– Поехали!
Мы опрокинули ёмкости, и не успел я протянуть руку к закуске, как
Полковник налил по второй и произнёс:
– Ну, за воинов-чекистов!
– Поехали!
Мы снова опрокинули, и не успел я глазом моргнуть, как у меня в руке снова оказалась полная рюмка и послышалось роковое:
– Ну, за воинов-чекистов!
– Да ты не гони так! Дай закусить!
– Андрюха, давай! Потом закусишь! Щас Ленка придёт и тогда – кранты! Пей!
Мы продолжили. К приходу Ленки диспозиция была такова – Полковник чувствовал себя приблизительно так, как чувствовал себя я перед тем, как захлопнулась дверь. А я был в состоянии глубокого бэйта, но старался делать умное лицо и трезвые глаза.
В первый момент никто ничего не заметил. Поступило предложение попеть песен под гитару, и мне сунули в руки инструмент. Я честно попытался взять аккорд, но пальцы плохо слушались, а мозг слабо реагировал на происходящее. Я решил взять тайм-аут и из последних сил вышел на балкон, якобы покурить. Там силы оставили меня.
Толстый, смутно догадываясь о том, что произошло, вышел вслед за мной.
– Андрюха, ты чего?
– Д-да т-т-так… В-в-сё нормалё-о-о-ок… Ч-чё-то я подустал.
Полковник – провокатор хренов… – я медленно сползал на пол, цепляясь пальцами за стену. – У-у меня резкость п-про-пала и-и-и шторы опускаются.
– Так, – Толстый мгновенно оценил ситуацию, – а ну, пошли со мной, – и поволок меня к ванной.
Там мне был устроен холодный душ. Он сунул меня головой в ведро с ледяной водой, подержал несколько секунд, после чего извлёк оттуда.
Операция была повторена пятикратно. Резкость восстановилась.
Толстый заботливо вытер мне волосы полотенцем и спросил:
– Разговаривать можешь?
– Могу. С горем пополам. Идём за стол. Ты придерживай меня на всякий случай.
Он вёл меня к столу, как заботливая мамаша ведёт великовозрастного сынка-дебила. А я разве что пузыри не пускал и не гугукал. Когда мы добрели до гостинной, Толстый выпустил меня из рук и отправил в самостоятельное плаванье. Я послушно добрёл до стула и аккуратно угнездился на нём.
– Андрюша, тебе плохо? – участливо спросила Малюшка, – Ты бледный какой-то?
– Объелся – констатировал подлый Полковник, дыша в сторону от возлюбленной. – Ножки на печень давят.
– Ты аж зелёный, – рассматривала меня Светка, – тебе действительно плохо?
– Мне хорошо, – икнул я. – Слишком хорошо.
Девчонки понятливо замолчали. Толстый пытался отвлечь от меня всеобщее внимание методом рассказывания анекдотов. Полковник не к месту начинал смеяться, вызывая сильнейшие подозрения Малюшки. А я тихо тух на своём стульчике, и тарелка с салатом была предусмотрительно отодвинута Толстым в сторону.
– Это уже лишнее, – подумал я из последних сил, – не так уж я накирялся…
Потом мне рассказывали, что я пел каких-то песен, плясал, рассказывал ненаучную фантастику – ничего этого я не помню, и по причине слабости своей памяти на тот отрезок времени я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть эти сведения.
После окончания торжества, влекомый Толстым и Светкой к троллейбусу, я отстранённо размышлял о том, что завтра у меня будет бодун, и с ним я пойду на репетицию. От этой мысли становилось грустно, и ноги мои печально волочились по земле вслед за туловищем.
Толстый просил хоть немножко их переставлять, но я не обращал внимания на его просьбы. А вслед за нами плёлся разоблачённый в момент прощального поцелуя Полковник и возмущённо бубнил:
– Та шо ж это такое? Я ж весь день одно ситро пил! А она, стерва, не верит?
– Он – ситро… А она – стерва… – отзывался я, и слёзы сочуствия закипали у меня на глазах.
– А я ей, подлюке, цветов на десять рублей купил, и духи, тоже, импортные, – продолжал изливать душу Полковник.
– И цветы импортные, – жалостно вторил я.
Итог подвела Светка. Она посмотрела на нас оценивающе и спросила:
– Ну почему вы, мужики, такие свиньи?
