— Нет, не застал. Это было до меня. Или после. Не помню.

— Жаль, очень жаль. Рассказы бывалых людей — это очень интересно. А откуда вы знаете про рыбу?

— Прочитал где-то.

— Место не припомните?

— Нет.

— Досадно. Но вы меня зажгли. Расспрошу на базе. Еще миндаля?

— Спасибо.

Сосны кончились. Аэробус описал полукруг над коричневым плато, и у Силина защемило сердце. Где-то здесь он впервые увидел Марс. Справа, как и сейчас, была цепь гор, тон ржавые копьевидные вершины, синие ледяные тени в провалах. Ветер вздымал фонтанчики красного песка, пузырился оплавленный при посадке камень. Ошалев от радости, они стреляли в воздух и обнимали друг друга, а потом вдруг притихли и долго-долго смотрели на эти горы, пересыпали в ладонях марсианский песок, веря и не веря, что они стоят на чужой планете н что это не сон.

— Мы приближаемся к Памятнику, — торжественно возвестил автоматический гид. — Именно здесь пятьдесят восемь лет назад впервые совершил посадку на Марс космический корабль…

"Это был не мой корабль, — подумал Силин. — Наша экспедиция была третьей. Но садились мы здесь, ориентируясь на радиомаяки первой. Интересно, они сохранились?"

Ему почему-то хотелось, чтобы маяки сохранились.

Аэробус проскочил гребень, и Силин в первое мгноне поверил своим глазам. Ему показалось, что действительно ракета и она действительно садится в огне, дыму и вихрях пыли. Памятник был сделан искусно. Разноцветный спектроль с абсолютным правдоподобием воспроизводил и столб угасающего пламени, и разбегающиеся от него черные клубы дыма. Это пламя ревело, этот взметнувшийся песок клокотал, эта ракета вибрировала, оседая на газовую подушку.

— Подумать только, на каких керосинках летали, — вздохнул сосед.

Все головы были повернуты в одну сторону, все смотрели на Памятник, а гид торопливо разъяснял, в чем его красота.

Аэробус сел, туристы вышли и потянулись гурьбой к Памятнику, на ходу вытягивая из футляров киносъемочные годографы

Силин отстал. Он искал взглядом место, где были маяки.

Он чуть не прошел мимо одного из них, потому что по привычке искал их поодаль от места посадки. Но их перетащили ближе, вероятно затем, чтобы посетители могли осмотреть все, не тратя время на ходьбу.

Силина удивило, чго радиомаяк выглядел как новенький. Этого не должно было быть, потому что уже тогда струи песка счистили с него защитный лак и он был матовый, изборожденный царапинами. Силин нагнулся и прочел пояснительную табличку. "Радиомаяк, по пеленгам которых садились первые марсианские экспедиции. Реконструирован в стиле той эпохи".

Все правильно. Тогда была другая эпоха. Герои летали на керосинках. Садились вслепую по этим… как их? — ax да! радиомаякам. "Реконструирован в стиле той эпохи…"

Внезапно Силин почувствовал огромность прожитого. Ему-то казалось, что все это произошло недавно Вещи всегда были долговечней людей. Теперь все наоборот. Ему восемьдесят лет, он жив, он помнит корабли, давным-давно сданные в музей, помнит дома-коробки, которых уже нет, помнит хлебные поля, вытесненные синтепищей. "Последний из могикан, — Силин усмехнулся. — Что ж, все правильно".

Туристов он застал за осмотром мемориальной стены. На сером граните были выбиты изображения тех, кто осваивал Марс, ниже стояли их фамилии, даты первых экспедиций. Коротко упоминалось, кто что сделал. Силин увидел и свой барельеф. Да, о нем не забыли. Каменный Силин смотрел на живого Силина сурово и бесстрастно. Живой Силин не чувствовал волнения. Это был не он, таким он никогда не был, с барельефа смотрел не человек, а суровый герой, кем-то выдуманный в назидание потомкам.

— Говорят, кое-кто из них еще жив, — донеслось до Силина.

— Что ты, они все погибли, это я знаю точно…

— Нет же! Бергер жив, Силин жив, их недавно показывали по стереовидению…

Силина передернуло. Он хотел отойти, но заметил, что рыжеволосая девушка наклонилась и положила к подножыо мемориала букетик цветов,

— Почтили память?

