– Как много печальных событий за последние дни. Бешеная лошадь убила женщину на улице Рояль, в Японии землетрясение, кайзер увеличивает численность своей армии, в России вновь крестьянские волнения.

Жюльетт села рядом в плетеное кресло. Она читала все заметки о России, но ни разу не встретила упоминания о семье Карсавиных. Зато немало узнала об этой странной стране. «Фигаро» не раз отмечала многочисленность арестов и жестокость приговоров, обрекающих на смерть или каторгу бунтовщиков, которые во Франции нередко представлялись в романтическом свете. Весьма мрачное чтиво. Русский царь еще не усвоил урок, преподанный Людовику Шестнадцатому, хотя вряд ли революция, подобная французской, может вспыхнуть с такой же силой где-то еще.

– Сегодня, – сменила тему Жюльетт, – я нашла несколько кусков плиссированного шелка.

– Да? – без интереса отозвалась Дениза, переворачивая страницу. В газетах она обычно искала упоминания о своих клиентах.

– Мне сказали, что способ, каким было изготовлено это плиссе, остается загадкой.

Дениза, опустив газету, внимательно посмотрела на сестру.

– Ты, наверное, говоришь о платье Фортуни. Мне удалось заполучить один экземпляр из его венецианской мастерской. Конечно, действовать пришлось через подставное лицо – не хотелось, чтобы пошли слухи, что я интересуюсь его изделиями. Но разговоров о его костюмах было очень много, поэтому меня заинтересовало: что же в них такого?

– О, я не знала, что он шьет не только для сцены, но и по заказам клиентов.

– Он и не шьет. Все это – бесформенная чушь, на которую его вдохновили статуи в Дельфосе. Любой, занимающийся haute couture, скажет, что подобные изделия не имеют ничего общего с современной модой. В любом случае, можно ли быть модным кутюрье, если живешь в Венеции? Никто не поедет туда из Парижа, чтобы заказать одежду много хуже той, которую предлагают парижские ателье. Лично я считаю, что венецианский воздух дурно влияет на Фортуни.

– Мне хотелось бы купить такой шелк, – сказала Жюльетт. В ателье Ландель было принято продавать служащим по заниженной цене остатки дорогих тканей, которые вышли из моды или по каким-то причинам перестали пользоваться спросом. – Мне кажется, что лоскутки пролежали в ящике не меньше года.

– Не важно. Их давно пора сжечь. Не понимаю, почему этого не сделали. Пусть мадам Табард найдет остатки и назначит цену. Что касается меня, то я совершенно не желаю лицезреть эти тряпки. Не знаю, сможешь ли ты сшить из этих обрезков какую-нибудь изящную сумочку, но, если хочешь, используй на мешочек для обуви. Или на чехол для пальто. Главное, чтобы все это не попадалось мне на глаза.

Жюльетт улыбнулась.

– Обещаю.

Она прекрасно знала, что Дениза не любит, когда ее в чем-то превосходят, и одно только напоминание о плиссированном шелке, тайну которого она не могла разгадать, наверняка ей глубоко неприятно.

Несколько недель шелк пролежал в ящике комода. Нет, Жюльетт не забыла о нем. Этот шелк странным образом напоминал ей удивительную, неземную красоту кносских шалей, а также вечер, когда Жюльетт в последний раз видела Николая.

Жюльетт сама не знала, хочется ли ей попробовать соединить куски ткани. Однажды Дениза отправилась на какой-то прием, и девушка, поужинав в одиночестве, подошла к комоду и достала шелк. Она аккуратно разложила все детали на кровати. Теперь более-менее можно было составить впечатление, каков фасон изделия.

Соединить все вновь оказалось нелегко. Жюльетт сложила куски по прежним швам. В результате получилось что-то наподобие платья. Прямой силуэт. Если через крошечные изящные дырочки на талии протянуть шнурок, то вырез на шее примет треугольную форму, а рукава уподобятся крыльям летучей мыши.

На следующий вечер она принесла шелковый скрученный шнурок, проложила прочные швы. Верх корсажа сохранил вышивку венецианских мастериц.

