— Допустим, это уже случилось. Что еще?

— Чтобы Чэйсули жили, где им угодно, по своей воле.

— Допустим, случилось и это…

Если мне придется до вечера расспрашивать его, то я так и сделаю, решительно думал я.

Финн прищурился, словно это могло помочь ему скрыть от меня свои чувства или справиться с болью, которую причиняли ему вопросы. Похоже, ему вовсе не хотелось отвечать — но на этот раз я твердо решил добиться ответа.

— Финн, — я говорил терпеливо, со всей серьезностью, на какую был способен — почти торжественно. — Финн, если бы боги пожелали дать тебе все — все, чего бы ты ни пожелал… чего бы ты попросил?

Наконец он снова посмотрел на меня. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь частокол деревьев, сослужил мне хорошую службу. В этом свете вся душа Финна была мне открыта. Только в это мгновение — но мне было достаточно и этого мгновения.

— Ты еще не видел Донала?

Мне подумалось, что этим вопросом он хочет сбить меня с толку, так лисица путает следы, чтобы обмануть охотничьих псов:

— Сына Аликс? Нет. Я только что вернулся. Финн… Но нет, он вовсе не уклонялся от ответа. Он был совершенно серьезен.

— Если бы такое случилось, я просил бы богов о сыне.

Он проговорил это коротко, словно самими этими словами мог разрушить надежду — а потом пустил коня вперед, должно быть, решив, что и так поделился со мной слишком многим.

Никаких следов армии в лесу найти было нельзя — даже струйки дыма не поднималось над деревьями. Беллэму сложно было бы выследить меня. Финн вел меня все глубже в лес, и чем дальше мы ехали, тем больше я убеждался, что армия в безопасности. Роуэн исполнил мой приказ — теперь даже я сам с трудом мог бы разыскать свою собственную армию.

Лес зарос какими-то плющами, вьюнами, кустарником и ежевикой. По стволам деревьев полз лишайник, под ноги нам стелились мхи и невысокие еще травы.

Хомейна. Наконец-то. После долгих лет в изгнании наконец-то я вернулся домой.

Лучи солнца пробивались сквозь листву, земля казалась коричнево-зеленым ковром, вышитым золотыми нитями. Ехавший передо мной Финн вспугнул фазана треск ветвей, шелест листьев и хлопанье крыльев нарушили тишину леса. Внезапно я подумал о том, когда в последний раз мне доводилось отведать жаркого из фазана: помнится, было это в Хомейне-Мухаар, на обеде, устроенном в честь какого-то посланника — мой дядя праздновал заключение нового военного союза.

Слишком давно. Слишком долго я был наемником, а не принцем.

Услышав звон арфы, я остановил коня — узнал по звуку, чьи руки касались струн.

— Лахлэн…

Финн, тоже приостановивший коня, кивнул:

— Он приходил каждый день и делился с нами своим даром песни. Я было думал, что это просто песенки, но ошибся. В его арфе — истинная магия, Кэриллон — может быть, большая, чем когда-либо видели даже мы сами. Он дарит Чэйсули то, чего нам недоставало долгие годы — мир и душевный покой, — Финн улыбнулся, хотя и суховато. — Мы давно уже забыли музыку наших предков, предавшись делам войны.

Элласиец напомнил нам — это, забытое, он снова возвращает нам музыку — и, думаю, вскоре она зазвучит в Обители.

Пробравшись сквозь очередной занавес листьев и вьюнов, мы неожиданно оказались в Обители.

Конечно, это была не совсем Обитель — не было здесь обычной полукруглой стены, защищавшей шатры. Не Обитель — скорее, просто лагерь, затерявшийся в лесу.

Финн пригнулся, проезжая под низкой веткой, и отвел ее, чтобы дать проехать мне. Обернувшись, он заметил выражение моего лица и прочел по нему мои мысли:

— Не теперь. Все будет позже — когда в Хомейне станет достаточно безопасно, чтобы мы могли строить постоянные Обители, — он отпустил ветку и остановился рядом со мной. — Этот лагерь легко защищать. И легко сняться, если нам здесь будет что-либо угрожать.

Шатры были рассыпаны по земле, как грибы под деревьями. Шатры цвета земли: темно-зеленые и светло-зеленые, цвета мха, голубовато-серые, ржаво-красные, коричневые, черные и бледно-кремовые, почти белые. Маленькие простые шатры, почти палатки, даже без изображений лиир. Но несмотря на невзрачную видимость, это все-таки была Обитель Чэйсули.