И никто из нас не нашёлся, что ей ответить.
Трамвай дёргало на поворотах, и каждый толчок отзывался в моём желудке мучительными спазмами. Хотелось прилечь тут же под ноги пассажиров и не вставать, как минимум, на протяжении трёх часов. Но, как вы понимаете, я держался. В мозгу ржавым гвоздём торчала одна-единственная мысль "НО ЗАЧЕМ ЖЕ?!?!"
Зачем я вчера так напился? Писклявый противный голосок внутри меня злорадно зудел:
– Потому, что ты дятел!
Возразить ему было нечего. Я был совершенно не в состоянии собраться с мыслями. Более того, я абсолютно не представлял, как смогу взять на репетиции хоть одну чистую ноту.
Я сполз с трамвая на нужной мне остановке и побрёл по направлению к общаге, где располагалась наша "точка". Рядом с общагой на скамеечке сидело нечто длинноволосое, увешанное "фенечками", в громадных шузах, не соответствующих скромному росточку. Определить пол со спины не представлялось возможным. Я подкрался и произнёс над ухом:
– Барышня, разрешите с Вами познакомиться.
"Барышня" не оборачиваясь показала мне средний палец в популярном жесте и хрипло произнесла:
– Фак ю!
После чего она обернулась и оказалась Палычем.
– Брат, мне так херово, что ты себе даже представить не можешь! – проскулил я, утирая со лба холодный похмельный пот.
Впрочем, "брат" выглядел не лучше – красные глаза, дрожащие пальцы и прочие признаки сумеречного состояния организма вследствие чрезмерного приёма вовнутрь горячительных напитков.
– А ты где умудрился? – заинтересовался я.
– На свадьбе вчера был, – пожаловался Палыч, – на сельской. Они, суки, самогон вместо водки выставили.
– Молодец! Тебе что клизмы насильно ставили?
– Зачем клизмы? Я сам.
– Тогда не жалуйся.
– А кто первый начал? – озлился Палыч. – Ты же первый скулил:
"Херово!"
– Я пострадал от руки провокатора, а ты тривиально напился.
Чувствуешь разницу?
– Нет. Результат один и тот же.
Палыч коротко затянулся сигаретой и сплюнул. Вдруг он спохватился:
– Погоди, чё ты говоришь? Какие провокаторы? У Малюшки? А ну опиши!
Я коротко описал ему праздник, не пожалев для нашего с
Полковником алкогольного марафона трагических красок. В описание сцены доставки моего тела под родную крышу я вложил все свои актёрские способности. Рассказ доставил Палычу неописуемое удовольствие. Он позабыл о неприятных ощущениях в собственном организме и без зазрения совести ржал над моими вчерашними похождениями.
– А Полковник-то..! Полковник! Ой, не могу! А я ей подлюке цветов
– на десять рублей! Ха-ха-ха!
– Чё ты ржёшь? – возмутился я, – я же чуть не умер!
Нашу беседу прервал Батькович, выглянувший из дверей и всем своим видом давший понять, что пора бы и "рыпнуть". Мы покорно поплелись
"делать искусство".
Репа продвигалась с переменным успехом. Я мобилизовал все силы своего отравленного алкоголем организма и вовсю старался
"соответствовать". Палыч изнемогал под бременем тяжкой необходимости
"давать кач". Батькович, полузакрыв глаза, стоял прислонившись к шкафу, автоматически извлекая звуки из своего инструмента и витая в иных сферах. Паша важно расхаживал в шлёпанцах вокруг примочек и принимал рок-позы.
Через какое-то время послышался стук в дверь – пришёл клавишник
Женя, которому было назначено "на позже". Он вежливо поздоровался, разложил свои ноты и включил клавишу. Палыч дал счёт, пошёл вступительный рифф, Женя нажал на клавиши, и…
И ничего не произошло. Мы остановились, Женя бегал пальцами по кнопкам, и не получал в ответ ни звука. Инструмент молчал. Мы суетились, пробуя коммутацию, меняя шнуры, терзая пульт, но всё безрезультатно. Стало ясно, что произошла поломка. Каждый старался представить, во что обойдётся ремонт, и в мозгу вспыхивали совершенно фантастические цифры.
Мы суетились вокруг инструмента до прихода Анатолия. Папик нашей бедой абсолютно не проникся. Равнодушно скользнув взглядом по инструменту, он заявил: