Родриго посмотрел на Валерию. Ее щеки ввалились, а под глазами лежали черные тени. Чувствуя себя усталым как никогда, он поковылял к двери:

– Идемте со мной, вы обе.

Энни встала перед Валерией, как бы защищая ее:

– Что ты собираешься делать?

– Я собираюсь накормить ее, пока она не умерла от голода.

Все время, пока женщина ела, Родриго не мог оторвать от нее глаз. Утонченные манеры свидетельствовали о том, что это настоящая леди. К тому времени он уже почти забыл, что значит настоящая леди, какими утонченными могут быть манеры дамы. Свой бокал она удерживала кончиками пальцев и делала крохотные глотки. Она отламывала кусочки хлеба и погружала их в вино.

От увесистого ломтя белого сыра она откусывала понемногу, отправляла в рот маленькие кусочки бананов и папайи, которые Энни принесла из погреба, располагавшегося во внутреннем дворике. Копченое филе она отодвинула от себя.

Родриго подвинул к ней тарелку.

– Съешьте немного мяса, – предложил он осипшим голосом. – Вам нужно укреплять свой организм.

Она многозначительно посмотрела на мясо…

– Спасибо, не надо.

Тут Родриго неприятно кольнула догадка.

– Иисус Христос, – пробормотал Родриго, – я забыл, – и убрал тарелку со свининой прочь.

Линия ее рта смягчилась. Это еще не была улыбка, но у него появилась надежда увидеть ее в будущем. Родриго едва ли можно было назвать католиком, он был весьма поверхностно знаком с этой религией. Мать учила его в еврейском духе Джозефа Риберы, но пользоваться в обиходе старыми обычаями было слишком опасно.

Потом Валерия заговорила, угадав вопрос, вертевшийся у Родриго на языке.

– Я родилась в Толедо, – начала она, – многие поколения моей семьи жили там. Когда наша вера была объявлена вне закона, многие из моей родни уехали искать родину, более терпимую к таким, как мы. Бабушка и дедушка не представляли себе другого дома, кроме Толедо. Они сделали вид, что приняли христианство. Мои родители и я – мы сделали то же самое, но тайно хранили нашу истинную веру. Мы стали марранами.

Родриго кивнул. Этот презрительный термин использовался по отношению к тем, кто не стал истинным новообращенцем и тайно продолжал справлять еврейские ритуалы и святые праздники.

– В прошлом году я вышла замуж, и мы с мужем переехали в другой район города. Найти нас, полагаю, было всего лишь делом времени. Кажется, церковь награждает доносчиков, – Валерия сделала глоток вина. – Все было кончено. Мой муж под пытками признался, что он иноверец, и умер как мученик за нашу веру.

– Как вам удалось бежать?

– Мне помогли сочувствующие христиане. Мы добрались до Кадиса и…

– Мы? – переспросил Родриго.

Валерия застонала так, словно кто-то пронзил ее ножом, и прижала руки к груди. На ее лице появилось выражение невыразимой боли.

– О Боже, – проговорил Родриго, проникнувшийся ее горем и гневом. – У вас был ребенок?

– Да, – голос ее от горя звучал хрипло. – Сын.

Она отодвинула бокал:

– Он умер. Заразился тифом по пути на Эспаньолу и умер.

– На Эспаньолу? Что же тогда вы делаете здесь?

– Я должна была похоронить сына как полагается, обмыв его крохотное тельце водой и прочитав «Shema Yisrael», еврейскую заупокойную молитву. А на корабле ведь не скроешься, там негде уединиться и, конечно же, меня выследили.

– Что произошло потом?

– Меня заковали в кандалы и должны были отвезти в Санто-Доминго для допроса Святой Инквизиции.

– Но вы бежали, – облегченно вздохнув, сказал он.

Валерия вспылила:

– Цепей недостаточно, чтобы удержать меня, если я хочу быть свободной. Как только мы прибыли в порт, я перебралась на другой корабль.

– Корабль, который привез ее сюда, – вставила Энни, – встрепенувшись от сна. Затем она подобрала ноги и положила локти на стол. – Хорошо, что именно я увидела, как вы украли хлеб. Если бы это был кто-нибудь другой, вам бы не удалось избежать следствия. С нами вы в безопасности. Родриго знает, что нужно делать.

Валерия бросила взгляд на Родриго. Тот почти утонул в черных омутах ее глаз.

– Я в безопасности? – спросила она.

Родриго подумал о тех несчастьях, что грозили ему в том случае, если он спрячет у себя дома еврейку. Как объяснить ее присутствие? Почему эта тонкая, неумытая, но такая прекрасная женщина тронула его сердце? Потом он вспомнил Джозефа Риберу и сказал:

– Да. Возможно, мне придется пожалеть об этом, но здесь вы в безопасности.