицей на ночлег к куму Валенту, и вдруг деревянная нога его наткнулась на что-то мягкое. Дедка приостановился и пошарил костылём. Наклониться он не мог — мешала шарманка. Снял он её, поставил посреди дороги, и она тотчас же откликнулась всем своим музыкальным нутром. Анастазия немедленно встопорщила перья, готовясь к выступлению. Так уж она была приучена.

А дедка между тем и не думает крутить ручку шарманки, а поднимает с дороги Бальбинку. Осматривает её со всех сторон.

— Фью-фью, что же это за балеринка такая? Очень подошла бы нашему музыкальному заведению. Ничего себе панночка, ничего себе! А что, не взять ли мне тебя с собой? А? Зачем тебе валяться здесь, на дороге? Много ты не съешь, не выпьешь — проживём как-нибудь, — сказал дедка Грайдолек и посадил Бальбисю на шарманку, рядом с птицей.

Потом перебросил ремень через плечо, поднял шарманку, и двинулись они в путь уже вчетвером: бродячий шарманщик, играющий ящик, говорящая попугаиха и тряпичная балерина.

Вышли в поле. На меже подле жнивья раскинулась дикая груша.

— Ого, до Валента, видать, уже совсем недалеко! — говорит дедка Грайдолек и веселее постукивает своей деревянной ногой.

А Бальбися сидит на шарманке и поглядывает на птицу — не смеет даже отозваться: у птицы клюв, как крючок, и загнутые когти. Вертит Анастазия головой то в одну, то в другую сторону, то одним, то другим глазком на Бальбинку посматривает. И вдруг цап ее клювом за красную юбочку, потом за чёрную косичку! Хочет — не хочет Бальбинка, а надо обороняться тряпичными ручками. Однако у попугаихи, как видно, дурных намерений нет. Это птица воспитанная, куда до неё серой гусыне! Она вежливо отодвигается на своё место и закрывает глаза.

— Анастазия-ия-ия, — заводит она через минуту, потому что такой уж у попугаев характер: ни секундочки не могут посидеть молча.

Бальбися сообразила, что это птица с ней знакомится. Не захотела и она показаться дикаркой и говорит:

— А я — Бальбинка. Не станешь меня клевать — заживём в согласии. Бальбинка — запомни! Тряпичная Баль-би-на.

А попугаиха сразу же:

— Бальбина-на-на.

— Что это ты? Никак, мою сестру Бальбину припомнила? Порядком мы уже с ней не виделись. Вот попадём в город, нужно будет обязательно к ней наведаться. Стой-ка… Где же это она живёт? На Щегловой? Нет, на Вороньей!.. Э, тоже нет… По какой же птице названа эта улица? — рассуждает дедка Онуфрий.

А Бальбинка шепчет Анастазии:

— Ой, а не бабуся ли это Латковская с Голубиной?

А попугаиха за ней:

— Голубиной-ой-ой…

— А чтоб тебе! Конечно, Латковская, по покойному мужу Латковскому с Голубиной, в девичестве Грайдолкова… Надо же! Забыл, где сестра родная живёт! Как-то там ей глаза и ноги служат? Высоко ведь живёт, и целый день за иглой. Трудная у нас обоих старость! — вздыхает Онуфрий.

Во мгле мигнул огонёк: это в окне какой-то хатёнки. Запахло дымом из трубы.

— Ну, пожалуй, мы уже на месте, — сказал дедка Грайдолек.

За забором залаяла собака. Скрипнули где-то двери, и перед домом появился сгорбленный хозяин.

— Кто это там по ночам толчётся?.. Филют, ко мне!

— Кум Валент, живы? — кричит Онуфрий.

— А, это вы, кум? А как же, жив, ещё и вас переживу! — смеётся Валент. — Заходите же в избу.

— Валент-ент-ент… — скрипит Анастазия.

— «Анастазия… ия-ия-ия…» — передразнивает её Валент. — И ты, как я вижу, в полном здравии.

Вошли в низенькую хатку. Такую низенькую, что даже Онуфрий должен был пригнуться на пороге. Небогато в ней было, но в печи трещал весёлый огонёк, а из котелка вкусно пахло.

