— Работа Чэйсули! — он бросил на меня острый взгляд. — Откуда он у тебя?

На миг мне показалось — что-то дрогнуло в его лице.

— Снял с мертвого, должно быть. Мечи Чэйсули — вещь редкая.

— Нет, — возразил я, — я получил его от живого человека. А теперь, покуда вы еще не убили меня, я повелеваю тебе сделать одну вещь.

— Повелеваешь — мне? — он изумленно поднял брови. — Ты можешь попросить… но это вовсе не значит, что я отвечу или исполню просьбу.

Я не пошевелился. — Срежь кожу с рукояти.

Хомэйн ощупал рукоять. Она была надежно скрыта кожаной обмоткой от любопытных глаз — я постарался на совесть. Что ж, видно, придется постараться еще раз…

— Срежь кожу.

Несколько мгновений он пристально смотрел на меня — но в конце концов вытащил кинжал и исполнил то, что я говорил.

И — безмолвно уставился на рукоять: королевский лев из чистейшего золота Чэйсули, великолепный рубин — Око Мухаара…

— Скажи же, что это — чтобы слышали все, — тихо велел ему я.

— Гербовый лев Хомейны… — он перевел взгляд с рукояти меча на мое лицо, и я улыбнулся.

— Кому принадлежат этот меч и этот герб? Его лицо побелело.

— Правящему Дому Хомейны… — он замолчал, потом выдохнул отчаянно, — Но ты мог и украсть этот меч!

Я задумчиво посмотрел на моих стражей:

— Ты разоружил меня. Позволь мне выйти на свет.

— Выходи.

Его лицо снова приобрело нормальный цвет. Хороший он все-таки мальчишка молодой, злой… и — как же боится того, что может услышать от меня!

Я поднялся, ногой отпихнув табурет, и медленно подошел к нему, не отрывая взгляда от его смуглого лица. Он был высок — высок, как Чэйсули — и все же я был выше его ростом.

Медленно я закатал рукав, открыв кольцевой шрам на левом запястье.

— Видишь это? На правой руке — такой же. Ты должен узнать оба, Роуэн.

Он отшатнулся, на лице его читалось изумление и крайняя растерянность.

— Ты был пленником Кеуфа Атвийского — как и я. Тебя высекли — за то, что ты опрокинул кубок с вином на самого Кеуфа — хотя я и просил пощадить тебя. На твоей спине должны остаться следы плети как на моих руках остались следы от атвийских кандалов, — я снова опустил рукав. — А теперь — могу я получить назад мой меч?

Ошеломленный и растерянный, Роуэн перевел взгляд на меч, который он держал в руках, потом, словно бы наконец осознав, что происходит, он порывисто протянул клинок мне — и, когда я принял его, упал передо мной на колени:

— Господин мой, — прошептал он, — о, господин мой… прости меня!

Я вернул клинок в ножны:

— Мне нечего прощать. Ты сделал то, что должно. Роуэн смотрел на меня снизу вверх. Теперь я видел, что его глаза в свете свечей — не черные, но желтые, потому-то я никогда не мог отделаться от ощущения, что он Чэйсули хотя сам Роуэн и отрицал это.

— Когда мы начнем сражение, господин мой? Я рассмеялся его нетерпению:

— Сейчас поздняя зима. Нам нужно будет время, чтобы собрать людей.

Возможно, весной мы сможем начать… — я жестом показал ему — встань. Поднимайся. Здесь не место для таких церемоний. Да и я еще не Мухаар.

Роуэн не пошевелился:

— Примешь ли ты мою службу? Я наклонился, ухватил его за рубашку и поднял на ноги:

— Я же сказал тебе, поднимись с пола, — проговорил я мягко, к моему удивлению, мальчишка за это время успел изрядно подрасти. Когда мы виделись в последний раз, ему было едва тринадцать лет.

Роуэн оправил одежду:

— Да, господин мой.

Я повернулся к остальным. Все они были людьми Роуэна, готовыми к восстанию и мятежу. Сейчас на их лицах читалась растерянность: они не до конца верили в то, что принц, которого они так ждали, действительно вернулся и теперь находится среди них.

Я прочистил горло:

— Большинство из вас слишком молодо, чтобы помнить Хомейну до кумаалин до тех времен, когда мой дядя Мухаар вынес всем Чэйсули смертный приговор. Вы выросли в страхе и недоверии к ним — как и я сам, — я поднял руку, исключая самую возможность каких бы то ни было возражений. — Они не демоны. Не звери.

