Им показалось, что прошли секунды, но неожиданно они обнаружили, что стоят на поляне возле сброшенных рюкзаков. И тут они словно очнулись. Молча, не обменявшись ни единым словом, они легли в тень и долго лежали там, бесконечно опустошенные.

Потом они нашли в себе силы вновь двинуться к месту, где был Блинк. Но там его уже не оказалось.

Напрасно кричали они до хрипоты, тщетно обшаривали окрестности — всюду дремотно стоял бескрайний лес, не было в нем ни отзвука, ни следа. Много поздней, когда надежды совсем не осталось наступила ночь, сидевший у костра Осоргин уронил колени руку, в которой он держал обнаруженный в палатке дневник Блинка.

— Что? — едва слышно спросил Кайзер.

— Ничего, — так же тихо и удрученно отозвался Осоргин Он тщательно фиксировал ход опыта…

— И?

— И где-то посредине потерял самоконтроль. Похоже он слишком поздно понял…

— Что понял?!

— Что феноменальные способности роэльца, в чем бы они ни заключались, достигаются уродованием психики… Может быть, я не прав. Может быть, всякий на ero месте незаметно утратил бы качества исследователей, просто качества нормального человека. Но Блинк… Мы дураки, Кайзер, мы слепые идиоты, мы просто невнимательные, равнодушные люди, если не заметили, что его увлеченность и убежденность уже тогда приближались к фанатизму, за чертой которого кончаются и разум и наука!.. Мы не имели права оставлять его в одиночестве! Не имели!

Кайзер, насупясь, молчал.

— Не признаю, — с трудом, но твердо выговорил минуту спустя. — Если алмаз не имеет твердости алмаза, он есть стекляшка. Исследователь, бессильный повелевать своим сознанием, не есть исследователь.

Осоргин чуть не вскочил.

— Исследователь не машина! — закричал он. — исследователь человек. Мы оба в долгу перед Блинком, ты слышишь, оба! Если бы не он, кто-нибудь из нас был обязан изучить психику роэльцев! Он, именно он, избавил нас от необходимости дерзко рисковать собой. В чем-то он выше нас…

Кайзер ничего не ответил на эту вспышку. Он сидел, неподвижно глядя в огонь, и лицо его было замкнутое.

На третий день, который также ничего не продвинул в розысках, как и первый, они собрались в дорогу.

Стоя над упакованными, вещами, они, однако, еще долго медлили.

— Надо идти, — сказал наконец Кайзер.

— Надо, — сказал Осоргин.

Кайзер снял шляпу.

Добравшись до города, они тотчас проявили снимки с роэльцем. На одном из них Кайзер, растопырив пальцы, подносил к губам пустоту. На втором он блаженно улыбался.

Смешанка

— Не уходи после урока, — шепнул Рэм. — Покажу кое-что ахнешь.

Лена скосила взгляд, отчего таинственное лицо Рэма стало еще более таинственным. Глаза Лены округлились, и она дважды кивнула в знак согласия.

Они дождались, пока школа опустела, и тогда Рэм, украдкой оглядываясь, подвел Лену к двери, над которой горела надпись: "Без учителя не входить". Рэм толкнул дверь.

— Но ведь…

— Тсс! — зашипел Рэм. — Это не для баловства, мы будем экспериментировать.

— Ну, если так…

Слева от стены отделился робот.

— Не вижу сопровождающего, — прогудел он, широко расставляя руки.

— На дворе трава, на траве дрова, а где сам двор? — быстро спросил Рэм.

Робот задумался. Лена хихикнула. Роботы — ассистенты школьных кабинетов были старинной электронной рухлядью: их ничего не стоило сбить с толку любой бессмыслицей. Не дожидаясь, пока робот очухается, Рэм с Леной проскользнули в стартовый отсек.

Большую часть отсека занимала каплеобразная титаносомальгетитовая шлюпка, точь-в-точь такая, какой пользуются на чужих планетах. Неистовое солнце, бившее в окна, зажигало на ее сферическом боку радужное сияние. Было тихо, как посреди пустыни.

Рэм откинул люк.

— Влезай!

— Но ведь это обыкновенный скайдер…

— Скайдер, скайдер, много ты понимаешь, — проворчал Рэм. — Ты что думала, я тебе кита покажу? Залезай, тогда и увидишь, какую я штуку сообразил…

Они влезли.

— К пульту, садись к пульту, — сказал Рэм, захлопывая люк.

С яркого света ребята едва не ослепли. В темной кабине скайдера медленно разгорались фосфоресцирующие шкалы приборов.

— Ну, ну? — заторопила Лена.