Я улыбнулся, хотя тут же лицо мне обожгла боль. Я не мог пересчитать все шатры. Я даже не мог разглядеть их все в лесу — так хорошо они были замаскированы, а я ведь знал, как и где смотреть. Значит, о солдатах Беллэма и говорить нечего, даже если они и заберутся так далеко.

Легко защищать? Верно, легко: враг не увидит Обитель, пока не станет слишком поздно. Легко сняться? Конечно же, долго ли — свернуть тонкую, хоть и прочную ткань, окрашенную в цвета земли? Переносная Обитель…

Обитель, полная Чэйсули.

Я рассмеялся и остановил коня. Вокруг раскинулась Обитель — молчаливая, затаившаяся в лесах. Вокруг меня была моя сила — молчаливая, тайная, но от этого не менее могучая. Если у меня будут Чэйсули и к тому же хомэйнская армия, Беллэм не сможет остановить меня.

— Толмоора лохэлла мэй уик-ан, чэйсу, — тихо проговорил я.

Судьба человека всегда в руках богов.

Финн позади меня сказал — и в голосе его слышалась улыбка:

— Добро пожаловать в Хомейну, господин мой. Приветствую тебя в доме моего народа.

Я покачал головой, ощутив внезапную робость:

— Я не стою этого…

В этот миг я был совершенно искренне уверен в том, что не подхожу для столь великого свершения.

— Если ты не стоишь этого, — просто ответил мой ленник, — этого не стоит никто.

Я не сразу собрался с силами, чтобы въехать в Обитель.

Я благодарил богов за Чэйсули.

Глава 10

Песня арфы наполняла лес. Мелодия была нежной, хрупкой, и в то же время необыкновенно сильной. Она вела меня, звала, словно женщина — Леди Лахлэна, а я был мужчиной, уже испытавшим на себе ее чары, но не сумевший привыкнуть к ним.

Я забыл о воинах, которых привел мне Финн, и последовал туда, куда вела меня песня, чувствуя, как мелодия словно бы тонкими пальцами легко касается моей души…

Когда я, наконец, нашел его, он сидел на стволе рухнувшего дерева огромного дерева с шелковистой корой. Упало оно давно, но и теперь служило прекрасной скамьей — или троном — для арфиста. Солнечный свет пронизывал занавес листьев и веток, и освещенные им пальцы казались копьями, направленными на одну цель: на арфу. На Леди — темно-золотую, старую и мудрую, с золотыми струнами и сверкающим глазом-камнем. И — дивный голос, манивший меня, и — чары, тончайшей незримой сетью опутавшие меня…

Я остановил коня перед арфистом и подождал, пока он закончит, представить себе не мог, что можно словом оборвать это колдовство.

Лахлэн улыбнулся. Тонкие чуткие пальцы затихли на поблескивающих струнах, окончилась музыка, пали чары — передо миной был просто человек, арфист, благословенный Лодхи.

— Я знал, что вы придете, — сказал он своим шелковым мягким голосом, похожим на звук струящейся воды — Чародей, — ответил я. Он рассмеялся:

— Некоторые называют меня так. Пусть их. Вы же должны были уже узнать меня лучше, господин, — на мгновение отблеск какого-то непонятного чувства промелькнул в его глазах. — Я — друг. Не более того.

Я осознал, что мы наедине, Финна я оставил позади, и одно это уже могло вызвать у меня страх по отношению у элласийскому арфисту.

Он мгновенно понял это. По-прежнему он неподвижно сидел на стволе дерева, а руки его по-прежнему лежали на струнах Леди.

— Вы пришли, потому что я этого хотел, а также потому, что этого хотели вы сами, — тихо сказал он.

— Я не звал Финна: не теперь. Потом придет и он, и Дункан…

Солнце озаряло его лицо так, что скрыть что-либо было невозможно, но я не увидел в нем ни хитрости, ни коварства. Только честность и толика преданности.

— Я арфист, — раздельно произнес он. — А арфистам для того, чтобы петь, нужны герои легенд. Вы, мой господин, уже легенда для многих. Вы нужны мне, он улыбнулся, — и разве я не доказал уже своей преданности?