— Каша? — спрашивает Онуфрий и ставит шарманку в угол. — А у меня с собой кусок жареной свинины, кружок колбаски и буханочка хлеба. Прокормимся как-нибудь, правда?

В избе стояли две лежанки, покрытые попонами. У потолка сушились пучки всякого зелья. Дедка Валент, кум Онуфрия, ходил по ярмаркам и продавал целебную травку от всякой хвори — ромашку, тмин, мяту. Знал он толк и в болезнях скотины и птицы. Как только заболеют где куры или корова начнёт давать горькое молоко, люди тут же — к Валенту. Одни ему яичек принесут, другие — сала. А те — крупы или муки. Так и живёт себе Валент в своей хатёнке. А хатёнка — дряхлая-предряхлая. Совсем в землю осела. Одно только окошко в ней, да и то до половины бумагой заклеено. Однако Валент славится своим гостеприимством, потому-то и стоит у него вторая лежанка в углу.

— Ай-яй-яй, чуть не забыл!.. Посмотри-ка, кум, что я нашёл за городом, — говорит дедка и усаживает Бальбисю на столе. — Ловкая балеринка, правда? Как бы нам её танцевать выучить? Вот было бы представленье — всем на удивленье!

— А ну-ка, подожди, кум. Подумаю минутку, как бы такую штуку смастерить, — говорит Валент.

Отыскал он в углу моток дратвы и деревяшку. Шарманку придвинули к столу. Бальбися, правда, побаивалась немного этого обучения, но уж очень хотелось ей узнать, как это танцуют. Известно, любопытство иногда даже страх побеждает.

Мастерили старики, мастерили, вертели Бальбисю во все стороны… Привязали её к колышку, и сразу же стала она ровнёхонько, как солдат на посту. Один конец колышка приладили к шарманке, а к ручкам и ножкам Бальбиси привязали ниточки и мудрёно этак соединили с ручкой шарманки.

— Ну, готово, — говорит Валент. — Начинай, кум!

Онуфрий завертел ручку. В шарманке что-то дрогнуло, скрипнуло, а потом, как стеклянные бусинки, звеня, посыпались звуки. Чуть-чуть хрипя, шарманка заиграла красивый вальс. Бальбися никогда раньше не слыхала музыки. Что-то её подхватило. Замахала она ручками, затопала ножками и пустилась в пляс. Ах, что это был за вальс!

пела шарманка.

А Бальбинка — ручками, а Бальбинка — ножками:

И дедка Онуфрий с дедкой Валентом притопывают:

А потом всё быстрее, всё быстрее… Только ручки Бальбиси мелькают да шелестит юбочка. Шарманка заиграла польку, потом оберек, потом мазур.[1] Мчится быстрый мазур:

Запела вся хатёнка дедки Валента. Выскочили из-за печки кочерга с метлой. Наклонились кривые стены. Заскрипели балки закопчённого потолка. Высунулась лавка из-под печки. А Бальбинка машет ручками, притопывает ножками, шелестит юбочкой.

Вот так и стала Бальбися балеринкой на играющем ящике дедки Грайдолека. После ночлега они снова двинулись в путь. Очень приятно пригревало весеннее солнце. Идут, идут они межами, идут узкими полевыми тропинками. Кривые вербы стоят у дороги… На заборах поют петухи с красными гребешками.

Но Бальбинка уже не удивляется, почему это они не причёсываются собственными гребнями. Познакомилась она немножко с белым светом. В полдень с выгона возвращаются рогатые коровы, поблеивают бородатые козы. А Бальбисе хоть бы что. Стоит на шарманке и любуется сверху на белый свет. Смеются её глазки-бусинки. Анастазия покрикивает, дедка подпевает и пристукивает деревянной ногой. Когда дедка по дороге посреди деревни снимает шарманку и начинает вертеть ручку, Бальбинка пускается в пляс. А вокруг собирается вся деревня. Впереди всех, тесным кружком, — измазанные ребятишки. Потом хозяйки: кто с шумовкой, кто с поварёшкой. Как стояли у печек, так и прибежали. А некоторые со скалками и охапками мокрого белья — прямо с речки.