Затем Жюльетт сняла свое платье. Заколебалась, прежде чем надеть новый наряд. Нижняя юбка наверняка сделает подол бесформенным. Девушка резко сняла ее, в порыве избавилась от остального белья и скользнула в новое платье. Взглянув на себя в огромное, от пола до потолка, зеркало на противоположной стене, она невольно застыла в восхищении. Нет, такого эффекта никогда еще не было, даже, когда она впервые надевала одежду ателье Ландель, как бы хороша та ни была. Загадочная плиссированная ткань чуть поблескивала, обволакивая фигуру Жюльетт, без намека на вульгарность подчеркивала женственность и раскованность обнаженного тела.

Шали Фортуни – только начало, а потом модельер создал это великолепное, удивительно простое, и в то же время поразительно изысканное платье, подчеркивающее чувственность его обладательницы. Материя настолько тонкая, что, как говорится, ее можно продеть сквозь игольное ушко.

Платье Фортуни – гимн женскому телу… При каждом движении шелк сверкал медью и золотом, подол соблазнительно колыхался, складочки облегали бедра, и тогда Жюльетт напоминала русалку со сверкающим хвостом. В самом низу юбка расширялась, создавая эффект воздушности каждого движения.

Это платье затмило все, что Жюльетт носила до сих пор, все ее костюмы с костяными корсетами и вульгарными лентами казались сейчас убогими.

Но она никогда не сможет надеть подобное платье… Мало того, что это обидит Денизу, но ведь Жюльетт сама обещала держать этот шелк подальше от глаз сестры. Еще раз повернувшись перед зеркалом, девушка сняла платье и аккуратно убрала его в ящик комода. К безмерному удивлению, шелк вновь собрался в четкие мелкие складки – это загадочное плиссе обладает удивительными свойствами!

Утром Жюльетт снова обыскала ящик с лоскутами. Она надеялась, что вместе с кусками шелка могли положить клеймо модельера. К сожалению, ничего больше не нашлось.

Глава 7

Иногда Жюльетт писала Габриэле Руссе. Обмен письмами между школьными подругами не был регулярным, ведь каждая занималась своими делами. Что касается Габриэлы, ее обязанности носили в основном светский характер. В одном из писем она сообщила, что в Монте-Карло познакомилась с Дереком Таунзендом, английским банкиром тридцати одного года, и сейчас не представляет своей жизни без него. Молодой человек отвечает ей взаимностью.

Жюльетт была очень рада за подругу, хотя, к сожалению, все шло не так гладко: обязанности Дерека требовали его частого присутствия в Лондоне – иногда даже по несколько недель. Против брака неожиданно выступила мать Габриэлы, возможно, из привычки ссориться с мужем, который весьма одобрительно отзывался о таком замужестве дочери.

Через год после поступления в ателье Ландель, Жюльетт заслужила звание портнихи первого разряда. Основное отличие от ее предыдущей работы заключалось в том, что теперь она получала указания от самих закройщиц и выполняла сложную работу, поручая простые вещи новичкам.

– Мадам Табард высоко ценит твои способности, – заметила Дениза однажды за ужином, будучи в хорошем настроении, что бывало не так уж часто. – Она бы повысила тебя в должности уже сейчас, но опасается, как бы это не вызвало недовольства двух-трех портних, которые тоже ждут повышения.

– Она правильно рассудила, – Жюльетт обрадовалась, что ей не предоставляют никаких привилегий. У нее были хорошие взаимоотношения с коллегами, но в любой момент могли начаться осложнения.

На следующий день пришло письмо, полное радостного восторга, в котором Габриэла сообщала, что выходит замуж за Дерека благодаря поддержке отца, запугавшего жену тем, что предоставит молодым людям возможность бежать и стать любовниками, если та будет противиться браку. Перед угрозой скандала возражения мадам Руссе сразу улетучились.

«Мы скоро увидимся, – писала Габриэла, – вместе с матерью я приеду в Париж заказать свадебное платье и новое белье. Мать теперь решила сама организовать мое замужество, чтобы доказать всем подругам: свадьба ее дочери – нечто из ряда вон выходящее. Крайне сожалею, что мы все должны заказать в ателье Борта, а я так надеялась, что именно ты сошьешь мне подвенечное платье! Но мать настаивает на нарядах от Ворта, и отец рекомендует больше ей не перечить».