Они не служат богам преисподней — они служат мне.

Я помолчал:

— Кто-нибудь из вас когда-нибудь видел воина Чэйсули?

Нестройный хор отрицаний был мне ответом, даже Роуэн сказал — нет. Я заглянул в лицо каждому из них:

— Я не потерплю вражды и кровопролития между своими людьми. Чэйсули — не враги вам.

— Но… — начал было один из хомэйнов — и тут же умолк под моим взглядом.

— Не так просто забыть то, чему вас учили всю жизнь, — продолжал я уже спокойнее. — Я знаю это лучше, чем вы думаете. Но я полагаю также, что вы сможете пересилить суеверный страх перед тем, чего не понимаете — и тогда вы увидите, что они ничем не отличаются от остальных людей, — я помолчал. — Лучше бы вам так и поступить.

За моей спиной коротко рассмеялся Роуэн. И мне показалось, что в его смехе слышится облегчение.

— Будете ли вы служить мне, — спросил я, — даже если подле меня будут Чэйсули?

Согласились все. Я ожидал услышать в их голосах недоверие и нерешительность — ничего подобного не было.

— Итак, Песнь продолжается, — пробормотал Лахлэн, и я рассмеялся его словам.

Роуэн рассказал мне и о моей родне, оставшейся в живых: о матери и о сестре. Мы сидели вдвоем за угловым столом, обсуждая планы создания армии.

Роуэн говорил ясно и подробно: было видно, что он действительно всерьез обсуждал эти вопросы со своими единомышленниками, и я был благодарен ему за это. С его помощью подготовка к восстанию и войне пойдет гораздо быстрее.

Но когда наконец он вскользь заметил, что, должно быть, моей матери не хватает общества моей сестры, я жестом остановил его.

— Разве Турмилайн не в Жуаенне? Роуэн покачал головой:

— Беллэм держит ее заложницей. Уже несколько лет: мне кажется, это случилось вскоре после того, как вам удалось бежать из Хомейны-Мухаар.

Удалось бежать… Тинстар просто отпустил меня. Я угрюмо ковырнул ножом столешницу и знаком попросил Роуэна продолжать.

Он пожал плечами, не зная, что я хочу от него услышать:

— Госпожу Гвиннет держат в Жуаенне под надежной охраной. Принцесса Турмилайн, как я и говорил — в Хомейне-Мухаар. Беллэм старается заполучить в свои руки все, что только может привести тебя к нему. Он не смеет дать им свободу, страшась, что, находясь на воле, они дадут хомэйнам повод к восстанию.

— Вместо меня? — я задумчиво поскреб бороду. — Что ж, Беллэм будет слишком занят мной. Ему больше не нужны эти две женщины.

— Но он будет держать их в плену, — уверил меня Роуэн. — Он никогда не отпустит их, поверьте, господин мой.

На мгновение он умолк и внимательно посмотрел на меня:

— Идут даже разговоры о том, что Беллэм собирается жениться на твоей сестре.

Я выругался и вскочил на ноги, невольно схватившись за меч — мы уже успели снова замотать рукоять кожей — но тут же снова сел и с размаху всадил нож в дерево столешницы:

— Торри этого не допустит.

Я прекрасно понимал, что ее никто не станет слушать. Женщины в таких случаях лишены права голоса. Роуэн улыбнулся:

— Я слышал, что она — не слишком-то удобная Заложница. Тем более, две женщины в одном замке… — он весело рассмеялся.

— Две?

— Дочь Беллэма, принцесса Электра, — Роуэн нахмурился. — Поговаривают, что она — любовница Тинстара.

— Тинстара? — я выпрямился и внимательно посмотрел на Роуэна. — Беллэм отдал ему свою дочь?

— Я слышал, что это цена, которую назначил Тинстар за свою помощь Беллэму.

Мой господин, я немногое могу рассказать вам. По большей части, все это только слухи. Я не решусь утверждать, что все это правда.

— В слухах всегда есть толика правды, — задумчиво проговорил я, снова принявшись за пиво. — Что ж, если она — любовница Тинстара, я смогу использовать ее в своих целях.

— Ты хочешь использовать женщину против чародея? — Роуэн потряс головой. Прости меня, господин мой, но, мне кажется, ты совершаешь ошибку, — Принцы не совершают ошибок, — надменно проговорил я и тут же ухмыльнулся, заметив его смущение. — Да нет, глупости, любой человек может ошибиться, и только глупец не признает этого. Что ж, нам нужно составить план.