Рэм нетерпеливо отмахнулся. Он откинул панель секции управления и долго копался, что-то в ней соединяя или, наоборот, разъединяя. Волосы на затылке поднялись у него хохолком.

Внезапно под его пальцами с треском проскочила зеленая искра. Лена ойкнула.

— Тихо ты! — сдавленным голосом проговорил Рэм.

— Все идет как положено.

— И достанется же нам…

— Уж во всяком случае, не тебе, — огрызнулся Рэм действуя ногтем как отверткой. — И вообще, чему нас учили? Ключ к новому — риск.

— Не риск, а расчет, — поправила Лена, болтая ногами.

— Расчет у меня точный. Сейчас двинемся.

— Куда?

— Увидишь.

— Хочу к центру Галактики.

— Дура, — сказал Рэм. — Там еще никто не бывал.

Лена обиженно замолчала.

Рэм закрыл панель, вытер руки о штаны и, приоса нившись, взялся за рукоять пуска.

— Экипаж! — звонко прокричал он. — К старту готов?

— Готов! — тоненько ответила Лена, невольно распрямляя плечи.

— Старт!!!

В недрах скайдера что-то заурчало, дзинькнуло, корпус мелко задрожал — сильней, сильней, — ребят тряхнуло, и тут раскрылся затянутый дымкой обзорный экран.

— Прибавь резкость, — посоветовала Лена.

— Знаю и без тебя.

Дымка исчезла. Теперь скайдер окружали угрюмые толщи земных пород. Натруженно гудел двигатель. Корабль погружался в ночь — глухую, без просвета ночь подземных глубин, где каменный мрак был вечен, как сама планета.

Бесформенным облаком клубилось что-то еще более черное, чем сама ночь. Оно росло, вспухало, делилось, а потом слилось, и тогда в нем, словно корабль попал в грибницу, проступили бледные нити, запутанные и из-за движения скайдера шевелящиеся.

— Кварцевые жилы в базальте, — сказал Рэм.

— Точно, — согласилась Лена. — Это все, что ты хопоказать? Так мы и с учителями сколько раз путешествовали.

— А так?

Рэм тронул что-то на пульте.

И ночь поголубела. Ее растворил мерцающий далекий свет, идущий сверху, сквозь толщу чего-то жидкого, теплого. Прожилки кварца не исчезли, но стали прозрачными, как стекло, висящими как бы в пустоте, почти что призрачными оттого, что через них легко и свободно проплывали стаи узкотелых серебристых рыб.

— Ой, Рэм! — воскликнула Лена. — Что это?

— Спокойно, то ли еще будет!

И точно. Оттесняя все, экран вдруг заняли пирамидальные красные деревья. Засвистел ветер. Качнулись чешуйчатые ветки, роняя на песок капли зеленоватой смолы, тотчас вспыхивающие на лету маленьким ярким пламенем. Но сквозь все это, сквозь строй диковинных красных деревьев, полосу мрачно фиолетового неба вверху, завесу самовспыхивающей смолы проступили, едва привык глаз, и стаи серебристых резвящихся рыб, и голубой перелив моря, и хрустальный ажур подземного кварца. И даже чернота базальта присутствовала здесь некой тенью, придающей всему неожиданный оттенок траурных сумерек. Всему, даже огонькам смолы, чье пламя и в самый момент вспышки казалось закопченным.

Лена, забыв обо всем, смотрела как зачарованная. Рэм пытался сохранить значительное выражение лица, но его распирала счастливая, торжествующая улыбка.

Не выдержав, он вскочил с победным криком:

— А это видела? Видела?

Скайдер бросило в звездную пустоту и одновременно в ревущий шторм. Сквозь беснующиеся волны холодно просвечивали туманные пятнышки других галактик, а на клокочущей пене лежал отсвет близкого, пылающего Бетельгейзе И тотчас, повишясь Рэму, клокотание моря сменилось жарким вихрем протуберанцев. которые обрушились с неба на проплывающую внизу дремотную предрассветную Землю.

— Еще! Еще! — возбужденно торопила Лена.

Скайдер нырял из бездны в бездну. Несовместимое совмещалось: холодная вода и жаркий огонь, твердь и воздух, даль и близь, звезда и планета, черный вакуум и зеленая тайга… Миры мелькали, как стеклышки калейдоскопа. Они были здесь, они были там, нигде и везде, недостижимые, послушные, меняющие форму и цвет, подвластные детской прихоти, доступные, словно лежащий на ладони апельсин. Ими можно было играть, их можно было тасовать, наслаждаясь все новыми впечатлениями, все новыми сочетаниями. Галактика, зажатая в горсти…