Голос ему изменил, и девушка посмотрела на него с недоумением.

— А что тут такого? — спросила она осторожно.

— Вы знали кого-нибудь из тех?

— Кто же их не знает?

— Я, например.

— Вы? Но ведь они, очевидно, были вашими современниками?

— Эти герои?

— Ну да. По-вашему, они не герои?

— Конечно, нет. Просто они делали свое дело, вот все.

— Дело делу рознь. Я тоже делаю свое дело, но никто…

— У вас характерный загар. Вы работаете в космосе!

— Да, на Ио. В обсерватории.

— И сюда прилетели отдыхать.

— С Ио. В вашем возрасте я и представить не мог, что наступит время, когда работа на Ио станет обыденностью. Как и отдых на Марсе.

— К чему вы все это говорите? Вы в чем-то хотите меня убедить? В чем?

— Не обращайте внимания. Все старики ворчливы и хотят неизвестно чего. Свойство возраста. Все у них есть, а они с тоской вспоминают дни, когда у них ничего не было.

Силин ушел, провожаемый удивленным и чуточку встревоженным взглядом девушки. Он досадовал на себя, что затеял этот глупейший разговор. Что он хотел сказать? Что? Так было всегда. Люди с риском для жизни пробивались к полюсу, а через несколько десятилетий над тем же полюсом стали регулярно летать комфортабельные лайнеры и пассажиры с любопытством поглядывали в иллюминатор. Ах, это и есть полюс? Та самая таинственная точка земного шара? Вот эти льды? Не знал бы, так и не обратил внимания! По пятам подвига всегда следует обыкновенная жизнь. Так, значит, ради нее-то люди и рискуют жизнью? Переступают грань возможного ради нее?

"Да, — ответил себе Силин, — и ради нее тоже. Но не во имя безграничного расширения обыденности. Тогда во имя чего же? Или во всем этом из вечном движении к новому смысла не больше, чем завоевании морскими животными суши четыреста миллионов лет назад?

"Космический пессимизм, — подумал Силин, — у меня космический пессимизм. А все потому, что я сегодня встретился с пошлостью, и она заслонила все. Вот это и есть старость. Каждый шаг вперед, через непреодолимое, изменяет жизнь. Опять не то! Изменения ради самих изменений — тоже мне цель… Но она есть, коль скоро люди поступают так, как они поступают. Мы хотим, чтобы с каждым поколением жизнь делалась лучше. Разумней. Счастливей. Только это и гонит всех нас вперед. Только это.

Мы открываем детям новые горизонты, они идут дальше, так и должно быть. Если человечество вдруг скажет, что оно достигло всего, и мечтать больше не о чем, и стремиться некуда, то, значит, пришел его смертный час. И я не имею права оценивать этот Марс мерками своей юности. Как и свою роль в его изменении, впрочем. Так каменщик, кладущий свой кирпич, не имеет права сетовать даже в том случае, если потомки снесут построенный им дом ради возведения другого, лучшего.

А пошлость? Просто это очень живучий сорняк, ничего, исчезнет и он".

После Памятника аэробус доставил экскурсию к скале "Медная богиня", возле которой находился заповедкик марсианских эретриумов. Они побродили среди синюшных вздутых странных растений, пообедали в кафе и двинулись к Морю несчастий.

— Нет, что бы там ни твердили, а на Луне интересней, полулежа в кресле, благодушно разглагольствовал сосед Силина. — "Ночь лунных цветов" — это же прелесть! Вы не были там? Нет? Уютный ресторанчик в кратере Аристарха, кухня там бесподобная, но все же пустяки. Там надо быть в полноземелье. Сидишь под куполом, чернота, а в ней точки, точки, белые, желтые, красные, синие, зеленые звезды…

— Зеленых звезд не бывает.

— Неважно. А кругом равнина, залитая земным светом! Чувствуете контраст? Мысли все какие-то торжественные, и музыка тихо-тихо играет… И Земля светит. Фантастика! А потом начинают падать метеориты. Искусственные, конечно. Но этого посетителям не говорят, чтобы не разочаровывать. Знаете, как это прекрасно?'Поднимаются фонтанчики пыли, свет в них блестит перламутром, они как цветы… И тут же опадают. А на Марсе что? Почти как на Земле. Не-ет, Марс меня разочаровал…